Страх - Страница 2

Подъезд. Студент колошматит стенку. Заметны следы крови.

Студент. На, бля, на… В печень, в крестец, хрясь, в солнышко, на… Вот бульба, лежит, ноги на весь вагон, рот открыт, а на языке желтый налет. Сука. Не продохнуть. (Входит в подъезд, вбегает по лестнице, застывает у почтовых ящиков.) Этих айзеров надо мять, как картофан. У меня заповедь – по одному в неделю. У китаезы с рекламой глаза как яйца гиббона. Он: «Извините, я только положу, и все». Нет, не все. На, мать. Бл… достали. В Саратове дом подорвал один из этих узких. Смотрю, вьется один. Щиток разглядывает. Ты че, потрох, страх потерял? Я тебе помогу его найти. Понюхай пальчики. Мечтаешь сравнять все с землей, верблюд пустынный? В загон, газку, и вперед, читай аллах акбар.

Не было же. В детстве песком в глаза, и не выходит. В садике игрушку отнял, чай на колени, все, прячется по углам. А теперь осмелели. Им что чай, что песок, на три сидения лягут, поставят свои сумки «кэмел», покоцанные, как лица, из кармана «Работа для вас» и рекламные листовки. (Скидывает листовки, что лежат сверху на почтовых ящиках.) Стоит черный, алжирец. Приглашает лечить зубы. Я бы ему в зубы. А что, Алжир тоже не дружеская страна. Они нам сахар должны. Пусть не выпускают своих. Они воздух портят.

Что за шум? Газеты, письма просятся наружу. (Ударом руки открывает, подкидывает.) Что пишут? Сдохли, упали, нарвались. Писаки, вот бы одного тоже подорвать. А то, блин, ничего путного. На лекциях скучняга. Препы луна-парк городят. Кого колышет, что они говорят. Кого колышет? Молчание не золото, а остров в Карибском море. Сейчас все заочно учатся. Сидишь и читаешь с планшета. Через год магистр всех наук. А тут смотришь на эту утопию в потертых штанах и складки на физии и думаешь: «Бля… они же тоже когда-то девок портили». А наши девки сидят и ничего не думают. Пишут про то, что мир рушится, евро растет, и все боятся скупать их. Вдруг без всего, а многие не столичники, приехали из Йошкар-Олы. Они и правда целый месяц могут картошку жрать. (Звонит телефон. Одновременно.)

Да. Ага. Ты стерва. Ты сука. Что делаю? Провожу ревизию. Иду. Чего? Боишься? Будем вместе трястись.

Щиток искрит, из него вырывается неожиданный вздох. Легкая трель проносится и тут же затихает.

У лифта. Появляется Мама. Она явно не в себе, освобождает шарф, нащупывает кнопку лифта.

Мама. Я не могу. У меня… Они там. Я вхожу, а они… Это же… Я не знаю. Я не могу. Они там на моей… Они же дети. А они… и ничего. Я к ним, они… мое одеяло на полу, и грохот, я от них, потом думаю, сейчас же папка придет. И тогда. Взрыв. Маленький, но тем не менее. Я уже три взрыва пережила. Это… что мне с этим? (Достает из сумки телефон, звонит.) Возьми, тяфка. Когда нужно, не слышит. (Нервно бросает телефон в сумку.) Дед стоит. Парень ходит. Я как будто не у себя дома. (Прикуривает от счетчика.) Конечно, давно мечтаю переехать. Уже спать не могу. Все скрипит, соседи сверлят. Да в этом доме дырок как после обстрела. Редкий сохранившийся дом, который не успели немцы свалить. Стоит, звенит всеми костями. Жалуется. Но моему нравится, да и дочь устроила хай: «Не перееду. У меня тут друзья. Привыкать к школе? Вот доучусь. Посмотрим». Послушала. Доучивается. Последний год. Доучивает ее этот… а кто это был? Я его знаю? Оставила с этим, чтобы они… Не могла же я им помешать. Говорят, что от этого можно нарушить, как у нее, так и у него. Потом начались бы проблемы, а так, а так… я не знаю. Я-то понимаю, что она уже выросла. Читает «Пятьдесят оттенков», листает «Космо», да и каналы не с мультиками смотрит. А там учат. Позам, и натуральнее, чем в книжке. Я уж и соседа попросила, он разбирается, чтобы только нормальные каналы, без порно и глупостей, он пришел, сделал, так она подошла: «Мам, ты че? Ты реально запрещаешь мне смотреть телик? Я что, шибзик, чтобы меня ограничивать? Ты знаешь, что бывает с теми, которых ограничивают родители?» И начала, начала. Больше мы к этому не возвращались. Да, пришлось включить. А как она поносит то, что мы смотрим. Вы че, про зеков смотрите. Вам че, скучно? Да не то чтобы. Просто когда смотришь про зеков, то понимаешь, что те… ну, не сильно от нас отличаются, и тогда так страшно становится. А она: «Мама, ты уже на пенсию, а тянет к развитию». Все, финиш.

