Страсть к невозможному. В поисках истины, доброты и красоты - Страница 17

Однажды меня пригласили на религиозную конференцию. Прямо передо мной выступал джайнский монах. Он говорил прекрасные вещи. Но я чувствовал вибрацию этого человека — все, о чем он говорил, звучало так, будто это говорил попугай. Он ничего не знал. Его глаза, его лицо, его жесты и речь ничего не выражали. Его слова были пусты, хотя и были взяты из писаний.

Я выступал после него. В этом городе я был новичок, а монах, говоривший до меня, был очень популярен в этих местах, и люди пришли послушать именно его. Я был молод и абсолютно неизвестен; я впервые приехал в этот город, и, когда тот монах закончил, люди начали расходиться.

Я был вынужден кричать в микрофон, чтобы все оставались на своих местах. Естественно, они никогда не слышали такого человека, как я. Я сказал им: «Пожалуйста, займите свои места. Вы не знаете меня… но просто дайте мне пять минут, и потом я предложу вам уйти. Через пять минут я остановлюсь, и все, кто захочет уйти, смогут уйти немедленно, — но на пять минут я имею полное право. Вы меня пригласили, и вы ведете себя неподобающе».

Они нехотя вернулись на места… И в течение этих пяти минут я критиковал того монаха, что выступал передо мной.

Я сказал: «Во-первых, он ничего не знает о том, что говорит». По залу прокатилась волна изумления, потому что все уважали этого старика — ему было почти семьдесят пять. И я сказал: «Несмотря на то что ему семьдесят пять лет, он совершенно ничего не знает. Он не знает, как интерпретировать писания, которые он цитирует. Все его интерпретации — неправильны, и я собираюсь опровергнуть его слова, одно за другим».

И затем я сказал: «Пять минут истекли. Всем, кто хочет уйти, следует немедленно уйти». Но из десяти тысяч собравшихся ни один не покинул своего места. Все хотели знать, какие аргументы я смогу привести.

Я опроверг все, что сказал монах; детально — не оставив ничего, с чем можно было бы поспорить.

Тот монах был искренним человеком…

После встречи он отправил ко мне двух посыльных с запиской: «Я бы хотел встретиться с вами, потому что впервые в моей жизни кто-то сказал мне такое. Все, что я цитировал, я повторял и проповедовал так много лет, что это почти стало моей профессией. Но ничто не было спонтанным, и ничто не было подкреплено моим собственным опытом, потому что я не знаю, что такое сознание, что такое медитация.

Я прошу только об одном: так как я являюсь главой этой общины, они не позволят мне прийти туда, где вы остановились. Они уже и так в гневе на вас за то, что вы полностью опровергли слова их старого учителя. Но так как я их не поддерживаю, а говорю, что вы правы, — они злятся, но ничего не могут поделать. Они дали мне понять: „Вы не можете пойти к этому человеку. Если вы хотите встретиться с ним, пригласите его к себе. Это вопрос престижа нашей общины“».

В общем, когда два этих незнакомца пришли ко мне, я сказал: «Нет проблем. У меня нет никакой общины, на мне нет никаких цепей. Я свободный человек, я могу идти, куда угодно; никто не может меня остановить. Я готов пойти с вами».

Казалось, что все будет не так-то просто. Я пришел — и собралась целая толпа; настоящая сенсация… В воздухе витали предчувствия чего-то нехорошего. Но когда они увидели меня, идущего в одиночестве, они не могли поверить своим глазам, — я же был предупрежден, что ко мне здесь настроены не дружелюбно!

Их учитель, их мастер, человек, которому они сдались, был абсолютно унижен. Хотя я не унижал его — это было моим способом проявить к нему уважение, развернуть его к реальности, пробудить его, — но это не унижение. И когда я вошел в храм, где жил тот человек, он попросил меня: «Я бы хотел поговорить с вами наедине. Пожалуйста, закройте дверь, чтобы никто сюда не вошел».

Как только дверь закрылась, старик — я до сих пор помню его лицо — заплакал, как ребенок. Я сказал: «Не обязательно так отчаиваться. Время еще есть».

