Странные и удивительные мы (ЛП) - Страница 62

Мы не простились

Не успели друг на друга даже взглянуть

В последний раз.

Два мира разъединились

Разбит земной путь

Цепями жизни у нас.

Но все же мы рядом

Наши судьбы навек соединены.

Бурлящим морем

Два острова разделены.

Телефон отключился. В эту минуту я вспомнила, как в поезде по дороге в Портофино, Эд поведал мне, что любит поэзию за то, что она как нельзя лучше выражает его чувства.

«Мы не простились».

Я снова и снова смотрю на него. С тех пор как я вошла в комнату больше десяти часов назад, он не сдвинулся ни на миллиметр, не проявил ни малейшего проблеска сознания. Я смотрела на его бледную кожу, неподвижные руки, прекрасное лицо, в синяках и ушибах.

— Прости, Эд. Я сделала все, что смогла. Скоро придет твоя мама. Я вернусь завтра.

«Мы не простились».

Я собрала свои вещи, окинула взглядом комнату в последний раз. Мне будто снова шесть лет. Я у постели матери. Знаю, что она умрет, но не понимаю, что это значит. В тот день я так старалась не плакать, так старалась укротить боль в своем маленьком разбитом сердце. Это было важно, потому что бабушка Пегги очень просила меня. Она хотела как лучше, в этом нет сомнений. Но что получилось в итоге? Уверена, мама не возражала, если бы я плакала у ее постели, она бы поняла. А я с тех пор боюсь открытых проявлений чувств, всю жизнь мучаясь и страдая, держу эмоции глубоко запрятанными внутри себя.

«Мы не простились».

Я снова посмотрела на Эда, погладила его пальцы. Интуиция подсказывала мне: это наше прощание. Глубокое разочарование, невысказанное горе охватили меня в эту минуту. Впервые в жизни мне захотелось громко выговориться. Выплеснуть чувства по-настоящему откровенно, открыто и смело.

— Мне невыносимо, Эд. — Услышала я свой голос. — Не могу поверить, что больше никогда не услышу твой смех, который так люблю, не смогу держать тебя за руку, не поплаваю с тобой в озере, не выйду на прогулку. Я думаю о нашем странном и удивительном прошлом, о нашем будущем, которое… Которого не будет.

Закрыв глаза, я продолжала.

— За годы дружбы я поняла свои чувства, но похоронила их, боялась признаться тебе. Я выбрала молчание. Но сейчас, когда ты вот-вот уйдешь, исчезнешь, что останется у меня? Ничего, кроме невысказанной любви. Ты — самый важный человек в моей жизни, Эд. Я люблю тебя. Очень люблю.

Я не замечала своих слез, солеными струйками текущих по щекам. Сначала я плакала молча, но горе так велико, что мне стало легче освобождаться от него отчаянно рыдая в голос. Не знаю, как долго я плакала. Заболели глаза, живот. Я встала, решив уходить, и наклонилась, чтобы в последний раз прижать опухшие губы к его виску, вдохнуть запах, почувствовать шершавость кожи и мягкость волос. Когда я медленно подняла голову, моя большая горячая слеза капнула ему на щеку. Эд открыл глаза.

ШЕСТЬ МЕСЯЦЕВ СПУСТЯ

Ресторан роскошнее, чем ожидала Пегги. В конце концов, не каждый день ты отмечаешь пятьдесят лет совместной жизни. Хотя она была бы так же счастлива отпраздновать событие дома, наслаждаясь одним из жареных блюд, приготовленных Джо, но из собственного опыта знала: сегодня бесполезно убеждать в этом семью.

— Ты закажешь коктейль, бабушка? Я возьму, если ты будешь, — спросила Элли.

Внучка сегодня выглядела особенно мило, хотя мнение Пегги необъективно. Девушка была хороша в синем платье, обнажающем красивые плечи. Глаза со стрелками в стиле Одри Хепберн, делали ее невероятно гламурной.

Пегги изучала коктейльное меню. «Мартини» и «Манхэттены», «Бульвардьеры» и «Сазераки». Красивые названия, придуманные, чтобы одурманить человека.