И тяфка хоть бы как-то повлиял на нее. Но нет. Он только и делает, что говорит, говорит, а что говорит… непонятно. Про конец света, про волны. Зачем? Кому ты это? Откуда? Почему все люди такие разные? Есть же нормальные. Что случилось со мной, почему я выбрала именно его? Конечно, я тоже не сахар. Сошлась с ним после того как узнала, что у него должность и квартира. Надоело жить на Алтушке и на автобусе ездить. Да я бы с безногим старпером сошлась, только бы не в комнате с тремя дурами, трындящими про Москву, как в «Слезах». Москва – это лотерея. Вот я и вытянула. (Щиток реагирует.) Да чтоб тебя! Все, надо ехать. От этого дома, студентов. Мне плевать, что думает дочь. Если во всем ей потакать, то…

Из лифта выходит Электрик, за ним Папа.

Мама. Назад!

Папа. Я машину поставил. Там, где нужно…

Мама. Назад!

Папа. Не понимаю.

Мама. Меня надо слушать!

Мама и Папа входят (влетают) в лифт.

Электрик. Ну надо же! Забыл инструмент. Где же я его оставил? Дома. Шефа с Кларой выгуливал, потом чайник поставил, выключил я его или нет? Выключил, наверное. Первый этаж, чего там. Если что – спустился, потушил. Ничего, обойдусь. У меня же громадный опыт. С закрытыми глазами. (Вытаскивает складной нож.) И все. (Ковыряется.) Страдает дом. А это значит, все тут страдают. У меня болит сердце, и ничего нельзя сделать. Щиток – это сердце этого дома. И тоже ничего нельзя сделать. Я, конечно, попытаюсь.

Некоторое время он ковыряется складным ножом, сноп искр вырывается.

Да, это не ВГИК. Рубильники выключать. Все, баста. Гасите свет. Домой. Да, я добрый. Позволял им лишний час посидеть. Постоять. Не знаю, где все, но меня уважали. Без меня они пустое место. Я почти что самый главный. Выше ректора. Что он может по сравнению со мной? Я – проводник, он – так… Кино – это хорошо. Я обязательно после работы один фильм. Кофе пью, чтобы не спать, окно открываю. Вот такой принцип. Хожу на Горбушку каждую неделю. Девять в одном. Все уже скачивают, так мне хочется, чтобы все с душой было. Зашел, выбрал, потрогал, купил. Обмениваю. Там у меня друг уже появился. Черный, студент. Миша. Мика. Он там на оператора учился, так я и приучился к хорошему. А то раньше все подряд. Не важно, что. Тык, и пошла вся эта срань, а так хорошо, и Шеф с Кларой поспокойнее. Но я ушел оттуда. Так это две пересадки, а тут в лифт вошел и все. Правда, учиться нечему. Говоришь с собой. Все пробегают мимо. Смотрят на тебя и торопят: «Мне на работу», «Мне в магазин», «Мне…»

А мне не надо. У меня собаки. Хорошо, что они рядом. Быстро выгулял, и сюда. Недавно был у этих. Там розетка вывернута. Мужик боится тока. Разве нормально? Мне кажется, что я могу лечь в ванную, забросать ее электроприборами, и мне ничего не будет, потому что у меня ток в крови. Так и вижу, как врачиха в поликлинике, вбирая кровь в стеклянную трубочку, говорит: «У вас слишком много электроцитов…» А я «Епти, конечно, я же с током на ти». Я со всеми на ти.

Живу в гостевом браке. Это такой брак, когда жена и муж живут по отдельности. Но так решили: я здесь, а она в Новой Москве, у нее там поликлиника, магазины, мама. Это у меня только две собаки. Шеф ризеншнауцер и Клара такса. Шеф носится, а Клара его успокаивает. А Юлька собак не переносит. Говорит, что от них грязь и волосы. Да, но еще и другое тоже. Я-то с ними с детства. Точнее, с другими, но их тоже так звали. По мне, если животное уходит из жизни, то нужно найти животное той же породы и назвать его по-своему. К людям это тоже относится. Правда, найти человека с тем же именем и породой сложнее.