Страна мечты (СИ) - Страница 7
Наш отец-командир, контр-адмирал уже, Михаил Петрович этого не то что не замечает… просто вбит уже в него, да и в меня тоже, флотский порядок, что командир корабля больше на внешних проблемах озабочен, как врага победить, куда маневрировать и стрелять, а чтобы внутри экипажа все было безупречно, на то старпом есть. Оно и правильно – не все же ему на нашем «Воронеже» оставаться, уже открыто говорят, что светит ему дорога в Москву, в наркомат ВМФ (и если честно, я совершенно не завидую, высокие штабы и во время демократии были местом интригоопасным – а сейчас, в сталинское время, было вроде «дело адмиралов» сразу после войны, ошибся, и уже во враги народа, следователю доказывать будешь, что не имел намерения нашу обороноспособность подрывать?). Ну, помоги ему Бог и судьба, хотя не слишком я верю, что есть там на небесах кто-то. А вот что «Воронеж» принимать мне, и полностью перед СССР, правительством и лично товарищем Сталиным за корабль отвечать, при том, что в экипаже творится… Единственный в советском ВМФ полностью орденоносный экипаж (как минимум «Отечественная» обоих степеней у всех) – и экипаж, в котором до недавнего времени не было коммунистов!
Теперь есть. Сам же командир подал пример. А его Аня-партизанка втянула, сама став из комсомолок сразу инструктором ЦК! Кстати, и в экипаже «женатики» (уже одиннадцать человек успели на девушках из этого времени пережениться) показывают куда большую моральную стойкость. Это наверное, важно – чтобы тебя кто-то любил и ждал, сразу якорь появляется. Философы уже тысячи лет смысл жизни ищут – а я так скажу, по-простому: сумел достойно прожить, и после себя след оставить – дом, что ты построил, детей, кого ты вырастил, дело, которое ты сделал – и прожил ты не зря! Одиннадцать, кто уже тут корни пустили, – и вроде бы еще у человек тридцати или сорока на берегу кто-то есть, судя по встрече «алых парусов» (у девушек тут уже мода пошла, своих близких с моря встречая или, наоборот, провожая, надевать алое и развевающееся, хоть шарфик или платок), сколько красавиц нас встречали, когда мы со Средиземки пришли? Может, и обойдется без ЧП – войну выиграли, надо теперь научиться здесь жить?
Эх, Галя-Галочка, как ты там сейчас? Шестнадцать лет мы с тобой прожили – хорошо, если как академики предположили, этот мир весь параллельный, то есть нас не перебросило сюда, а расщепило, и там, в году 2014-м уже, остался другой «Воронеж», и другой я. Интересно, а если как-то снова пересечемся – я что, тогда уже в третьем экземпляре появлюсь, сам с собой сумею встретиться – или это уже клон выйдет, как овечка Долли? Узнать бы, хоть весточку послать, что живы мы все, лишь в иное время провалились? Не удивлюсь, если и здесь ученые копают, расследуя наш феномен – ну и много они узнать смогут, если пространственно-временным континуумом и в следующем веке еще не научатся управлять? Тут никакая гениальность не поможет – это все равно, что Ломоносову или Ньютону пытаться разобраться в квантовой механике. А пробовать методом тыка совершенно не хочется – тут Лазарев прав, а если нас в следующий раз выбросит в палеолит?
Эх, Галя, однолюбом я был и останусь. Поженились мы сразу, как я училище закончил, в девяносто шестом. Когда флотские офицеры ну совсем не считались завидными женихами, а ты из Ленинграда со мной уехала на СФ, даже не в Мурманск или Полярный, я тогда в Гаджиево назначение получил. А каково тебе рожать было, в девяносто восьмом – когда в правление Борьки-козла армия и флот считались «пережитком тоталитаризма», и отношения с финансированием были соответствующие, – помню, как какая-то жирная харя в телевизоре с придыханием доказывала, что «чем тратиться на ораву вооруженных дармоедов, эффективнее встроиться в международные системы обеспечения безопасности», а штатовцы в это время Белград бомбили и разоружаться не собирались. Все-то ты вынесла, Галочка моя, сына мне подарила, и дочь через четыре года – так что останется моя кровь в том мире, даже если меня там больше нет. И в году двенадцатом отношение к защитникам Отечества все ж лучше, чем при Борьке-алкаше – так что сумеешь ты детей поднять.
