Страсти по Луне. Книга эссе, зарисовок и фантазий - Страница 13

Итак, ситуация складывалась пикантная. В Москве обитали журналист № 1 Кольцов, его жена Елизавета Кольцова-Ротманова-Пестель и любимая женщина, немецкая журналистка Мария Грессгенер-Остен. Классический любовный треугольник в Советской стране, да не тайный, а вполне явный, на виду у всех.

Конечно, представлялся удобный повод взять Кольцова, что и было сделано. Впрочем, не будь этого повода, придумали бы что-либо иное. Кольцов для Сталина давно стал раздражителем: вождь не любил людей, которые слишком высовывались, становились знаменитыми, популярными в народе, а Кольцов был чрезмерно заметной фигурой, со своей биографией и деяниями. Еще студентом в 1917 году участвовал в аресте царских министров, штурмовал Зимний, подавлял Кронштадтский мятеж, проник в логово русской бело- гвардейщины в Париже – к генералу Шатилову, писал героические репортажи о героях-челюскинцах и летчиках, имел официальное звание летчика-наблюдателя, академик, депутат, орденоносец, – словом, полный перебор. Да, еще его очень ценила сестра Ленина, Мария Ильинична Ульянова, и называла ласково «нотр Мишель». Короче, послужил – хватит, можно и в расход.

Жестокое время! Жестокие игры!

На Парижском конгрессе писателей в 1935 году Кольцов пламенно вещал о том, что теперь русские писатели могут разговаривать с западными собратьями по-другому – за их спиной больше нет ни каторги, ни всеобщей неграмотности, ни салтыковских помпадуров.

Да, царского гнета уже не было. Его сменил новый гнет – советский. Об этом Кольцов не обмолвился ни словом. Ему было трудно, а может быть, даже и невозможно признаться в том, что идеалы, в которые он верил, оказались ложными. И, значит, надо перечеркивать всю свою жизнь. До последней минуты, по словам Бориса Ефимова, Кольцов «фанатично верил в мудрость Сталина». Не кто иной, как Кольцов, в 1929 году написал восторженный очерк «Загадка – Сталин». Да, Кольцов дружил с властью. Однажды один из сталинских сатрапов, Мехлис, расчувствовавшись, сказал Кольцову: «Михаил! У меня никогда не было братьев, и ты мне все равно как родной брат!»

Брат Мехлис это опасно! И вообще, как написал Осип Мандельштам: «Мы живем, под собою не чуя страны…» Кстати, какая разная судьба у Михаила Кольцова и Осипа Мандельштама! У одного получился роман с властью, у другого – нет. Только вот итог вышел один: растоптали обоих – Кольцова и Мандельштама.

Развязка наступила 13 декабря 1938 года. Накануне вечером, на открытом партийном собрании в Доме писателей, Кольцов делал большой доклад в связи с выходом в свет «Краткого курса истории ВКП(б)». Литературная Москва до отказа заполнила зал писательского клуба. А на следующий день Кольцова арестовали.

Борис Ефимов с трудом попал на прием к председателю Военной коллегии Василию Ульриху, который председательствовал на всех крупных политических процессах 30-х годов.

– В чем его обвинили? – спросил Ефимов.

– Как вам сказать… – промямлил Ульрих, – различные пункты пятьдесят восьмой статьи…

– И он признал себя виновным?

– Э, какой вы любопытный! – сказал Ульрих со своей знаменитой иезуитской улыбочкой. – Довольно ершистый у вас братец. Колючий. А это не всегда полезно… А вам я советую спокойно работать и поскорее забыть об этом тяжелом деле.

Как ни странно, Борису Ефимову дали спокойно работать, он избежал репрессий. А его брат, Михаил Кольцов, погиб 2 февраля 1940 года, на 42-м году жизни.

Предчувствуя гибель, Кольцов сказал Марии Остен: «Уезжай во Францию. Не возвращайся, пока не скажу». Она уехала, но, узнав о случившемся, тут же бросилась на помощь Кольцову. Приехала в «страну чудес», где была арестована и расстреляна. За что? За любовь?! Потом, посмертно конечно, ее реабилитировали: не виновна…

Вот так трагически сложилась судьба легендарного Михаила Кольцова и его любимой женщины.

