Странные и удивительные мы (ЛП) - Страница 2

Глаза американца моментально сузились.

— Знаете, а вы не похожи на ученую даму.

— Да ну? Только между нами, в наше время ученым не запрещается красить губы. По крайней мере, во время отдыха.

Он разразился хохотом.

Честно говоря, сегодня моя помада была несколько ярче, чем обычно. Маленькая щербинка между зубами была причиной частых кличек в школе, благодаря которым выработался стойких характер, поэтому я редко обращаю внимание на губы. Но сегодня мне показалось возможным поменять правила. К тому же, помада очень шла к моим темным волосам и изумрудно-зеленому платью. Это платье — как только я его увидела — заставило сердце биться быстрее, и к тому же оно хорошо скрывало мои рыхлые бока.

— Леди и джентльмены, прошу минуту внимания.

Маркетинговый директор благотворительной организации с узким лицом, редкими рыжими волосами и с неожиданно низким басом встал за трибуну.

— Мужчина, которого я собираюсь представить — это человек, которого многие из вас знают профессионально, а некоторые и лично. Его компания Spark стала одним из самых быстрорастущих ритейлеров Великобритании, успешно пережившей бум на сайте dot.com. Ранее в этом году мы были рады сообщить, что он и его жена Джулия теперь официально являются послами нашей благотворительности, и с тех пор без устали работали для развития, как фонда, так и просвещения в области кистозного фиброза. Обойдемся без лишних слов. Пожалуйста, встречайте, мистер Эдвард Холт.

Весь зал разразился громкими аплодисментами. За главным столом, недалеко от меня, я замечаю Джулию. Сегодня ее холодной красоте нет равных. Она — богиня в наряде от Валентино. Бледно-голубая ткань платья тесно обнимала тонкую талию, а светлые волосы, собранные в мягкий пучок, притягивали внимание к ее лицу, тонкому носу, еле проступающим веснушкам и широким глазам инженю. Когда она посмотрела в мою сторону, мы обменялись теплыми улыбками. В зале наступила тишина, когда Эд встал за трибуну.

В детстве он страдал от заложенных ушей, постоянно кровоточащих коленок и грязи, липнущей к нему, как патока. Парнишка превратился в обалденного красавца: волевые скулы, мягко очерченный рот, коротко стриженные каштановые волосы, кожа, еще оттененная прошлогодним загаром. Но больше всего поражают его глаза: синие, как океан, обрамленные черными ресницами, с прямыми бровями, придававшими ему жесткий вид.

— Если бы я знал, что меня будут так встречать, подготовил бы речь подлиннее.

Лицо Эда озарилось обаятельной улыбкой, выражавшей харизму и самоиронию одновременно. Вся аудитория уже была в его руках.

— Сколько выручили на благотворительности? — Дедушка Джеральд снял с меня пальто и повесил его на перила лестницы в узком коридоре, а после заключил в медвежьи объятия, присущие только дедушкам. Прижал к себе так крепко, что послышался запах кондиционера для белья.

— Еще подсчитывают, но достаточно. Эд от себя лично подписал солидный чек. Это же не считается жульничеством?

Джеральд покачал головой, ослабляя воротник малинового джемпера. Его лысая макушка все еще блестела от жара кухни.

— Он преуспел, этот мальчик, а? Можешь представить, я все еще не могу поверить, что моя внучка — доктор. И кстати, не могла бы ты посмотреть шишки на большом пальце ноги и…

Я, как и всегда, рассмеялась над его неизменными шутками: в последний раз он просил меня проверить температуру.

Дедушка никогда не меняется, впрочем, как и сам дом. На буфете все та же коллекционная коробка «Христианской помощи»^[4], семейные фотографии, борющиеся за место на рельефной стене, синий ковер с крошечными эмблемами геральдической лилии, которые в детстве я принимала за уток. Дом всегда безупречно чист и пахнет свежей краской. Интерьер существенно не поменялся с тех пор, как здесь еще жила мама.

— Джеральд, не мог бы ты накрыть на стол? — Бабушка Пегги выглянула из кухни. — О, привет, Элли. Я не слышала, когда ты пришла.

