Страдания среднего возраста (СИ) - Страница 6

— А вот не знаю! — горестно вздохнула Ленуся, — стоит ли?!

— Что не так? — коротко спрашиваю я.

— Понимаете, — вздыхает Ленуся, — он помешан на идеальности. Всё вокруг должно быть совершенным: идеально чистым, идеально белым, идеально красивым, идеально прожаренным, чёрт бы его побрал!

— Трудно соответствовать? — вздыхает Викуся со смешанными в равных долях злорадством и сочувствием.

— Да какое там соответствие! — махнула рукой Ленуся, замахивая полбокала коньяка, — я вкладываюсь в эти отношения, как банк в промышленную инвестицию, отдаю больше, чем могу. Я постоянно что-то решаю и организовываю, что-то придумываю, чтобы при наших встречах всё дышало романтикой, а сама выматываюсь так, что уже не могу этой долбанной романтикой насладиться!

— А как в постели?

Молодец, Викуся! Зрит в корень.

— Да хорошо, блин, в постели! Но я и в постели не могу уже расслабиться, всё думаю, как вовремя всё сделать. Скоро уже изображать начну, не смогу нормально расслабиться!

— О, господи! А может, накручиваешь?

— Ага! — огрызнулась Ленуся, — ездили на тех выходных в отель. Я поехала туда первой, сняла номер, приготовила свечи, лепестки роз, заказала ужин, музыку настроила, потом облизывала его всю ночь, ещё и расслабон в сауне устроила, с маслами всякими массажик, а он потом меня до дома подкинул и говорит у подъезда: «Всё было прекрасно, Леночка! Как всегда!» Дебил! Что он знает про мои «как всегда»?! Как всегда я пашу, как лошадь! А пахать уже сил не осталось! Пожить хочется! А от всех этих приготовлений я устаю хуже, чем от вредных клиенток в бутике. Ей богу, девчонки! Я на нём, как на работе! Никакого кайфа!

Мы вздохнули.

— А ты как думала богатого мужика удержать? Это тоже работа! Это нечеловеческих усилий требует, если хочешь пожить по-человечески, — сказала я.

— А может пошлёшь? Ну, на кой такая каторга? — предлагает Викуся.

— Ага! Пошлёшь! Пошлёшь — потом не найдёшь! — стонет Ленуся.

Бе-едная! Нам с Викусей её почти жалко.

— А главное, девки, я всегда такие пресных и пресыщенных терпеть не могла, ну, таких вот, утончённых, а с этим же жить придётся, и себя от него прятать!

— А сможешь? Особенно годами? Себя прятать тоже работа, — говорю я.

— Да это-то у нас, у баб, в крови. Смогу. Тут весь вопрос в цене вопроса.

— Отдашься или продашься? — уточнила Викуся.

— Проблема в том, что отдаваться хочу я, ему это словно фиолетово, пресному типу! А вот продаться, да, очень хочу, но ведь цена — все выходные, будни и праздники всей оставшейся жизни!

— Ну, говорят, что соль — белая смерть! — философски замечает Викуся.

— А недосол ведёт к кретинизму, — огрызнулась Ленуся.

Мы переглянулись и прыснули. Выпив ещё раз за женскую солидарность, посоветовали Ленусе не дурить. Я вспомнила про страшную тень госпенсии.

— Изюма в тебе нет, это точно, — сказала я, — зато есть фунт инжира с финиками. Такое не каждый оценит. Если он оценил, всё не так безнадёжно. И не ставь себя в это приниженное состояние! Веди себя так, как в рекламе! Подумаешь, богач какой! Ведь ты этого достойна! Пусть радуется, что такому пресному пентюху в галстуке такая знойная баба досталась! Учи его ценить тебя. За тебя!

Мы ещё раз выпили и решили расходиться. Ночь дышала свободой!

Как прекрасно расплатиться с долгами! И как ужасно остаться ни с чем. Вот нет в мире гармонии! Нет долга, нет кулона. Нет никакой радости. Одно хорошо — дождик прошёл, освежил город, а то от пыли задохнулись уже. Я устало брела с девичника, шаркая по асфальту кроссовками и старательно обходя лужи.

— Добрый вечер, ангел мой! — раздался голос тролля.

Я подняла голову. Дядя Тарик стоял передо мной во всём великолепии: в белом костюме, сияя лысиной и начищенными ботинками, дорогой заколкой для галстука и золотой коронкой.

— Привет, — выдавила я испуганно.

