Странные Эоны - Страница 4

Но зачем? Судя по всему, мотивом здесь был грабеж. Кто бы он ни был, но совершившему преступление вовсе не надо было убивать этого Сантьяго. И даже если он был убит случайно, не было никакого смысла так сильно уродовать его лицо и класть его на подоконник таким же образом, как это описано в том самом рассказе.

Уэверли стал, по привычке, дергать себя за бороду. — Природа копирует искусство, — сказал он. — Или искусство копирует природу? Итак, вот что мы имеем: смерть Сантьяго и твоя картина. Все это напрямую связано с произведением Лавкрафта.

— Но Лавкрафт никак не связан с Сантьяго.

Полагаю, что связан, — Уэверли залез в карман своего пиджака и достал оттуда клочок мятой и обшарпанной, пожелтевшей бумаги. Аккуратно расправив, он положил его на стол перед собой.

Что это такое? — сказал Кейт.

То, что я нашел на полу в задней комнате, когда поднимал шпиндель — иголку для накалывания бумаг, — ответил ему Уэверли. — У меня не было возможности внимательно рассмотреть это, пока мы шли сюда. Ты был слишком напряжен и испуган, чтобы заметить, как я подобрал это, поэтому я решил ничего не говорить тебе об этой находке. А теперь, я полагаю, тебе самому следует взглянуть на это.

Он пододвинул этот клочок в сторону Кейта. Тот внимательно посмотрел на обрывок почтовой бумаги, исписанной торопливым, неясным почерком. Напечатанный адрес прочитать было легко, но корявый почерк читался, действительно, трудно.

Кейт поднес бумагу ближе к свету и медленно стал расшифровывать то, что там было написано.

10, Барнс Стрит, Провиденс, Род-Айленд, Октябрь, 13, 1926.

Мой дорогой Аптон!

Пишу тебе в состоянии дрожи и трепета. Все то, что ты раскрыл мне в Бостоне, — сначала на словах, а потом и дал мне в этом наглядно убедиться, — все это вызывает у меня неотложную потребность встретиться с тобой снова, и чем раньше, тем лучше. Я, действительно, хочу посмотреть на те твои труды, на которые ты намекал. Даже в самых невероятных фантазиях я и представить себе не мог существования такого…

Читаемый текст обрывался, поскольку бумага была измята и порвана; дальше не было возможности прочитать этот фрагмент; Кейт поднял глаза и встретился с холодным, ничего не выражающим взглядом Уэверли. Мой дорогой Аптон, — медленно произнес Уэверли. — Ну, теперь-то ты убедился? Был такой художник, и Лавкрафт его знал.

Но ведь здесь нет подписи. Откуда тебе знать, что именно Лавкрафт написал это?

Здесь указан его адрес. И каждый, кто знаком с особенностями его почерка, легко может определить, что письмо принадлежит именно ему. Уэверли встал, подошел к книжному шкафу, что находился за спинкой его кресла, и достал оттуда небольшой томик в желтом запыленном переплете. Кейт краем глаза увидел название «Marginalia» и обложку с иллюстрацией, изображающей античное здание, заключенное в красивую рамку; на заднем плане было изображено поле, густо заросшее сорняками, а на нем какое-то бородатое согбенное существо, со страхом взирающее на то самое заключенное в рамку жилище. Уэверли раскрыл книгу на странице с репродукцией на открытке- вкладыше, исписанной от руки разными знаками.

Посмотри на это, — сказал он. — Вот план первого этажа, где располагался кабинет Лавкрафта, и дата — 2 мая 1924 года, — написанная его рукой. Уэверли перевернул еще несколько страниц и дошел до нового вкладыша, на котором чернильной ручкой был нарисован дом, с надписью внизу; открытка; от руки нарисованная карта; пробная страница с исправлениями.

Кейт скептически посмотрел на своего приятеля.

— Я допускаю, что почерк выглядит тем же самым, но кто тебе докажет, что это не подделка?

Посмотри на этот листок, — Уэверли поднес рваную бумажку к свету. — Желтая и крошащаяся. Видишь, как поблекли чернила? Это письмо было написано более пятидесяти лет назад, когда Лавкрафта никто не знал и никому он не был нужен. Таким образом, кому бы пришло тогда в голову подделывать его почерк?