— Не знаю, с чего начать. Я на самом деле не из тех, кто любит коктейли.

— Однажды в Париже мы их пили, ты не помнишь? — спросил Джеральд.

В то тяжелое время ее жизни именно этот мужчина, сидевший рядом, подарил ей надежду.

— Не очень. Какие?

— Смертельные, — ответил он.

Все рассмеялись.

— Может быть «Космополитен», бабушка? Разогреемся перед караоке.

Женщина знала, что внучка шутит, но все равно сделала вид, что волнуется.

— Не слушай ее, Пегги, — вмешался Эд. — Караоке не будет. Элли запретили туда ходить после того, как в прошлый раз она спела «Ветер под моими крыльями».

— Любишь меня, люби и мой чертовски ужасный голос, — сказала Элли.

— Люблю тебя. Но отказываюсь любить твой чертовски ужасный голос.

Элли покачала головой. Эд наклонился, чтобы поцеловать ее в губы.

— Здесь есть доступная уборная? — поинтересовался он у мимо проходящего официанта.

— Конечно, сэр, я покажу вам дорогу, — ответил официант.

Эд отпустил тормоз с кресла-каталки.

— Простите, ребята.

Вскоре после того, как его выписали из больницы, Элли посетила с ним врача. Они сидели в тишине, когда доктор открыл папку, вытащил последний рентген-снимок и объяснил результаты.

— Смещение центрального перелома левого тазобедренного сустава со смещением головки левого бедра вовнутрь. Подвывих левого крестцово-подвздошного сустава. Левая сторона таза после смещения перелома асимметрична. Перелом шейки правой бедренной кости. Объединенный осколочный перелом периферической большой берцовой кости с разделением на фрагменты.

Список переломов и повреждений занял полторы страницы. Несмотря на то, что Эд вышел из комы и шрамы на щеке и груди зажили, операция на обеих ногах прошла не совсем успешно. Были запланированы дальнейшие операции, но прогноз был неопределенным и полное выздоровление маловероятным. Возможно, инвалидная коляска останется на всю жизнь.

Эд не шелохнулся, услышав приговор врача. Как будто уже знал. Сердце Элли было окончательно разбито. В кабинете врача воцарилась тишина. Позже они вышли в комнату ожидания. Эд взял руку Элли, сказав с нежной, но абсолютной уверенностью:

— Ну что ты? Все будет хорошо! Что бы ни случилось.

Эд пробирался через ресторан в сторону туалета для инвалидов, без тех трудностей, с которыми они столкнулись неделю назад, когда вышли в бар. Это был бывший джентльменский клуб, с потрясающим неоклассическим входом, дорическими колоннами и с двенадцатью ступенями, о существовании которых никто из их компании даже не вспомнил.

Элли посмотрела на Эда с тревогой, но он просто пожал плечами.

— Мне все равно это место никогда не нравилось.

Неожиданно, Элли рассмеялась. Она посмотрела на любимого, поняв в ту минуту, что он не прав. Все будет не просто хорошо, а прекрасно. Намного лучше. Что бы ни случилось.

После аварии Джулию признали виновной в опасном вождении. Она была приговорена к лишению прав на восемнадцать месяцев и к трем месяцам тюремного заключения. С учетом ее хорошего поведения и предыдущего примерного вождения судья согласился с тем, что, узнав о «романе» мужа на дороге, женщина пережила нервный срыв и потеряла контроль над своими действиями. Она потеряла работу и в настоящее время жила с родителями.

Между ней и Эдом начался бракоразводный процесс. По настоянию Эда они общались исключительно через адвокатов. Джулия не спорила. С момента аварии, когда он думал над тем, что случилось, мужчина испытал весь спектр эмоций, особенно непреодолимое чувство гнева.

Иногда ночами они с Элли говорили и говорили о страшных секретах брака Эда. Злоба выела изнутри Джулию. Поэтому, как бы мужчине не было тяжело, он отказался носить в себе обиду, агрессию, злость. Сейчас его внимание сосредоточилось не на прошлом, а на будущем. И в нем нет места для Джулии.