Странствия Лагардера - Страница 64
Невеселы были мысли маркиза, пока его везли неведомо куда. С одной стороны, он злился оттого, что был так близко от Авроры и доньи Крус, но не смог повидать их; с другой – тревожился, не зная, что ожидает теперь его самого.
Впрочем, Шаверни чуял, что ко всему этому так или иначе приложил руку человек, которого он называл своим любезным кузеном. Но вызнать у своих похитителей побольше маркиз не мог: ведь ему, так сказать, надели намордник. И еще Шаверни мрачно думал, что завтра ему надлежит явиться в полк. Это было, учитывая распоряжение регента, делом чести для маркиза «Я должен прибыть в армию во что бы то ни стало, – думал он, – даже если не удастся повидать донью Крус».
Отряд шел уже более трех часов. Начинало светать. Маркиз увидел, что его охраняют теперь всего шесть человек: остальных отослали, решив, что и такой охраны довольно.
Это было весьма приятное открытие: хотя связанный и безоружный Шаверни все равно не мог пока ничего предпринять, однако он убедился, что враги, считая его совершенно беспомощным, ослабили бдительность.
Дорога тянулась над обрывом. Лошадь Шаверни ступала по самому краю пропасти, дно которой маячило перед глазами маркиза. Обрыв был очень крутой, его склоны поросли редким кустарником, внизу тянулась узкая луговина, зажатая меж остроконечных скал. Попасть туда можно было лишь по пастушьей тропке.
Шаверни мечтал, чтобы его лошадь оступилась. Правда, скатываясь в эту бездну со связанными руками, он, скорее всего, сломает себе шею… Но выбора не оставалось, а трусом маркиз не был.
Но лошадь все не спотыкалась. Тогда Шаверни решил помочь ей. Выбрав момент, он сильно ударил ее каблуком под брюхо – и дело было сделано: к величайшему изумлению конвойных, конь сорвался с обрыва и вместе с маркизом покатился по склону.
Как вы понимаете, падение было не из приятных. Рухнув на дно ущелья, лошадь, даже не заржав, тут же издохла. Шаверни не видел ее гибели: от удара он и сам потерял сознание. Лишь через четверть часа, если не больше, маркиз пришел в себя.
Веревки, которыми он был опутан, тоже не выдержали этого сальто-мортале и лопнули. Шаверни были весь в крови, но жив и свободен.
Разумеется, маркиз потерял шпагу. Поэтому он не сумел, как хотел бы, отвесить вежливый поклон своим бывшим спутникам. Те решили, что их пленник расшибся в лепешку; они стояли на краю пропасти и прислушивались, не раздастся ли оттуда предсмертный стон…
Итак, не имея возможности откланяться, маркиз с нахальным хохотом помахал испанцам рукой:
– Поровней бы место выбирали, господа хорошие! Дорожные происшествия могут сослужить неплохую службу тем, кто умеет ими пользоваться!
XI. КОЗЛИНЫЙ ДОЛ
Явиться на свидание с Марикитой Лагардеру помешали весьма важные события.
В Сеговии ему нечего было делать. Раздобыв себе и своим товарищам лошадей, он отправился на север.
Ясной цели у шевалье не было. Он убедился, что Аврору прячут не в Мадриде, – но где же теперь ее искать? В Наварре, в Арагоне, в Кастилии? А вдруг девушек увезли в какой-нибудь глухой уголок Каталонии? Тогда поиски будут долгими, трудными и почти безнадежными.
С вершины Монте-Кайо возле Каталаюда, откуда видна почти вся Испания, Анри оглядел расстилавшуюся перед ним страну. Возможно, он ожидал, что внутренний голос скажет ему: «Вот куда надо идти!»
Но этого не случилось… Меж тем солнце вставало из вод Леонского залива и начинало свой каждодневный путь, словно и не было на земле радостей и горя, надежд и разочарований, возвышенных сердец и пустых душ…
Вдали катила свои прозрачные голубые воды Эбро. На каком берегу ждала Лагардера Аврора де Невер?
Шевалье был в отчаянии. С самой Байонны он ничего не знал о возлюбленной. Все его действия оказывались бесполезными, все поиски – тщетными. Каждое новое разочарование ранило Лагардера в самое сердце. Он привык бороться и побеждать, и теперь его бесило упорное недоброжелательство фортуны, обрекавшей его на невыносимое бездействие.
