Странности любви - Страница 67

И вдруг снова разрыдалась:

— Я так хочу ребенка, так хочу! Хочу быть матерью: воспитывать…

— Будешь, Анечка, будешь! Ложись, успокойся. Сейчас я чаю…

Сунула в кружку кипятильник, заварила чай. Налила стакан Ане и сама выпила — вместе с аспирином и тройчаткой, легла в постель.

Аня успокоилась, повернулась к лежащей Полине:

— И перед вами я виновата, Полина Васильевна. Я ведь хотела назло командиру. А Александр Витальевич…

— Анечка, да уймись ты, ради бога! — взмолилась Полина. — Иначе у меня голова разлетится на куски.

— Заболели? — встревожилась Аня. Вскочила с постели, приложила руку к Полининому лбу: — Да у вас жар, Полина Васильевна! Я врача позову! Катю…

— Не надо, я у нее была. Кате сейчас и без того дел хватает. Лучше укрой меня еще чем-нибудь.

Аня стащила со своей постели одеяло, укутала Полину и, сев на край ее кровати, вздохнула:

— Аборт делать не стану. Оставлю — пусть растет, верно? А трудно рожать, Полина Васильевна?

Остальное Полина плохо помнит: все смешалось, ушло в туман, ее лихорадило — не могла согреться под двумя одеялами. Температура полезла, горло будто наждаком драли. Катя Роднина кормила ее какими-то пилюлями, порошками… "Надо бы госпитализировать", — качала головой, глядя на градусник.

Но Полина, поддерживаемая Анечкой, уговорила Катю: "Вы же знаете, как в наших больницах лечат…"

Она впала в зыбкое забытье. Все воспринималось, словно через толщу воды. Кто-то приходил, уходил. Что-то говорили, делали, суетились. Иногда Полина как бы всплывала, приближалась к поверхности, начиная слышать, различать предметы. Но тут же снова опускалась на дно, и опять все смешивалось, теряло очертания. Чем глубже она погружалась, тем меньше хотелось подниматься на поверхность — тут, на глубине, хорошо, спокойно.

Аня, ужасно занудливая там, наверху, все чего-то требующая от Полины, впихивающая в нее какие-то порошки, таблетки, тут преображалась. Делалась плавной, неторопливой, с движениями, словно колыхание волн. Однажды Аня подплыла к ней такая загадочная, необычная. Волосы зеленые, как морские водоросли, а вместо ее высокой груди — два туго надутых воздушных шара, один розовый, другой — голубой. Только не синтетические, а из какой-то теплой живой материи. От них постоянно отделяются маленькие шарики — тоже розовые и голубые. Их словно бы выдувают — как мыльные пузыри, и они плывут по течению, покачиваясь и плавно вращаясь вокруг собственной оси. От этого вращения преображаются, превращаясь вначале в потешных головастиков, потом — в маленьких куклят-человечков: голубые — в мальчиков, а розовые — в девочек.

А сзади — то ли взрыв, то ли извержение какого-то подземного вулкана. С ним выбросилось много всякого мусора — коряги, камни, куски железа, обломки механизмов, гусеницы тракторов, поломанные вилы, гнилые картофельные клубни, изуродованные детские игрушки. Все это перемешивается, безобразной, угрожающей лавой надвигается на голубых и розовых головастиков. Вдруг Аня быстро поплыла наперерез грязному потоку. И он вдруг изменил направление, повернув в сторону. Хлам в нем стал переплавляться, превращаясь в огненную массу — словно расплавленный металл, ослепительной струей вытекающий из мартена. Вскоре плавная струя сломалась, рассыпалась мелкими осколками. И тут же, будто в рекламно-коммерческом телеканале "2x2", огненные осколки сбежались вместе, вспыхнув над Аниной головой сверкающим световым табло: "Мисс Планета". В Аниных волосах заблистала серебряная диадема, а в руках оказалось два свертка: в правой розовый, в левой — голубой.

Волны приносили что-то еще, знакомое и приятное. Но все это быстро уплывало наверх — Полина не успевала определить, что именно.

Не хотелось открывать глаза, но кто-то грубо тормошил ее за плечо.

— Полина Васильевна! Надо поесть. Ну, немного… Пока горячий бульончик…

Аня с общепитовской тарелкой в одной руке и с алюминиевой ложкой — в другой, стояла над ней и все повторяла:

— Надо поесть, надо. А то совсем сил не будет.

— Какая же ты зануда, Анна Ивановна!

Полина нехотя приподнялась с постели, оглядела комнату и поняла, что она выздоровела.

— Сколько ж я болела? — спросила, принимая из Аниных рук бульон.

— Несколько дней. Пропустили все события, Полина Васильевна. Ой, что тут было-о! На отряд напала какая-то эпидемия — всех скрутило за несколько часов. Так страшно было, Полина Васильевна! У всех вдруг расстроились желудки, началась рвота. Катя Роднина чуть не сдвинулась — ей же отвечать. Короче, лагерь закрыли, всех срочно увезли в Москву. А меня тут с вами оставили: я сказала Игорю, что так будет лучше.

— Как эта инфекция попала? С пищей?

— Скорее всего, у врачей тоже нет единого мнения. Одни говорят — виноваты арбузы и дыни. Другие валят на консервы, третьи — на совхозную картошку, она же вся нитратная. А может, это от воды: в центральной усадьбе канализацию прорвало, а у нас ведь от них водопровод. Вон санэпидемщики до сих пор работают, — кивнула в окно. — Я воду для нас родниковую ношу — у Фроськиного омута ключ бьет, знаете?

— Как Таня?

— Ничего. Чуть оклемалась и тут же уехала. Командир их вместе с Зоей отпустил. Галкин тоже в провожатые напрашивался, но Игорь Павлович сказал, что без него обойдутся. Ну да теперь уж встретились! И нам пора выметаться отсюда: надоело-о!

Полину вдруг так безудержно потянуло домой — ну просто невмоготу!

— Аня, посмотрите, какие есть сегодня электрички. Нам ведь недолго собираться, верно?

Она села в кровати, дотянулась до джинсов, стала одеваться. И вдруг комната поплыла перед глазами, Полина снова опустилась на подушку.

— Какая там электричка! Рано еще вам подниматься! — строго урезонила ее Аня. Но, увидев, как расстроилась Полина, помягчела:

— Ладно уж, покажу, каким транспортом мы в Москву поедем.

Помогла Полине одеться и, поддерживая за плечи, подвела к окну:

— Во-он видите?

У ворот лагеря стоял светлый "Москвич".

— Володин!

— Ага. Ваш муж уже давно вас дожидается. Пошел грибы собирать. Сейчас вернется…