В романе «По ком звонит колокол» Хемингуэй в журналисте Каркове воплотил черты Кольцова: «Джордан не встречал еще человека, у которого была такая хорошая голова, столько внутреннего достоинства и внешней дерзости и такое остроумие».

«Хорошая голова», «внутреннее достоинство», «дерзость» и «остроумие» – все это и предопределило судьбу Кольцова.

Борис Ефимов нежно называл своего брата Мышонком. Мышонку режим дал сначала порезвиться всласть, а потом заманил в мышеловку. Она захлопнулась, издав надсадный металлический скрежет. Ловушка для Кольцова сработала.

Юрий Олеша прожил 61 год и ушел из жизни 10 мая 1960 года. О нем лучше всего сказал Александр Иванов:

Трагична участь талантливого писателя в условиях тоталитарной системы… Нужно резко меняться, приспосабливаться, мимикрировать, льстить, угождать, одним словом, капитулировать. О капитуляции, о сдаче и гибели Юрии Олеши рассказал в своей книге Анатолий Белинков, за которую он сам и поплатился в 1968 году.

Белинков так определил судьбу Олеши: «Он плыл на барже эпохи и не стремился переложить руль. Он катил в омнибусе отечественной словесности и не пытался повлиять на маршрут. Он понимающе улыбался, когда требовало время, приплясывал, когда вынуждали обстоятельства, кивал, когда диктовал исторический процесс. И вообще он жил так, как будто бы его самого, его воли, его власти не существовало, а существовали только: эпоха, обстоятельства, закономерность, необходимость, процесс… Он думал, что для того, чтобы овладеть профессией значительного писателя, нужно не покладая рук создавать замечательные метафоры. Он не понимал, что нужны более важные вещи: смелость не слушать толпу, все решать самостоятельно, готовность к ежеминутной гибели, ответственность за все человечество, уверенность в том, что когда приходится выбирать между рабством и смертью, то нужно выбирать смерть».

Но в 30-е годы, в расцвет сталинской поры, мало у кого было мужество добровольно выбирать смерть. Люди лавировали. Лавировал и Юрий Олеша. 16 мая 1936 года на общемосковском собрании писателей, посвященном борьбе с формализмом и натурализмом в литературе и искусстве, Юрий Олеша говорил с трибуны: «У нас нет в жизни и деятельности государства самостоятельно растущих и движущихся линий. Все части рисунка сцеплены, зависят друг от друга и подчинены одной линии. Эта линия есть забота и неусыпная, страстная мысль о пользе народа, о том, чтобы народу было хорошо. Это есть генеральная линия партии…»

А ведь в ту пору об Олешу уже вытирали ноги. Его критиковали и били: «Несносно это зрелище человека, который водрузил себя в центр мироздания и здесь осанисто примеривает на свой рост и вкус, на свое удовольствие или неудовольствие важнейшие события времени…» (Иван Катаев). Юрий Олеша боялся находиться в «центре мироздания» и пытался прикрыть голову «генеральной линией партии».

«Он не был человеком с биографией, в которой играл главную роль, – отмечал Белинков. – Он был человеком судьбы. Он только плыл и плыл не к назначенному месту, а туда, куда принесет волна…»

Да, Юрий Олеша выбрал конформизм, который и позволил ему уцелеть в тот грозный период, хотя уцелел он больше по случайности, ибо на Лубянке давно числился членом троцкистской организации и к тому же террористом (автор «Трех толстяков» в роли бомбометателя?!). Но так уж получилось, что «короля деталей» не взяли и он скончался на воле от элементарного инфаркта. Умер нищим писателем. Кстати, он долгие годы носился с идеей написать роман «Нищий» – именно таким себя ощущал.

А как лучезарно начиналась жизнь! Уютный Елиза- ветград, где он родился. Затем Одесса, счастливые гимназические годы, увлечение поэзией.