Странствия Лагардера - Страница 67
Повесы из банды Гонзага готовы были поверить всему, что наговорили им ведьмы. Но хотя Анри был их смертельным врагом, они прекрасно знали: Лагардер не способен без причины напасть на безоружных мужчин и учинить насилие над женщинами.
Верные слуги принца сразу заподозрили недоброе: им вовсе не хотелось, чтобы красотки их одурачили! Но если испанкам действительно грозит опасность, то было бы славно и защитить их, и получить обещанную награду!
Итак, они потребовали, чтобы колдуньи отправились в Козлиный Дол вместе с ними, решив вести туда женщин если не добром, так силой.
Впрочем, внимание Лагардера привлекло не только появление пятерых дворян, но и другая, куда более грозная, опасность.
Над самой головой Паспуаля ведьмы выломали из скалы огромную глыбу. Изогнувшись и напрягая все силы, они толкали ее к краю обрыва. Еще секунда – и глыба рухнет вниз, раздавит нормандца и перегородит единственный выход из ущелья!
А Паспуаль даже не подозревал, что над ним нависла смертельная опасность. Кокардас, баск и Лагардер, оцепенев от ужаса, смотрели на своего товарища.
Что же затем произошло? Случайность? Или сам Господь Бог не допустил гибели этого человека, защищавшего от поругания святую веру? Паспуаль так и не смог потом ничего объяснить – ведь он действовал не по собственному разумению, а лишь повиновался приказам Лагардера, приказы же Лагардера, как и Господню волю, Паспуаль не подвергал сомнениям никогда.
Нет, он никак не мог умереть в этот день! Любвеобильному бретеру было бы слишком тяжко пасть от рук женщин и уйти в мир иной с мыслью, что многие из этих созданий – отнюдь не ангелы…
В том самом месте, где начиналась тропка, в скале темнела довольно глубокая ниша, в которой мог усесться человек.
Паспуаль устал и решил передохнуть. В этом желании не было ничего особенного, однако его хватило, чтобы спасти нормандцу жизнь.
Внезапно раздался страшный грохот, словно треснула гора. Каменные осколки оцарапали Паспуалю лицо и руки.
Как всегда бывает в таких случаях, он сам не заметил, как вскочил, словно подброшенный пружиной. В несколько стремительных прыжков он очутился рядом с товарищами, даже не осознав, какой опасности избежал.
Кокардас крепко обнял и расцеловал приятеля:
– Все в порядке, голубь ты мой лысый! Ну и повезло же тебе, ну и повезло! А я уж думал, твоя песенка спета!
– А что случилось?
– Дружок! Да ты только взгляни туда!
Глыба, которую столкнули колдуньи, увлекла за собой и другие камни, а женщины вместе с французами продолжали сбрасывать вниз валун за валуном. Путь из ущелья был перекрыт. Козлиный Дол стал темницей, а то и гробницей.
Но Лагардер лишь пожал плечами:
– Пустяки, бабские штучки! Скалы здесь невысокие, мы вполне сумеем вскарабкаться по ним. Подождем, пока наши противники сами к нам не спустятся.
Анри спокойно уселся у костра, на котором кипел котел с маслом. Пламя бросало мрачные отсветы на мертвые тела; но они не интересовали шевалье. Он внимательно всматривался в силуэты людей, стоявших на скале. Те, видно, решили, что замуровали его здесь навеки.
Правда, они были далековато – лиц не разобрать. На помощь шевалье пришел ветер, доносивший обрывки фраз. Вскоре Анри услышал собственное имя, произнесенное с тем же акцентом, с каким говорил некогда фехтовальщик Штаупиц, убитый Лагардером в Нюрнберге:
– Лакартер!
– Да это же фон Бац! – улыбнулся Анри. – Впрочем, ничего удивительного. Итак, их только пятеро – и я не вижу Гонзага. А жаль – тут такая подходящая обстановка, чтобы напомнить ему ров замка Кейлюс! Трупу его самое место на этой свалке.
– Как сказать, малыш, – заметил гасконец. – Может, эти мертвецы покраснеют от такого соседства!
Шевалье еще пристальнее вгляделся в фигуры на скале.
– Вон толстяк Ориоль, – прошептал он, – Тарани, Носе… Монтобер, если не ошибаюсь… Ну, эту-то мелюзгу мы проглотим и не поперхнемся.
