Страх и нищета в Третьей империи - Страница 15

Дочка. Понятно. Зато уж и кормили. Только она говорит, хозяин ужасно к ней приставал.

Мать. Как приставал?

Дочка. Да ну так - просто прохода ей не давал.

Мать. А-а.

Дочка. Ну Берта была больше меня. На целый год старше.

Мать. Делай уроки!

Пауза.

Дочка. Можно мне не надевать старые черные башмаки, те, пожертвованные.

Мать. Пока незачем. У тебя ведь еще есть другие.

Дочка. Да они продырявились.

Мать. Вот видишь, и погода сырая.

Дочка. Я заложу дыру бумагой. Не протечет.

Мать. Нет, протечет. Раз они прохудились, надо подкинуть подметки.

Дочка. Да ведь это очень дорого.

Мать. А чем тебе не нравятся те, пожертвованные?

Дочка. Терпеть их не могу.

Мать. Потому что они с длинными носами?

Дочка. Видишь, ты сама говоришь!

Мать. Ну они немножко старомодные.

Дочка. И мне надо их носить?

Мать. Не носи, раз ты их терпеть не можешь.

Дочка. Но я ведь не кокетка, правда?

Мать. Нет, просто ты становишься старше.

Пауза.

Дочка. Так дашь мне два пфеннига, мама? Чтобы поехать в деревню.

Мать (раздельно). Нет у меня на это денег.

12

ТРУДОВАЯ ПОВИННОСТЬ

О классовом мире болтая,

Надсмотрщиков наглая стая

За пару сапог и харчи

Велит батрачить рабочим,

Интеллигентам и прочим,

Но в барышах - богачи!

Люнебургская пустошь, 1935 год. Бригада отбывающих трудовую повинность

за работой. Молодой рабочий и студент вместе копают землю.

Студент. Почему засадили того, молоденького, из третьей бригады? Ведь он был такой сильный.

Молодой рабочий (усмехаясь). Группенфюрер сказал, что мы, мол, теперь учимся по-настоящему работать, а тот возьми да и скажи себе под нос, что не худо бы научиться и зарплату получать. Ну им это пришлось не по вкусу.

Студент. Зачем же он это говорил?

Молодой рабочий. А затем, верно, что работать он и раньше умел. Он с четырнадцати лет маялся в шахте.

Студент. Берегись, - толстопузый идет.

Молодой рабочий. Не могу я при нем копать на пол-лопаты.

Студент. А я не могу выбрасывать больше.

Молодой рабочий. Если он меня накроет, тогда держись.

Студент. Ну что ж, я не стану швыряться сигаретами.

Молодой рабочий. Так он же непременно меня накроет!

Студент. А гулять хочешь? Думаешь, я буду тебе платить, если ты ничем не желаешь рисковать.

Молодой рабочий. Все твои подачки давно окупились с лихвой.

Студент. Ничего ты больше не получишь.

Группенфюрер (подходит и наблюдает за ними). Ну, господин ученый, видишь теперь, что значит работать?

Студент. Так точно, господин группенфюрер.

Молодой рабочий копает на пол-лопаты, студент делает вид, будто

трудится изо всех сил.

Группенфюрер. Этим ты обязан фюреру.

Студент. Так точно, господин группенфюрер.

Группенфюрер. Да-да, плечом к плечу и без всякого там сословного чванства. Фюрер желает, чтобы в его трудовых лагерях все были равны. На папашу у нас не сошлешься. Ну-ну, пошевеливайся. (Уходит.)

Студент. По-твоему, ты копал на пол-лопаты?

Молодой рабочий. Конечно, на пол-лопаты.

Студент. Сигарет сегодня не жди. И вообще советую тебе подумать, что таких, как ты, охотников до сигарет много найдется.

Молодой рабочий (раздельно). Да, таких, как я, много. Об этом мы иногда забываем.

13

РАДИОЧАС ДЛЯ РАБОЧИХ

Вот Геббельса сброд зловонный!

Рабочим суют микрофоны

Для лживой болтовни,

И тут же бесправным страдальцам

Грозят указательным пальцем,

Чтоб не стонали они.

Лейпциг, 1934 год. Контора старшего мастера на фабрике. Диктор, стоя возле микрофона, разговаривает с рабочим средних лет, стариком рабочим и работницей. В глубине сцены - служащий конторы и широкоплечий молодчик в

форме штурмовика.

Диктор. И вот мы стоим среди маховых колес и приводных ремней, окруженные усердно и бодро работающими соотечественниками, вносящими и свою лепту, чтобы дать нашему дорогому фатерланду все, в чем он нуждается. Сегодня мы находимся на ткацкой фабрике акционерного общества Фукс. И хотя работа эта тяжелая и напряжен каждый мускул, все же мы видим вокруг только радостные и довольные лица. Но дадим слово нашим соотечественникам. (Старику рабочему.) Вы ведь уже двадцать один год на производстве, господин...

Старик рабочий. Зедельмайер.

Диктор. Господин Зедельмайер. Так вот скажите, господин Зедельмайер, отчего мы видим здесь только радостные и беззаботные лица?

Старик рабочий (после некоторого раздумья). Да ведь они только и знают что зубоскалить.

Диктор, Так. И работать легче под веселые шутки. Верно? Национал-социализму чужд человеконенавистнический пессимизм, хотите вы сказать? Раньше было иначе, верно?

Старик рабочий. Да-да.

Диктор. В прежние времена рабочим было не до смеху, хотите вы сказать. Тогда говорили: ради чего мы работаем?

Старик рабочий. Да-да, кое-кто так говорит.

Диктор. Что? Ах да, вы имеете в виду всяких нытиков, которые всегда найдутся, хотя их становится все меньше, так как они вынуждены признать, что их нытье бессильно, все идет вверх в Третьей империи с тех пор, как страной опять правит твердая рука. Ведь и вы (обращаясь к работнице) так думаете, фрейлейн...

Работница. Шмидт.

Диктор. Фрейлейн Шмидт. На каком из наших стальных гигантов вы работаете?

Работница (отвечает, словно вызубренный урок). И потом работа по украшению рабочего помещения, которая доставляет нам большую радость. На добровольные пожертвования мы приобрели портрет фюрера, и мы этим очень гордимся. А также геранью в горшках, которая своими волшебными красками оживляет серые тона рабочего помещения, - предложение фрейлейн Кинце.

Диктор. Итак, вы украшаете цеха цветами, этими чарующими детьми полей? И многое другое, наверно, изменилось у вас на производстве с тех пор, как изменились судьбы Германии?

Служащий конторы (подсказывает). Умывальные.

Работница. Умывальные - эта мысль принадлежит лично господину директору Бойшле, за что мы ему искренне благодарны. Желающие могут мыться в прекрасных умывальных, когда не очень много народу и нет давки.

Диктор. Да, каждый жаждет быть первым. Верно? И там всегда веселая толкотня?