Страшен путь на Ошхамахо - Страница 105

Изменить размер шрифта:

Крымом. Ему легко удалось расколоть и эту, уже и без того слабую, группировку,

перетянуть ее большую часть на свой берег. Тут не обошлось, конечно, без щедрых

подарков и еще более щедрых посулов.

Чтобы никто из соплеменников не забывал о том, откуда он, царский по-

сланник, прибыл, но и помнил также, что он человек для Кабарды свой, Алек-

сандр появлялся на людях то в мундире Преображенского полка и уставном пари-

ке, то в черкеске и кабардинской шапке, и тогда выделялся из окружающих лишь

чисто выбритым лицом. Во время застолий он произносил красивые хохи, тонко

льстил и грубовато острил. Если Черкасский и не слишком искусно играл в ту иг-

ру, которая называется дипломатией, то, но крайней мере, умел произвести впе-

чатление как человек искренний, честный и убежденный в правоте своего дела.

По-настоящему ожесточенный спор разгорелся лишь однажды — во время

пиршества в доме князя Татархана Мурзаева.

Летняя ночь дышала сквозь раскрытые двери кунацкой ароматами влаж-

ных от росы трав и созревающих, яблонь. Сюда же заносило ветерком запахи ды-

ма и конского навоза.

В просторной кунацкой тесно и шумно; колеблются огоньки высоких све-

чей, подаренных гостем, пышут жаром догорающие в очаге поленья; лица людей

блестят от пота и хмельных напитков.

— Воллаги, биллаги, я не понимаю, как можно идти: с гяурами против еди-

новерцев? — кричал упрямый князь Мухамет Кургокин. — Пусть мне это объяс-

нят!

Татархан, к которому сам Петр Первый обращался лично в своем послании,

укоризненно покачал головой и заговорил спокойно, рассудительно:

— Вместо того, Мухамет, чтобы сопровождать божбой каждое слово, ты бы

вспомнил поговорку: «У клыча один закон: раз наточен — рубит он!» И еще:

«Волк жеребенка режет — на тавро не смотрит». Наши единоверцы! Сколько раз

опустошали они землю нашу, сколько людей угнали и чужеземную неволю! И

сейчас они готовятся к новому разорительному набегу. А новый хан требует от нас

уже не три, а четыре тысячи молодых парней и девушек. Бахчисарайские владыки

с их калгами и нурадинами и последние годы стали сменяться быстрее, чем листва

на деревьях, и каждый спешит урвать от Кабарды кусок пожирнее!

— Твое слово мне но душе, князь Татархан, — сказал Касай-бек Атажукин. —

Что значит вера? Это — одежда! А безносому хоть золотую черкеску сшей, красав-

чиком его не сделаешь!

Отверз уста и высокомерный князь Ахлов, поправив на голове высокую

свою шапку:

— Относительно жеребенка и тавра... Как тебе, дорогой Кургокин, можно

объяснить еще понятнее? У меня есть кони всякой породы, а тавро на них одно и

то же. Мое тавро, ахловское. А у моих родичей тоже есть кони таких же пород, как

у меня, но они отмечены другим тавром.

Одобрительные возгласы и вежливый смех оглашали кунацкую после вы-

сказываний Атажукина и Ахлова.

— Клянусь, правда! Мы с урусами по породе близкие, хотя дамыги на нас

разные?

— А с татарами и турками — мы кони разных пород!

— Точно, разных, хотя пророк одним тавром нас прижигал!

— А когда-то ведь у нас с русскими и вера была общая!

— Греческая религия у кабардинцев даже намного раньше была, чем у рус-

ских.

Только Ислам-бек Мисостов недовольно кривил тонкие капризные губы, а

Кургокин мрачно вперил свой взор в стоявший перед ним серебряный потир.

Черкасский улыбнулся, казалось, улыбкой добродушной, примиряющей и

даже немного застенчивой, сам же с волнением ждал, что скажет Джабаги Каза-

ноков.

Джабаги заметно изменился за последние четыре года. Черты лица стали

резче, глаза смотрели строже, не так весело, как раньше. В черной бородке уже

появились белые нити.

