Страшные сказки - Страница 18

За скотиной, вишь, особый уход требуется. Вот я помню угланом еще был, как корову новую на двор заводили. Тятя ее в соседней деревне взял. Привели ко двору, всем семейством кругом встали. Матушка пояс на порожке тятин растянула, а за поясом скатерку новую расстелила, чтобы хорошо шла да к новому месту быстрее привыкала. Матушка корову ласково так поглаживает, уговаривает. А та башкой трясет и с места не двигается, все норовит обратно пятиться. Родители напугались: не иначе злые люди ее от двора отваживают! Не обратно же вести скотину! А тут Гриша подошел. Он же знаткой был, вот у него и решили узнать. Ворота Гриша осмотрел со всех сторон и говорит:

— Вы дегтем смажьте — тогда пойдет.

Так и сделали. И ведь помогло! Корова сразу пошла, как дегтем ворота вымазали. Я-то — к Грише: как, мол, такое чудо случилось? А Гриша и отвечает:

— Слыхал, что коровы пуще всего медведя боятся?

— Слыхал, как не слыхать.

— А что будет, ежели скотина запах медвежий учует?

— Дак побежит, кажись.

— Вот у вас так же и получилось. Хозяева-то, видать, салом медвежьим тайно ворота смазали. Корова чует медведя и не идет. Так что уж никаких чудес. А деготь запах перебил, он же вонючий, деготь-от.

А про медведя Гриша истинную правду сказал. Медведь, он ведь животина сметливая, все норовит человека обойти. Это неспроста такое. Гриша тот же говаривал, что медведь и есть первый человек. Только Господь шкуру ему не позволяет снимать за какую-то провинность большую. Медведю и досадно, что Господь человеку покровительствует, а ему нет. Вот и старается каверзы всякие строить.

А от медведя чтобы уберечься, есть у пастуха такие слова:

Только тоже все не по-простому с медведями случается. Мне вот одинов довелось завалить двух медведей. Шкуру снимать стал, а там у него, под шкурой, — Господи, Господи! — кисет с огнивом, а у медведицы — бусики. Вот, мать честная, думаю, бывает же такое! Гриша мне уж потом рассказал, что тут случилось.

Был в наших краях колдун созлый. Дочку у него высватали. Ему-то это — как нож вострый в печенки: дочь бисям еще не научил, не успел, И не по нутру ему свадьба, да отказывать нельзя было. Договор у него еще, вишь, прадедами заключен, чтобы не отказывать этой семье. Родные у жениха тоже знатливые, но они уже не портили, а правили человека. Вот распря и пошла: один портит, другой лечит. И стали они одолевать колдуна, а чтобы совсем наверняка, решили его без потомства оставить. Колдун этот бисей мог только дочери передать, никого больше не было, а они ее решили из семьи увести, чтобы биси никому не достались. Вот и просватали. Осерчал колдун, да виду не подал, злое дело задумал. Он ведь на хорошее и не способен вовсе. Согласился для виду, приданое посулил богатое. Дочь-то чуяла беду, да уберечься не смогла.

Свадьбу по чину сделали — с боярами, тысяцкими, как положено. Поехали под венец, а колдун больным сказался и в избе схоронился. А как поезд свадебный из церкви возвращался, глядят свадебжане: колдун на дорогу вышел, усмехнулся по-недоброму. В руках у него палка осиновая. Он в дорогу ее воткнул, поезд и остановился. Лошади бьются, хрипят, а с места не сдвинутся. Подошел колдун к ним, глазом кровавым всех обвел. «Вы со мной по-недоброму, и я с вами так же». Взмахнул палкой осиновой и зачал куражиться. У дочки-то подружка была, она ее и подговаривала против отца пойти, дак он ее прямо на телеге кверху задом поставил и велел всем свадебжанам в срамное место ее целовать. Девка-то благим матом орет, совестно ей, что так вот куражатся, а сделать ничего не может. Вот уж колдун душеньку отвел свою черную, вот он старался! А как натешился досыта, обернулся кругом, оземь ударился — сразу все завыли, замычали. Кого в медведей оборотил, кого в волков. Так вся свадьба и разбежалась по лесу. Вот они и ходят по нашим краям, а в человеческий облик вернуться не могут. Гриша так и говорил, что я жениха с невестой завалил. В этом греха нет. Господь распорядился их мучения на земле прекратить.