Стук в дверь. Кого там еще черт принес? Ведь предупреждал же, не тревожить! Сан Саныч (командир БЧ-1), оставшись дежурным по кораблю, обещал это обеспечить – и вроде полный порядок на борту, не было никаких срочных проблем еще пару часов назад! Но чужих, а тем более врагов и шпионов, тут по определению быть не может – в этом городе два объекта охраняются, как высший государственный секрет: Второй Арсенал и мы. Придется открыть – а вдруг и в самом деле случилось что-то чрезвычайное, и рассыльного с вахты прислали?
– Здравствуйте, Иван Петрович! Я к кораблю приходила, мне вахтенный сказал, что вы здесь.
Елена Прекрасная явилась. Которая у Анечки Лазаревой тоже в «старпомах» ходит. Прости, не в настроении я сейчас. Нужно что?
– Иван Петрович, я вам пироги домашние принесла. Вы в столовой сегодня спрашивали…
Ну да, спрашивал. В былые времена собирались мы за семейным столом – и фирменным блюдом, которое моя Галина пекла, был пирог с ягодами: с голубикой, черникой, клюквой, брусникой, что бог пошлет. А я готовить не умею, и даже у кока на «Воронеже» так не выходит, ну не тот вкус!
– Только подогреть их надо, остыли уже! Позвольте, я мигом!
Шляпку сняла, легкий плащ-пыльник сбросила («летучая мышь» без рукавов, тоже из будущего покрой), с сумкой на кухню прошла, фартук, с собой принесенный, повязала, чтобы платье не испачкать, хлопочет с керосинкой. Как-то быстро и ловко у нее получается, пироги на сковородке даже выглядят аппетитно – ну, попробуем, сравним!
– Иван Петрович, да вы не беспокойтесь, я сама принесу, на стол подам! И чай заварю!
Ну, если взялась… И Галя тоже не любила, когда на кухне толкутся, даже меня прогоняла.
– Этот с черникой, этот с голубикой. А клюкве рано еще. Попробуйте, Иван Петрович!
После такого даже выгонять ее неудобно. Ладно, пусть посидит!
– Это ваша жена, Иван Петрович? – фотографию увидела.
Жена. Сыну моему, Илюше, уже четырнадцать лет должно было бы исполниться. А дочке, Маринке, десять. Вот только не увижу я их никогда – нет их в этом мире.
Елена тихо сидит в углу, будто желая стать незаметной. А затем произносит:
– Война проклятая, скольких забрала! Только кажется мне, если бы они увидели, то не были бы рады, что мы душой каменеем. Жизнь продолжается – и много чести фашистам, если они нас навеки счастья лишат.
И снова молчит. А пироги вкусные! Совсем как те, что Галя пекла когда-то – ну почти совсем… Сама-то что не ешь?
– Так я себе еще сделаю! А это вам все.
Что ж, Лазаревой привет. Это ведь она тебя ко мне послала – как в прошлом году, ты американца домашним печеньем прикармливала?
– Иван Петрович, да как же вы можете так говорить? – у нее даже слезы блеснули. – Для вас я со всей душой старалась! Ну а тому – так, печеньки, как зверю обезьяну в зоопарке!
Ох, Елена, вот не помню как по отчеству, я ведь уже не лейтенант двадцатилетний! Взрослые ведь люди, все понимаем. Ты на себя посмотри и на меня – мне сороковник уже стукнул, а тебе сколько? Что ты возле меня все – найдешь еще ты себе молодого и перспективного, сама красавица какая. А я для тебя точно староват!
А она, услышав такое, как расцвела, улыбнулась в ответ! Рослая, статная, волосы русые, глаза синие, лицом на артистку Ирину Алферову похожа, из какого-то фильма про русскую старину[5]. Платье на ней, темный горошек на светло-синем, юбку-солнце по дивану широким веером раскинула, чтобы не измять – помню, как в нем она на «Воронеж» прибегала еще в прошлом году, и когда по трапу спускалась, мы подшутить решили, вентиляцию включили на полный, сцена была, Мерилин отдыхает – и ведь не обиделась же… Ближе придвинулась и шепчет, будто стесняется:
– Так, Иван Петрович, я тоже ведь стара уже, мне двадцать четыре! А мама моя в восемнадцать замужем была, отцу моему было как вам сейчас, и до сих пор в любви живут, в Архангельске будете, обязательно познакомлю. Папа у меня еще перед войной траулер в море водил, так что знаю я хорошо, что такое семья моряка.