Странные Эоны - Страница 2

Боже милостивый!

Кейт резко развернулся, испуганный звуком скрипучего голоса.

Уэверли, — сказал он, — как ты сюда вошел?

Высокий бородатый человек с улыбкой приблизился к нему. По крайней мере, Кейту подумалось, что тот улыбается, хотя сочетание бороды с темными очками полностью скрывали выражение его лица.

Обычным способом. — Саймон Уэверли покачал головой. — Тебе, действительно, следовало бы научиться когда-нибудь запирать входную дверь и дверной звонок починить. Я стоял и стучался добрых минут пять.

Прости, я не слышал тебя. — Кейт указал на тазик с мыльной водой, стоящий на столе. — Я же сказал тебе по телефону, что отмываю вурдалака. Он указал на картину. — Не правда ли, это вурдалак?

Его друг взглянул на холст через темные линзы, после чего издал низкий свистящий звук, обозначавший удивление.

Это не просто вурдалак, — сказал он. — Это особенный вурдалак. Знаешь ли ты, что это у тебя? Это Модель Пикмена.

Что?

Саймон Уэверли кивнул.

Неужели ты не помнишь? Пикмен — эксцентричный художник, который писал все свои сверхъестественные картины, изображающие вурдалаков; он раскапывал могилы на кладбищах Бостона и, выбираясь наружу, набрасывался на людей в туннелях подземки? Наконец, он куда-то исчез, и один из его друзей нашел у него в подвале большой портрет существа, очень похожего вот на этот. К холсту было прикреплено кнопками изображение модели, точно такой же, как на этой картине. Но это был не рисунок — это была реальная фотография, из жизни.

Откуда тебе в голову пришла такая безумная мысль?

От Лавкрафта.

От кого?

Темные очки Уэверли скрыли его удивление.

Ты хочешь мне сказать, что не знаешь, кто такой Г. Ф. Лавкрафт?

Никогда не слышал о нем.

Черт меня побери! — Уэверли вздохнул. — Я все еще забываю о том, что ты не очень-то большой поклонник чтения фантастики. Это озадачивает меня, поскольку я знаю о твоих странных и даже патологических вкусах.

Я коллекционер, а не библиофил, — сказал Кейт.

Ага, то есть ты имеешь в виду, что у тебя хватает денег, чтобы покупать те вещи, о которых мы, нищие ублюдки, можем только читать. — Уэверли усмехнулся. — Тем не менее, при твоем интересе к магии и сверхъестественному тебе следовало бы познакомиться с Говардом Филипсом Лавкрафтом. Так получилось, что он оказался величайшим писателем в жанре литературы ужасов, и «Модель Пикмена» — один из лучших его рассказов. По крайней мере, я всегда так думал. — Голос Уэверли стал мягким. — Но теперь, когда я увидел это, я уже не столь уверен.

Уверен — в чем?

Этот его рассказ был выдумкой, — Уэверли снова посмотрел на картину. — Богом клянусь, что это та самая картина, которую он очень точно описал. Многие художники пытались воспроизвести то, о чем было подробно написано у Лавкрафта, — истинную историю любви, хотя, полагаю, это не совсем подходящие слова? — Он еще раз усмехнулся. — Художники нередко черпают вдохновение в каких-то проклятых темах, но это превосходит все, с чем я когда-либо сталкивался. И кто же это сделал?

Я не знаю, — ответил Кейт. — На ней нет ничьей подписи.

Великолепная работа! — Уэверли снова указал на картину. — Как поразительно выступают оттенки цвета плоти…

Кейт поднял фланелевую тряпку и продолжил тереть основу холста мягкими круговыми движениями. — Она будет выглядеть намного лучше, когда я закончу стирать с нее грязь, — сказал он. — Смотри, как ярко сверкают копыта. А раньше я не замечал когтей. А теперь, посмотри-ка, появляется и передний план. Пока он еще не промыт, но теперь — теперь погляди на…

Поглядеть на что?

Уэверли, посмотри на это! Это же и есть подпись; ну вот, вот, в левом углу, неужели ты не видишь?

Уэверли скосил глаза и покачал головой. — Ничего не могу понять. Будь прокляты эти чертовы очки. После операции по удалению катаракты я не могу смотреть на яркий свет. Ну и что там написано?

