Страшные сказки для дочерей кимерийца (СИ) - Страница 81

Нет, тот клинок вовсе не был похож на дохлого хорька, не смейся! Как тебе такое и в голову-то прийти могло?! Да и не стали бы дохлому хорьку давать имя Лунной Лилии, даже в насквозь пропившихся Гхазе или Киросе не стали бы, а это дело все-таки в Акбитании было…

Конан хмыкнул в густые усы.

Видел он у Сая этот кинжал-переросток. Предводитель пелиштийских разбойников его зачем-то на спине таскал, словно порядочный двуручник, а не такое мелкое недоразумение в изрядно потертых, но все еще довольно аляповатых ножнах. Гарда у этого позора оружейника действительно походила на цветок со множеством длинных переплетающихся лепестков. Руку в их переплетение следовало совать осторожно, если, конечно, хотели вы и в дальнейшем наслаждаться наличием на этой руке всех пальцев в целости и сохранности — внешние грани лепестков были довольно остро заточены. И только творец подобного недоразумения знает — зачем?! А уж акбитанское клеймо на этой жутенькой гарде было такой четкости и такого размера, что не заподозрить в нем подделку мог разве что только какой-нибудь крестьянин, никогда не державший в руках ничего опаснее серпа или цепа.

***

На кухне всегда шумно. И не только из-за гудения и треска огня в огромной плите, шкворчания, шипения и бульканья того, что на этой плите готовится, дробного стука ножей по разделочным доскам и лязганья приоткрываемых крышек, но и из-за нескончаемого галдежа служанок. Кухня — основной поставщик замковых сплетен, здесь девушки могут отвести душу, поскольку им никто не запрещает болтать.

Более того, болтовня негласно поощряется, ведь любому старшему повару ясна простая истина: если рот девушки занят болтовней, он закрыт для всего иного, куда более предосудительного. Например — для лакомого и вовсе не ему предназначенного кусочка-другого. Так что пусть лучше болтают, чем на хозяйское добро покушаются.

— И вот что я вам скажу: никакой она не ребенок, а самая настоящая ведьма! — Молоденькая большеглазая служанка неловко вытирает потный лоб тыльной стороной предплечья, стараясь не испачкаться в муке. Помогает мало — от замешиваемого теста ее руки белые чуть ли не по локоть, и на лбу теперь тоже остаются белые полосы. — Там все кровищей было так и залито, собственными глазами видела, вот с места мне не сойти!

— Ой, Иштар милосердная, страсти-то какие!

— Вот и я про что говорю: истинные страсти! Простой ребенок не выжил бы после такого, ну или плакал бы и мамку звал, а она еще и проклятия насылает! Черную пиявицу какую-то, я собственными ушами слышала! Меня аж в дрожь кинуло... Да к тому же про полнолуние спрашивала. Верный признак — ведьма!

— А про полнолуние-то почему?

— А вы что, не знаете?! — В голосе молоденькой служанки — мрачное торжество: наконец-то ей удалось хоть чем-то поразить этих гордых городских задавак, вечно воротивших носы и называвших ее деревенщиной. А вот, оказывается, эти замковые зазнайки не знают простейших вещей, известных в деревне любой сопливой девчонке.

— Ведь в полнолуние-то у проклятий самая сила!

Наступило небывалое — во всяком случае, ранее не бывалое на кухне, ну разве что в самые глухие ночные часы: тишина. Только шкворчало-кипело-гудело на плите, а более ни одного голосочка, и даже крышкой никто не брякнул. Молоденькая служанка оглядела оторопевших товарок, пряча довольную ухмылку: то-то же! Будут знать, как деревенщиной обзываться! Добавила, как припечатала:

— Тут, конечно, кто как знает, а вот я бы предпочла в полнолуние оказаться как можно дальше от замка! Проклятье — оно ведь не будет разбирать, кто прав, кто виноват… Проклятье — оно на всех!

И так крутанула тесто, что-то аж взвизгнуло под ее пальцами.