Силуэты пятерых повес и жавшихся к ним колдуний четко вырисовывались на фоне серовато-голубого неба. По некоторым движениям можно было без труда догадаться, что на смену пылу битвы там уже пришел любовный пыл.
Голос барона фон Баца вновь пробудил уснувшее эхо Козлиного Дола:
– Лакартер!
Тогда Анри поднес руки рупором ко рту, и в ущелье прогремел его боевой клич:
– Я здесь!
По знаку Монтобера женщины спрыгнули с колен кавалеров, разбежались в разные стороны, и отовсюду вниз с обрыва полетели обломки валунов.
Один из них угодил Кокардасу в руку. Гасконец со страшными проклятиями стал швыряться камнями в ответ. Антонио Лаго достал пращу – страшное оружие в руках баска – и пришел ему на помощь.
Праща разила без промаха. Вскоре несколько женщин, взвыв от боли, рухнуло наземь. Толстяку Ориолю камень попал в бедро; он захромал и поспешно отошел в безопасное место.
Лагардер заметил, что там, куда летели камни Лаго, в скале была расселина. Можно было попытаться подняться по ней, если только скала не слишком искрошилась.
– Рискнем, – сказал Анри. – За мной! Вперед!
Он взвалил себе на спину еще теплый труп вместо щита и побежал к расселине.
Но там все было завалено обломками скалы, огромными, кучами вывороченной земли, горами бурелома… Даже если бы никто не мешал, подняться в этом месте все равно было бы невозможно. А между тем противники Лагардера заметили его маневр, и крупные валуны покатились прямо на шевалье. Анри бросил труп – от него больше не было никакого проку – и вернулся к костру. Наверху раздался громкий победный вопль.
Но положение, в котором оказался Лагардер, было не слишком опасным, хотя и довольно неприятным.
Время перевалило за полночь. До утра колдуньи никак не могли оставаться возле ущелья – разве что спрятались бы среди скал в кустах до следующего вечера. Впрочем, это маловероятно. Люди Гонзага тоже не имели возможности спуститься вниз – их единственным шансом было взять осажденных измором. Но на это потребовалось бы несколько дней, да и то неизвестно, чем бы все кончилось. Так что лучше всего не обращать на осаду внимания и переждать.
Лагардер уселся у догоревшего костра. С омерзением увидел он, как люди Гонзага носятся по скалам и предаются разврату с ведьмами.
Похоже, устыдилась и сама природа: луна спряталась за тучи, звезды погасли. Козлиный Дол погрузился в полную темноту.
Баскам часто приходится спускаться в пропасти. Поэтому почти все они носят вокруг талии под шелковым поясом шнур – тонкий, но очень крепкий. Был такой шнур и у Антонио Лаго.
Когда настала тьма, баск широко улыбнулся.
– Идите за мной! – сказал он. – Луна покажется не раньше, чем через час. К тому времени мы будем уже далеко.
Он еще раньше заметил место, где можно было вскарабкаться наверх. В успехе Антонио не сомневался: для истинного баска – такого, как он, – не бывает ни слишком крутых скал, ни слишком глубоких ущелий!
Итак, цепляясь за камни и всаживая между них кинжал, он с кошачьей легкостью полез по почти отвесной скале. Минут через пять один конец веревки был крепко привязан к стволу дерева, а другой, со свистом полетев вниз, оцарапал Кокардасу нос, как обычно задранный кверху (привычка, которая объяснялась тем, что гасконец слишком часто закидывал голову, осушая до дна стакан за стаканом).
Лагардер и два бретера выбрались из ущелья. Шевалье это ничего не стоило; Кокардасу же с Паспуалем тоже приходилось проделывать в своей жизни столько самых неожиданных упражнений, что приятелей вряд ли можно было чем-нибудь удивить.
Лошади, оставленные в придорожной роще, спокойно поджидали своих хозяев, пощипывая сочную травку. Четыре всадника вскочили в седла и помчались прочь.
Если бы во времена Кокардаса было известно выражение «оставить с носом», он бы сказал, что они «оставили с носом людей Гонзага». В полной темноте на лице гасконца сияла радостная улыбка: оставить противника с носом было ему порой даже приятнее, чем оставить его бездыханным и с раной в груди.