Аптон. И еще инициал. Мне кажется, Р. — Кейт кивнул. — Да, так. Р. Аптон.

Уэверли снова издал свистящий звук, и Кейт резко повернулся.

Что не так? — спросил он.

Модель Пикмена, — прошептал Уэверли. — Полное имя художника в том самом рассказе: Ричард Аптон Пикмен.

Позже — много позже — они вдвоем сидели на кухне у Кейта. Теплый ветер — Сантана — гремел ставнями, но ни Кейт, ни Уэверли не замечали этого шума. Тишина мысли могла причинять больше беспокойства, чем любой звук.

Давай не будем делать скоропалительных выводов, — сказал Кейт. — Давай прикинем возможности.

Какие, к примеру?

Ну, во-первых, совпадение. Аптон — имя, конечно, необычное. Но мы не знаем, что инициал обозначает именно — Ричард — это может быть Рой, Роджер, Реймонд, Роберт, Ральф или еще какое-нибудь имя на Р из дюжины других. Все, что мы имеем, — это «Р. Аптон», и это совершенно ничего не доказывает.

Ты забываешь одну вещь, — пробормотал Уэверли. — Имя само по себе, — может быть, и неубедительное свидетельство, но этим именем подписана картина — та самая картина, о которой писал Лавкрафт, и такое сочетание не может быть просто совпадением.

Тогда это мистификация. Какой-то художник прочитал рассказ и решил сыграть шутку.

Уэверли покачал головой.

В таком случае, почему он не последовал рассказу и не подписался — Ричард Аптон Пикман?

Кейт нахмурился.

В твоих словах есть резон. Об этом стоит подумать; работа выполнена слишком искусно, чтобы быть неряшливо набросанной подделкой. Если бы не сюжет, то можно было бы сказать, что эта картина — результат нежной любви.

Да и черт с ним, с сюжетом, — сказал Уэверли. — Это шедевр.

Значит, есть только один ответ. Работа — это дань уважения и искреннего почтения со стороны художника. И вдохновлена эта картина рассказом Лавкрафта.

Можно предположить и другое, — голос Уэверли был тихим и мягким. — Представь себе: а что, если, наоборот, рассказ Лавкрафта был вдохновлен картиной?

Кейт изобразил сомнение на лице.

Ты позволяешь своему воображению убегать куда-то в сторону. Все это не имеет значения, потому что мы никогда не узнаем…

Не будь слишком самоуверенным, — сказал Уэверли. Он задумчиво дергал себя за бороду. — Ты не заметил, были ли еще какие-нибудь вещи в том темном лоте, которые продавец приобрел на аукционе?

Да, но картин там больше не было. Только несколько коробок с книгами и письмами, которые он еще не смотрел.

Так; мне бы хотелось самому их исследовать, — глаза Уэверли вспыхнули за темными стеклами его очков. — Предположим, что все эти вещи были собственностью художника. Возможно, мы смогли бы найти ключ, нечто, что даст нам ответ. Слушай, а почему бы тебе не позвонить этому парню и спросить его, не позволит ли он нам просмотреть эти материалы?

В столь поздний час? — Кейт поставил свою чашку с кофе на стол. — Ведь сейчас уже за полночь.

Тогда завтра. — Уэверли поднялся. — Тогда я отправлюсь на Книжное Кладбище в Лонг Бич, но вернусь засветло. Назначь ему встречу завтрашним вечером.

Я постараюсь, — сказал Кейт. — Но я не уверен, что его магазин будет открыт так долго.

Ты заплатил ему пятьсот долларов за картину, помнишь? — Нечто вроде улыбки промелькнуло под бородой Уэверли. — Он должен будет принять нас с готовностью и ждать до тех пор, пока мы не появимся.

Ветер — Сантана— все еще был силен и ударял в ветровое стекло «Вольво», когда Кейт следующим вечером ехал к Альварадо по свободной дороге.

Сидя рядом с ним, Уэверли глядел в окно. Когда машина повернула и направилась на юг, он заметил, что ветер сдул уличных людей с их привычных излюбленных мест. На тротуарах попадалось совсем немного народа, и на удивление редким для этого вечернего времени было автомобильное движение. Магазины были закрыты, и южный Альварадо выглядел темным и пустынным.

И когда машина Кейта остановилась на обочине рядом с магазином Сантьяго, там тоже не было света. Он хмуро посмотрел на своего компаньона.