Эти постоянные неудачи, словно бесконечные булавочные уколы, извели Анри. Он был готов, точно бык, истыканный бандерильями, ринуться на своих врагов и – убивать, крушить, разносить в клочья, вспарывать животы, вдыхать запах крови, громоздить горы трупов!
Кокардас с Паспуалем валились с ног от усталости. Лагардер не оставлял им времени ни на сон, ни на вино, ни на любовь. Но они не жаловались. Не жаловался и баск: не участвуя в разговорах своих товарищей, которые болтали, не закрывая ртов, он, как молчаливая тень, неотступно следовал за Лагардером и, быть может, один понимал его муку…
До свидания в Сарагосе оставались еще сутки, поэтому в Сервере Лагардер позволил своим людям отдохнуть.
– Пейте, – сказал он им, – развлекайтесь, точите шпаги, кормите лошадей… Пора сбросить с себя это оцепенение. Если завтра наши дамы не найдутся, мы отправимся к самому Гонзага и заставим его признаться, где он их прячет!
– Ну, ничего не скажешь! – шепнул Кокардас на ухо Паспуалю. – Вулкан заклокотал, что-то будет завтра?
– Будет страх великий! – отвечал нормандец. – Кругом все покраснеет от крови… может, даже от нашей.
– У тебя-то, голубь мой лысый, кровь небось белая. Ты же не подкрашиваешь ее, как я, добрым вином!
Приятели уже собрались возобновить свой бесконечный спор о том, что лучше – вино или женщины, но Антонио Лаго примирил их.
– Кровь хороша, когда пролита в честном бою, – сказал баск, – а вино – когда разлито по стаканам. Давайте пить!
Лагардер, запершись, целый день просидел в одиночестве. Только когда солнце скрылось за холмами, он вышел к товарищам и спросил:
– Вы готовы?
Все трое сидели за столом. Кокардас, не покидавший своего места с самого полудня, одним махом вылил себе в глотку содержимое почти полной бутылки. Баск засунул за пояс кинжал, лежавший перед ним, а Паспуаль в порыве обычной своей любвеобильности бросился на кухню целовать перезрелую толстую андалузку – командиршу доблестной армии мисок и горшков.
– Лошадей! Едем! – отдал приказ Анри.
Четверть часа спустя они галопом гнали своих лошадей по направлению к Эбро, чтобы утром доехать вдоль берега до Сарагосы и встретиться там с цыганкой.
У гасконца язык с перепоя слегка заплетался, не он все равно болтал без умолку. Заставить Кокардаса-младшего замолчать могла только виселица, да и то лишь тогда, когда петля сдавила ему горло (теперь гасконец от души хохотал, вспоминая об этом).
– Голубь мой, – обратился он к Паспуалю, – давно ли тебе в последний раз снились дурные сны?
– Какие сны, когда мы вообще не спим? – изумился брат Амабль. – Вот уже больше недели наши головы не касались подушек.
– А вот и нет, дружок. Я-то в мадридской тюрьме прекрасно выспался.
– А я бы и глаз не смог сомкнуть при мысли, что завтра явлюсь перед прекрасным полом в таком безобразном виде… – в ужасе прошептал Паспуаль.
– Ты, может, и не сомкнул бы, а я – уж поверь мне – спал без задних ног и видел сон.
– Какой же? Не очень-то приятный, наверное?
– Ошибаешься, дьявол тебя раздери! Вот как там было дело. Мы поехали разыскивать Пейроля, вот как сейчас, и вдруг нам навстречу высыпает орава чертенят и хочет нас задержать, голубь ты мой.
– Чертенят?
– Чертенят, дружок!
– И как же они хотели нас задержать?
– А то не знаешь? Чародейством, конечно.
– Ах, благородный друг мой, это дурной сон…
– Ты слушай дальше. Значит, там были черти, а с ними – женщины, это ведь одно и то же…
– Нет-нет! Я их много повидал…
– Ну, ничего не скажешь! Кого ты повидал? Чертей?
Паспуаль закатил глаза и умильно промурлыкал:
– Нет… женщин…
Гасконец, не обращая внимания на восторги друга, продолжал:
– Еще там были большие котлы, и все вокруг них плясали. А у меня язык от жажды распух и свесился до самой земли.
– Так ты видел ад? А то и вправду там побывал?