Товарки вздрогнули — все одновременно, словно заранее сговорившись.

***

Из посланных в тот день на базар за продуктами для кухни служанок обратно в замок не вернулась ни одна.

***

Плетка-девятихвостка — это не больно. Совсем. Если ты — кукла из рваной тряпки. Кукле не бывает больно.

Куклу бросили на скамейку и бьют с оттяжкой. Но кукле не больно. Кукла смеется нарисованными губами. Нарисованными глазами видит кинжал на поясе палача — как его имя? Кукла не помнит. У куклы нет рук, ей нечем взять кинжал.

И это хорошо.

Потому что слово дочери короля нерушимо.

Кукла не помнит, кто такая дочь короля и почему нерушимо ее слово. Но это и не важно. Важно лишь то, что сегодня последний день перед полнолунием.

***

— Я тебе не рассказывал, как удрал из темницы властителя Сарка? Считается, что из нее невозможно удрать, а я… Да неважно, за что я туда попал, подумаешь, перепутал свой кошель с чужим, не мудрено, мой-то тощий был, не сразу и нащупаешь, а у того купца раздутый такой, вот рука случайно и…

Конан отступил в тень, не желая мешать, но резкий голос Сая, прерываемый мелодичным смехом Атенаис, слышал еще долго, хотя слов уже разобрать не мог. Тут все в полном порядке. Откуда же эта тревога?

Королю Аквилонии не спалось. Может быть, из-за луны, что была круглой и желтой, из-за чего походила на череп и никак не хотела падать за скалы. А может, из-за того, что тренированное тело не успевало устать на коротких дневных переходах и не понимало, почему его заставляют отдыхать. При такой луне надобности в факелах не было, видимость не хуже дневной, только тени гуще. Может быть, это они и вызывают тревогу, скрывая… что?

Конан обошел караульных, но там все было в полном порядке. Перебросился парой фраз с Квентием и понял, что тот обеспокоен ничуть не сильнее обычного. Прошелся вдоль костров. Ночи в пустыне холодны, вот и жмутся к огню все, кто не на страже. Да и заодно послушать балагура Сая, который не устает молоть языком о своих великолепных подвигах чуть ли не по всем городам Шема и окрестностей (поверить ему — так он ни единого самого завалящегося не пропустил!) Плотно сидят. Издалека видать, как на ладони, стреляй-не хочу….

Может, оттого и тревога?

Ерунда. Разведчики осмотрели дорогу на пол дневного перехода, нет там никого, и даже следов нет. А уж погоню точно организовывать некому, да и охрана надежна, сам проверял… Именно потому и решил не гнать коней.

Так почему же сейчас до зуда в ладонях хочется именно гнать, выжимая из бедного животного все, на что оно способно?

— Квентий! — позвал негромко, но начальник охраны моментально возник по правую руку, словно только того и ждал. — Подбери пару гонцов понадежнее, отправим к Закарису. Неспокойно мне что-то. Да не торопись, утром отправим.

***

— А помнишь, как она Паксию отомстила? Ну когда он ей ухо надрал? За то, что она… ну, в общем. Было за что…

— О да, такое забудешь! — откликнулся кто-то из «драконов» с другой стороны костра, но основным ответом все же послужил взрыв дружного хохота.

— Меня до сих пор дрожь берет! Это ведь надо додуматься — подпилить доску пола в отхожем месте! Я ведь тоже туда ходил, да мы все ходили! А если бы оно как раз подо мной…

— Да не, там точный расчет был, с гарантией, я подробно рассмотрел, когда чинить заставили. Она же не просто доску подпилила, она еще и блокатор-подпорку установила, по принципу стопорного механизма на арбалете. Пока штырь стоит в пазах — ничего с той доской случиться не могло, потому что весь вес на штырь приходился. Чтобы доска подломилась — надо было штырь сковырнуть, там снаружи у нее для этого еще два штыря были по принципу рычага у катапульты, чтобы не тяжело, значит. Ну вот он и сковырнула, когда Паксий вошел…