Есть на земле нашей волки-оборотни. Они ж скотине тоже вражины не последние. Вот пасут когда, первым делом от волков оборону держат. Гриша опять же рассказывал. Годка уж через три после того, как он с лесным хозяином договаривался, одолели их волки. И ведь вот какое дело: Гриша по-всякому старался, чтобы уберечься, а не получалось. И то ему странным показалось, что Якуня ему не помогает, а только все расспрашивает, что ж такое от волков Гриша придумывает. Он все как есть рассказывал. Только волки обходили все его придумки. И Якуня у стада мало времени проводил. Решил Гриша его выследить: что ж такое с пастухом? Улучил минутку, когда Якуня его не видал, и за ним пошел. А пастух бочком — и в лес. Шел недолго, вышел на знакомую Грише полянку, что у Кривого лога. Встал на середке, струбил дважды в трубу свою ерихонскую. И набежали тут со всего леса волки, глаза у них красные, сами матерые. Потом мужичонка выходит в армяке и шапчонке смешной на макушке, говорит:

— Пришел, Якуня, не обманул.

— Куда ж я денусь-то? Крепко вы меня охомутали. Скажи лучше, сколько еще маяться-то?

— Должник ты наш надолго. Не простил еще старший брательник обиду кровную. До конца лета тебе, почитай, овечками да телятами расплачиваться.

У Гриши все как прояснилось. Волки тогда только овечек и телят-несмышленышей резали. Вот, значит, кто их наводил! Смотрит, что ж дальше-то будет. Якуня сумку свою скинул, он ее через плечо завсегда нашивал, достал ножик и в пенек воткнул его.

Волки все завыли, забегали по полянке, а Якуня разбежался да перевернулся через ножик.

Только оземь вдарился, одежда с него полетела, морда вытянулась, шерстью порос.

И превратился пастух в огромадного волка с седыми подпалинами на боках. Тут Грише и вовсе понятно стало, почему волки его ловушки обходят. Сделал он себе заметку на память да к стаду вернулся. В тот день еще теленок да овечка волками зарезаны были.

Решил Гриша наказать Якуню. Сказался больным, братишку взамен себя представил, чтобы Якуне одному не так тяжко пришлось. А сам побег в Кривой лог, на полянку, чтобы волков укараулить. Все, как и накануне, случилось.

Только на сей раз Гриша дождался, что к вечеру будет. А вечером прибегает волк с седыми подпалинами, вкруг ножа оборачивается и обратно в Якуню превращается. Оделся, суму свою повесил на плечо и к стаду пошел. Ну тут Гриша и удумал, что такое сделать, чтобы овечки пропадать перестали. На следующий день еще хворым, прикинулся, так же в Кривой лог пробрался крадом. Дождался там в кустах, чтобы волки разбежались, и — тихохонько к пеньку. У пенька Гриша одежду собрал Якунину, суму пастушью. Все как есть подобрал, вместе с трубой ерихонской. А потом ножик-то и вытащил из пенька. Грохнуло что-то в небе, завыло по кустам страшным образом. Гриша бегом к дереву, взлетел на него быстрее белки. И только на ветке нижней устроился, выбежал на полянку волк с седыми подпалинами. Вкруг пенька крутится, воет страшно, а сделать ничего не может. Потом в лес убег, за подмогой что ли. Гриша не растерялся, так бежал, что пятки сверкали. До дому добрался, вещи Якунины в бане припрятал, чтобы потом тихохонько разобрать все, что было в суме. На печь забрался — хворым прикинулся. А к ночи прибегает углан.