Странник - Страница 20

Пока шли, выспрашивала:

– А вы стихи любите?

– Люблю. – Это было правдой.

– А чьи вы стихи больше всего любите?

– Блока. Удивилась:

– Кто это?

Вот тебе и раз! Блока не знает… Хотя, помнится, не так уж он и был популярен, так сказать, в массах. На выборах короля поэтов начисто проиграл Северянину.

– А вы, конечно, Северянина предпочитаете?

– Ой, конечно! Он гений!

– Он и сам того не скрывал. Помните: «Я гений Игорь Северянин, своей победой упоён».

Стала серьёзной.

– Наверно, это нескромно, я знаю…

Уже хорошо: сама думает, без помощи любимого поэта. Не такого уж и плохого, кстати. Небесталанного.

– А Блока найдите, прочтите. Вот кто гений. Особенно «Двенадцать»… – Мучительно соображал: восемнадцатый год, написана поэма или ещё нет? Кажется, написана…

– У нас городская библиотека закрыта, – пожаловалась Лида. Настроение у неё менялось в прямой зависимости от темы разговора. Только что, когда о Северянине толковали, лучилась от радости. Сейчас погрустнела: беда, книги брать негде. И снова – глаза настежь, улыбается с надеждой: – Может быть, вы наизусть помните?

А что? Можно и наизусть. Наглядный урок политграмоты.

– Слушайте…

Читал Игорь неплохо, а «Двенадцать» – особенно. Поэма эта вообще для чтения благодатна: меняющийся ритм, разговорные куски, разные человеческие характеры, тон – от камерного до патетического. Читал во весь голос, не смущаясь под взглядами прохожих, честно говоря – недоуменными: идёт по улице сумасшедший, орёт в рифму, руками размахивает. Да и орёт что-то крамольное на слух… Лучше – мимо, мимо, не дай бог привяжется, а то и слушать заставит.

Но Игорь не замечал их, не разглядывал. Плевать ему на них было. С высокой колокольни. Он читал и слушал музыку стихов, звучавших сейчас в их собственном времени. И быть может, а эти минуты в Петрограде или Москве сам Александр Блок читал их – недавно написанные, ещё горячие, живые.

И Лида слушала как заворожённая. А когда он выкрикнул последние строки – о Христе в белом венце из роз, – всхлипнула, даже не сдерживаясь. Уж на что Игорь ожидал супер-эффекта, то тут растерялся:

– Вы что?

– Жалко… – Вытерла ладошкой покрасневшие глаза.

– Что жалко?

– Я не знаю. Но ощущение от стихов очень грустное. Даже жить страшно.

– Да бросьте! Жизнь прекрасна!.. А стихи понравились?

Улыбнулась.

– Очень! – Повторила для усиления: – Очень-очень. Я обязательно найду книжку Блока… А прочитайте ещё что-нибудь.

Игорь усмехнулся: «Ещё что-нибудь? Пожалуйста». Начал:

– Кто это написал? – спросила Лида.

Сказать бы правду; не родился ещё сей поэт…

– Так, один…

И неожиданный эффект:

– Я так и подумала: это вы сами! Ой, как здорово! Вы такой талантливый!

Вот так влип. Сам дурак, не надо было читать завтрашних стихов. Даже не завтрашних – из чёрт-те какого далека. Хорошо, что уже пришли к дому. Тема сама собой закрылась.

А дома их ждала неприятность.

Растерянная тётя Соня, Софья Демидовна, отперла им калитку и с ходу объявила:

– К нам из контрразведки приходили.

Игорь почувствовал, как опять стало холодно в животе – от неосознанного страха. Что-то часто в последнее время приходит к нему это стыдное чувство. Ну, а сейчас почему? Чего бояться?

– Зачем приходили?

– Про Гришу спрашивали. Где он, давно ли здесь был…

– А вы?

– Что я? Откуда я что про Григория знаю? Он сам по себе, мы сами по себе. Седьмая вода на киселе, – повторила она слова Пеликана.

Старик Леднёв по-прежнему сидел на диване-саркофаге. Книжка выпала из рук, валялась на полу, а он, привалившись виском к диванной тумбе, которая одновременно являлась шкафом, мирно похрапывал. Даже скорее похрюкивал. Знакомая картина.

– Он знает? – спросил про Леднёва Игорь.

– О контрразведке? – Софья Демидовна старательно выговаривала малопривычное, но красиво звучащее слово. – Вряд ли. Он так и проспал всё на свете. Они спросили, кто это такой, а я сказала, что давний знакомый, домой возвращается, в Москву. И что профессор, сказала.

– Поверили?

– Они его мешочек – он под вешалкой стоял, хорошо, что не убрала, а ведь хотела – вытряхнули, а там документы. Всё честь по чести: Леднёв Павел Николаевич, профессор истории. Диплом его профессорский, ещё бумага какая-то от Академии наук…

Старик Леднёв перестал похрюкивать-похрапывать, открыл по привычке один глаз и сказал абсолютно не сонным голосом:

– Не от Академии наук, а от исторического общества. Хотя для этих хамов всё одно…

Софья Демидовна руками всплеснула, ойкнула. Даже Игорь с интересом на профессора поглядел: ну и хитёр старикан. Одна Лида ничего не понимала, но внимательно слушала.

– Вы что же, не спали? – обиженно спросила Софья Демидовна.

– Спал не спал, вопрос другой, – сказал Леднёв и сел ровно, руки на коленях сложил. – Я, может, чутко сплю. Как говорится: сплю-сплю, а кур ба́чу. Я ждал развития событий, чтобы вступить в дело, если понадобится. Но не понадобилось. И я не стал просыпаться. – Говорил всё это он тоном короля, которого незаслуженно упрекнули в перерасходе государственных денег: и вроде вина очевидна, но с другой стороны – король, какие могут быть претензии…

Софья Демидовна молча повернулась и вышла из комнаты. Лида побежала за ней. Старик Леднёв обеспокоенно посмотрел вслед.

– Неужели обиделась?

– Обиделась, – мстительно сказал Игорь. – И правильно. А если б они её пытать вздумали?

Это было не что иное, как полемический приём, вздор собачий, но старик Леднёв принял его всерьёз.

– Они так вежливо спрашивали… И потом она и вправду ничего о Григории Львовиче не знает, так и объяснила. Он у неё давно был, год назад, если не больше. А я его вчера видел. Не мог же я о том говорить…

– Почему не могли? – Игорь озлился на старика и добивал его беспощадно. – Сказали бы: вчера расстались. Предложили бы подождать: вот-вот сам явится.