Он сказал: «Семьдесят пять лет потеряны… и ни один человек никогда не говорил мне, что все, что я говорю, я просто повторяю, как попугай. Вначале, на миг я даже почувствовал, как во мне начала подниматься злоба, мое эго было задето, но затем я подумал, что лучше выслушать все, что вы скажете. И, слушая вас, медленно, медленно, мне становилось ясно, что вы правы — я не знаю себя. И, не зная себя, я проповедовал, что по сути не только преступно, но и греховно — говорить людям то, чего ты не знаешь сам».

Шэрон поддерживала Пэдди у алтаря во время венчания, когда священник объявил, что не будет проводить церемонию, так как Пэдди пьян.

— Уведите его отсюда, — сказал он Шэрон, — и приведите обратно, когда он будет трезв.

— Но отец, — взвыла Шэрон, — трезвый он не придет!

Кто женится в здравом уме? Это своего рода опьянение, своего рода бессознательность. В своей бессознательности вы постоянно твердите о сдаче, о тотальности… Вы слышали эти слова — и, возможно, вы слышали эти слова от меня, но извлекли из них то значение, которое хотели.

Сдаться мне — значит передать мне ответственность за вас; но никто не в силах совершить за вас ваше духовное путешествие. Поэтому в один прекрасный день вы будете разочарованы, затем вы разозлитесь, а затем начнете осуждать меня, потому что вы впустую потратили десять лет и так ничего и не достигли. Это такая глупость — но вы не признаете с самого начала то, что выбрали неверный путь.

Вы не услышали того, что я сказал. Вы слышите только то, что вы хотите слышать. Сдаться целому… вы не понимаете, что однажды начнете осуждать целое, если ничего не случится. Люди рассмеются и скажут: «Что значит целое? Звезды, солнце, луна, небо, горы, реки — ты думаешь, это все может тебя трансформировать?» Над вами посмеются — но я хочу сказать вам, что только такая сдача может принести вам трансформацию.

Трансформацию приносят не звезды, не горы, не целое. Трансформацию приносят ваша сдача и ваша тотальность, но помните, что означают сдача и тотальность. Десять лет или десять жизней… если ваша сдача будет тотальной, вы не сможете вернуться. Вы не сможете вернуться и сказать: «Я все еще не сдался».

Если вы это сделаете, это означает, что все это время вы думали, что сдались, но этого не было. Сдача абсолютна, безусловна; и нет способа у вас ее забрать. Вот почему я настаиваю на тотальности. Ничего не сдерживайте. Просто отдайте все целому, которому и так уже все принадлежит.

Вы вышли из целого. Вы принадлежите целому.

Каждый момент вашей жизни наполняется целым. Просто позвольте целому захватить ваше существо полностью, и в нужный момент, в нужное время года придет весна и распустятся цветы.

Жизнь необходимо проживать так тотально и интенсивно, чтобы вы могли извлекать сок из каждой минуты, не оставив ни капли. Только такая жизнь подлинна, значима; только такая жизнь не заканчивается смертью — но подходит в момент смерти к двери в божественное.

Откуда такой большой страх позволить себе быть по-настоящему живым?

Страх позволить себе быть по-настоящему живым — это не страх жизни, это очень хорошо замаскированный страх смерти. Если вы живой, вы непременно умрете. Смерть — это кульминация жизни. Страх жизни — это, по сути, не страх жизни; это страх того, что жизнь в итоге закончится смертью.

Но ум хорошо все маскирует и отправляет вас в ложном направлении. Он уводит вас от действительности внутреннего субъективного опыта. Как можно бояться жизни? Из-за чего?

Все, что мы имеем, — это жизнь: вся музыка, весь танец и все песни, вся красота и весь поиск истины принадлежат человеку, который полностью жив. Что за страх может быть относительно жизни?

Жизнь необходимо проживать тотально и так интенсивно, чтобы вы могли выдавить сок из каждой минуты, не оставив ни капли. Только такая жизнь подлинна, значима; только такая жизнь не заканчивается смертью — но подходит в момент смерти к двери в божественное.