Я подошла к ней и поцеловала в щеку.

— Приятный парфюм. — Вдохнула я аромат от ее блузки.

— Просто лосьон, — запротестовала Пегги, отмахиваясь от меня, словно давала понять, что она никогда в жизни не пользовалась легкомысленными духами.

Бабушка из разряда серьезных женщин. Она нетерпима к глупости, пустой болтовне, и визитам без предварительной договоренности; к людям, которые в доме оставляют повсюду включенный свет, и к любому, кто распевает псалмы в церкви на две секунды позже остальных. Но с другой стороны, она связала для меня джемпер, который стал моим любимым, подарила ценную шкатулку для украшений из Парижа тех времен, когда они с дедушкой некоторое время жили там, и отказалась от желанного места в команде боулинга, чтобы водить меня — семилетнюю девочку — на балет. С недавних пор я восхищаюсь ею еще больше: бабушка отругала свою подругу Дороти, назвав ее «глупой расисткой» за то, что та обвинила своего терапевта из Индии во всем, начиная с роста безработицы и заканчивая не излечивающимся геморроем.

— Что на ужин? — поинтересовалась я.

— Пир, — ответила Пегги. — Такими темпами мы вряд ли все съедим до Пасхи.

— Звучит впечатляюще.

— Заслуга не моя. Все приготовил твой отец, за исключением жареной картошки.

Один раз в месяц, в воскресенье, отец с бабушкой совместными усилиями готовят ужин на всю семью. Обычно гости приглашаются в дом Пегги, где есть большая столовая и тележка, как у официантов, хотя основную часть еды готовит отец.

— Оставил жареную картошку на тебя? Отец понимает, когда лучше не вторгаться на чужую территорию.

Бабушка сложила губы в подобие улыбки. Ее кожа с возрастом потеряла упругость, но черты хранили следы классической красоты, даже если она не прикладывала к этому усилий. Сколько я помню бабушку, ее грифельно-серые волосы были всегда коротко подстрижены, а на лице не было ни намека на тени или помаду.

Я вошла на кухню, аккуратную и функциональную, где все убрано внутрь пятнистого соснового шкафа с медными ручками, за исключением коллекции кулинарных книг Делии Смит, которые красовались рядом с полочкой для специй.

У плиты, со сосредоточенным лицом помешивая содержимое одной из трех кипящих кастрюль, стоял папа в фартуке с надписью «Шеф-повар», который я подарила на День отцов.

Он поднимает голову и вытирает руки кухонным полотенцем.

— Привет, дорогая, — бодро произнес папа, остановившись, чтобы поцеловать меня. Его кожа хранила тепло от жара плиты.

— Как тебе удалось со всем справиться, пап? Ты же был на работе утром?

— Часть заготовок я сделал в будни.

Мой отец — любитель заранее заготавливать еду, проводя выходные заполняя морозильник. Так что, к последнему воскресенью месяца обычно готовы изысканные закуски: суфле из семги, суп из водяного кресса, за которым следует огромное традиционное жаркое с острым гарниром и домашними соусами.

— Я не выходил до позднего вечера сегодня и отлично поработал.

— Ничего серьезного, надеюсь?

Он покачал головой.

— Один из работников «Роял» оставил тост на огне дольше, чем нужно. Сработала пожарная сигнализация.

Пожарный — единственная работа, о которой всегда мечтал отец. Он стал им, как только повзрослел для такой службы. Он проводит большую часть своей работы в тушении пожаров в домах, в дорожных авариях, в вызволении собак из запертых машин. А совсем недавно папа помог тридцатичетырехлетнему мужчине, чья филейная часть застряла в детских качелях.

Случались и весьма опасные ситуации: как, например, прошлогодний инцидент взрыва на заброшенном складе, где находился отец. Огонь полностью охватил комнату, и защитное стекло его шлема расплавилось, оставив на шее след от ожога второй степени, который до сих пор морщинит веснушчатую кожу и является причиной моих бессонных ночей.

Когда я вхожу в столовую, дедушка уже расставляет приборы на столе.