Возможно, это было сделано недавно, — сказал Кейт. — Кто-то взял бумажный бланк старого образца — какой-то предприимчивый шутник…

Здесь мы имеем дело не с шутками. Ничего смешного нет в жестоком и извращенном убийстве. — Чувствительные к свету глаза Уэверли сощурились под темными стеклами очков, и он вышел из полосы ослепительно яркого света, который падал сверху. — У убийцы — или убийц — была чрезвычайно серьезная цель.

Ограбить магазин?

Уэверли покачал головой. — Им не интересен был антиквариат. Им нужны были те ящики, что Сантьяго купил на распродаже в Бостоне. И им нужно было избавиться от него, прежде чем он поймет, чем он обладает и откуда эти вещи. Помнишь, как были обшарены его письменный стол и картотека? Я думаю, они искали все, что связано с торгами, чеки, квитанции о доставке — все, что так или иначе связано с этой покупкой. И, скорее всего, в этих пустых картонках, которые мы видели, были те самые материалы, что они искали.

Что за материалы?

Я думаю, там были сложены невостребованные личные вещи Р. Аптона — его книги и собрание писем, которые к нему приходили. Письма, вроде этого, — от Говарда Лавкрафта. — Уэверли опять поднял фрагмент письма. — Возможно, они разорвали и обронили часть страницы, которую они не заметили, потому что шпиндель упал и накрыл ее.

Лоб Кейта наморщился. — Я не мог этого купить. Зачем красть какие-то книги и переписку принадлежавшие художнику, о котором никто не слыхал?

— Возможно, как раз для того, чтобы о нем некто и не услышал, — сказал Уэверли. — Но мы найдем ответ… Кейт резко встал и положил ладонь на свое изможденное лицо. — Мне необходимо хоть немного отдохнуть.

Хочешь остаться здесь? Я могу устроить тебя в свободной спальне наверху, если тебя это устроит.

Нет, я, пожалуй, отправлюсь домой.

Ты уверен, что сумеешь вести машину?

Кейт посмотрел в окно. — Еще слишком рано для большого утреннего движения. Со мной все будет в порядке.

Уэверли проводил его через комнату к входной двери. — Позвони мне вечером. Тогда мы решим, каков наш следующий шаг.

Кейт покачал головой и сказал:

— Я не хочу предпринимать больше никаких шагов.

Но сейчас мы не можем останавливаться!

Еще как можем, — голос Кейта был тверд. — Я выхожу из игры. Ничего не хочу слышать, ничего не хочу знать, — он открыл дверь и через порог вышел в ранний утренний свет. — Все, что я хочу, — это забыть обо всем этом безумном деле. Вот что я и собираюсь сделать.

Пока Уэверли глядел на него, Кейт подходил к тому месту, где оставил машину. Когда он отъехал, в его действиях чувствовалась решительность. Видно было, что решение это у него окончательное, и, несмотря на усталость, он быстро и уверенно проезжал по пустынным городским улицам и разветвленным дорогам, ведущим к дому на вершине горы над каньоном. Только после того как он поставил свой «Вольво» в гараж и открыл входную дверь в собственный дом, он позволил себе роскошь расслабиться.

Как хорошо было снова оказаться здесь, в своем тихом доме! Пока Кейт шел через гостиную к спальне, события прошедших двенадцати часов представлялись ему чем-то вроде дурного сна, ночного кошмара, от которого он наконец-то очнулся, здоровый и невредимый.

Но, пока он шел, заглянул в открытую дверь рабочего кабинета, и все здоровье и спокойствие пошли прахом. Кабинет выглядел едва-едва освещенным. Там ничего не было тронуто. В комнате царил полный порядок. Но стол, на котором лежало то самое полотно, был пуст.

Картина исчезла.

Полуночный свет пробудил горы и проник в окна рабочего кабинета Кейта.

Посмотри, — обратился он к Уэверли, — как они могли пробраться сюда, за окно?

Тот, оказавшийся в его комнате неизвестно откуда, ответил:

А ты убежден, что у тебя в кабинете ничего не пропало?

Ну да, конечно, — Кейт указал на фигурки из гагата и слоновой кости. — Они чего-то стоят, и весьма дорого, но ни одна из них не пропала. Те люди искали именно картину. — Он покачал головой — Но кто же они такие, и откуда они узнали, что картина именно здесь?