Все голоса, будто по взаимному соглашению, вдруг умолкли, а все взгляды

обратились на Казанокова. Стало тихо.

Джабаги медленно поднялся со своего места. Посмотрел в сторону открыто-

го дверного проема. Из темноты доносился тысячеголосый лягушачий орэд.

— Разгомонились, как татарское войско на привале, — сказал чуть задумчи-

во Казаноков. Прозвучал негромкий короткий смех, всколыхнулись огоньки све-

чей, и снова стало тихо: о чем поведет речь тридцатилетний старейшина?

— Многие из вас видели древние памятники на берегах Зеленчука и Этоко,

— начал Джабаги. — Им более тысячи лет. Надписи, вырезанные на этих камен-

ных обелисках, сейчас никто уже не может прочесть. А ведь там выбиты гречески-

ми знаками кабардинские слова. Наши предки, чье наследство нам не позволили

сберечь, тогда владели письмом... Теперь благодаря стараниям Турецкой державы

и ханства Крымского мы не имеем ни своего письма, ни прежней веры.

— Аллах покарает тебя за эти слова, Джабаги! — не выдержал Мисостов.

Казаноков ответил добродушно:

— Возможно, Ислам-бек, возможно. Так же, как тебя за твои слова покарает

Иисус. Но я продолжу, с твоего разрешения, князь. Итак, взамен неисчислимых

утрат — и ценой губительного сокращения численности нашей — мы получили

ислам. Те, кто загораживает нам свет, идущий от более просвещенных народов,

хотели бы вечно держать нас в темноте и рабской зависимости. Турки и крымцы

теперь лицемерно объявляют кабардинцев своими родственниками по религии.

То, что они раньше брали у нас силой, расплачиваясь за это кровью немалой, в бу-

дущем намереваются брать задешево. Испокон веков более сильные мусульман-

ские державы стремились превращать слабые соседние государства (даже испове-

дующие тот же ислам) в свои хлебные закрома, скотные дворы, в свои конюшни и

воинские становища, откуда можно черпать молодые свежие силы для все новых

и новых походов.

— Но ведь это для священных походов! — прервал Кургокин.

— Казауат! (то же, что и газават, — священная война) — значительно

произнес Мисостов. Насмешливая улыбка тронула губы Джабаги:

— Прежде чем убить собаку, ее объявляют бешеной. Любой казауат — это

поход за чужим добром. Вы знаете, с чего началась «священная война» пророка

Магомета? С ограбления мирного купеческого каравана корейшитов!

— Ты хочешь быть в рабстве у русских? — не унимался Мисостов.

— Нет, — возразил Казаноков. — Хотя у нас и распространился ислам, что

означает «покорность», но никогда это свойство не было присуще адыгам. Покор-

ность — это не наш обычай, князь Ислам! — Джабаги выделил ударением имя

князя и, как бы случайно, забыл произнести окончание «бек». — Мы — народ ма-

лочисленный, но не слабый. И даже приняв мусульманскую религию, наш народ

никогда не станет следовать тем предписаниям, которые унижают честь и досто-

инство человека, будь это женщина или ребенок, христианин или язычник. Да и

царь Петр хочет не поработить нас, а дружить с нами. Мы не должны будем ему

платить ясак или давать ясырей. Наоборот, он сам собирается платить нашим

старшим жалованье. А что должны мы? Помочь ему, когда турки и татары вновь

нападут на низовые русские земли; если же нападут на нас, мы тут же получим

помощь незамедлительную от него. Ему нужно только знать, что здесь, между

Ахыном и Хазасом, живет верный друг. Надо ли еще доказывать, что самой судь-

бой, еще во времена царя Ивана, адыгам предначертан был единственно правиль-

ный путь — идти вместе с русскими, а не с их извечными врагами. Незачем нам

искать дальних родственников, когда у нас рядом — добрый и сильный старший

брат!

Казаноков обвел присутствующих взглядом проникновенно-внимательных

глаз — они казались у него дивно завораживающими, когда он говорил о важных

Оригинальный текст книги читать онлайн бесплатно в онлайн-библиотеке Knigger.com