Вот потребует сейчас отдать дорогущую цацку, а цацки-то тютю!

— Разрешите вас проводить?

Я кивнула и тут же оказалась в объятиях тролля, который ловко и ухватил меня под руку, и облапил под задницу. До моего дома мы дошли быстро, чего там идти-то — два дома через дорогу. У подъезда он кивком отпустил крадущуюся за нами в темноте охрану.

— Очень жаль, когда красивые женщины вынуждены работать, и в одиночку справляться с жизненными трудностями, — сказал он, — и особенно жаль, когда они вынуждены расставаться с красивыми вещами, которые должны их украшать ещё больше, — и он протянул мне на ладони чёрную коробочку, щёлкнув крышкой.

Рубиновая капля оказалась перед моими глазами, и в них вдруг всё подозрительно поплыло и заблестело, как лужи после дождя. Мало того — раздвоилось и растроилось, в том смысле, что передо мной оказались сразу три капли — кулон и серьги. Набор был изумительно глубокого красного цвета и словно манил прикоснуться к нему. Я опустила голову.

— Ты должна была сразу обратиться ко мне, мой ангел, но я не оставил тебе номер. Он в этой же коробочке. Позвони, если снова окажешься в затруднительном положении. Только не продавай больше мои подарки, дорогая. Некрасиво.

Тарик взял в свои руки мою и, поцеловав, оставил в ней коробочку. Молча кивнув, растворился в ночи…

***

— Опять?! — ахнула я, выслушав в бутике рассказ Толика спустя ещё два дня.

— И опять, и снова! И в этот раз они переполнили чашу моего терпения! Мать, я уволился.

Я замерла как вешалка с одеждой посреди магазина и с ужасом посмотрела на сына. Ясно, в кого он такой красавец и такой тупица! Вылитый папочка! Уволился он, видите ли, не найдя на работе справедливости! Как будто такая вообще есть в природе! А вот как мы вдвоём протянем на одну мою зарплату? Раньше как-то умудрялись, но тогда он был подростком, а теперь это взрослый парень, и разрешения ни на что уже не спрашивает. Ишь, уволился он! И просто поставил меня перед фактом, как будто я пустое место. А завтра вообще женится на какой-нибудь пигалице, и они станут диктовать мне условия!

Мне вдруг стало так грустно, что я перестала играть главную роль в жизни сына, что слёзы сами собой хлынули из глаз. А слезливость — это уже старость?

— Мам! Э-э, мам, не плачь! Ну, не могу я этого выносить! Мам!

Сын вдруг подхватил меня на руки и закружил.

— Пусти, оглашенный! Уронишь! — очнулась и завопила я.

— Не уроню! А ты не реви! Лучше худей! — и сын снова меня закружил.

Так нас и застал Тарик, войдя в бутик со своей племянницей. Толик осторожно поставил меня на пол.

— А у вас весело, — будничным голосом заметил Тарик, оглядывая моего сынулю так, словно прикидывая, сейчас его покалечить или отложить это на ночь.

— Как раз грустно, дядя Тарик, — высунулась из-за кассы Викуся, — у нашей Лики сына с работы уволили, она распереживалась, вот мальчик её и веселит.

— Сын? — Тарик снова бегло оглядел моего Толика и обернулся ко мне.

Я быстро кивнула, испугавшись за ребёнка. Как бы злобный тролль не съел моего мальчика!

— А что была за работа, что мама так расстроилась? — поинтересовался Тарик.

— Да водила я! Водитель автобуса. А там платят всё равно мало, вот я и ушёл. А мать просто не хочет, чтоб я дальнобойщиком устроился, — отрапортовал Толик.

— Ну, рано или поздно мы все отдаляемся от матерей, — заметил Тарик.

Я с мольбой взглянула троллю в глаза, сжав руки в замочек под грудью.

— Хотя, лучше позже, чем раньше, — пробормотал Тарик, уставившись на мою грудь, — я вот как раз водителя ищу личного. Ты как водишь? Хорошо?

— Да вроде хорошо, — пожал сынуля богатырскими плечами, — на доске пару раз висел.

— На какой доске? — взметнул брови вверх Тарик.

Словно огромные лохматые жуки на лоб наползли.

— Да на почётной, — пробасил мой сыночка.

— Ну, если на почётной, — усмехнулся тролль, скривив губы-змеи, — заезжай завтра ко мне в офис, поговорим. Только позвони сначала.

— А номер?

— У мамы есть мой номер. Или уже нет? — чуть скосил он на меня нос.