Стоя в чужой могиле - Страница 6

Когда они вернулись на Гейфилд-сквер, он открыл свой «сааб» и хотел было возвратить ей знак.

– Оставь себе, – возразила она. – Может пригодиться.

Затем она удивила его, обняв и клюнув в щеку на прощание, после чего исчезла в отделении. Ребус уселся в машину, положил знак на пассажирское сиденье и посмотрел на него.

ПОЛИЦЕЙСКОЕ РАССЛЕДОВАНИЕ.

Все ли тут правильно? И что ему не нравится, скажем, в РАССЛЕДОВАНИИ ПОЛИЦЕЙСКОГО? Или просто в ПОЛИЦЕЙСКОМ? Он уставился на это слово – вся жизнь в полиции, но чем дальше, тем чаще он задавал себе вопрос: что такое полиция и что их связывает. «Тебе здесь и вправду нечего делать…» Звякнула эсэмэска.

«Снова я виноват или ты пошел на мировой рекорд по самому долгому перекуру?»

Опять Коуэн. Ребус решил не отвечать. Вместо этого он вытащил из кармана визитку – он обменялся визитками с Ниной Хазлитт. С одной стороны были записаны координаты инспектора Грегора Маграта, с другой – нацарапан номер телефона, а ниже – имя: Хазлитт. Он положил визитку на сиденье рядом с собой, подсунул под пластиковый знак и завел двигатель.

Первая партия дел шла чуть ли не неделю. Ребус потратил целый день, пытаясь найти нужного человека в нужных отделениях полиции Центрального и Северного округов Шотландии. В юрисдикции Центрального округа находился магазин товаров для садоводства близ Охтерардера, хотя сначала Ребусу велели обращаться в полицию Тейсайда. В юрисдикции Северного округа находились также Эвимор и Стратпеффер, но там были разные отделения, и ему пришлось звонить и в Инвернесс, и в Дингуолл.

Все это якобы делалось для простоты. Существовали планы слияния сил восьми округов в одно подразделение, но это мало чем помогало Ребусу, телефонная трубка в руке которого раскалялась докрасна.

Блисс и Робисон спрашивали, чем это он занимается, а он для объяснения отвел их в кафетерий, где угостил выпивкой.

– И шефу ни слова? – спросила Робисон.

– Пока нас не вынудят, – ответил Ребус.

В конце концов, чем одна папка отличается от другой? Первой пришла посылка из Инвернесса. Она попахивала болотом, а на коробке расцвела плесень. Это было дело Бриджид Янг. Ребус изучал его полчаса и быстро пришел к выводу, что в нем было много лишнего. Не имея никаких наводок, местные копы допросили всех, кто попался под руку, но эти допросы не добавили ничего, кроме неразборчивой писанины. Фотографии с места события тоже почти не проливали света на случившееся. У Янг был белый «порше» с бежевыми кожаными сиденьями. Ее рюкзак так и не нашли, как и футляр с ключами. Портфель обнаружили на пассажирском сиденье. Ежедневника не было, но он отыскался на работе, в Инвернессе. У нее была назначена встреча в Калбоки, а потом еще одна в отеле на берегу Лох-Гарв. Она не позвонила в аварийную службу по поводу прокола и не сообщила клиенту в отеле, что задерживается по той простой причине, что ее телефон остался на месте предыдущей встречи. В папке было несколько семейных фотографий и газетные вырезки. Ребус назвал бы ее скорее красивой, а не хорошенькой: сильная квадратная челюсть и взгляд исподлобья, устремленный в объектив камеры, словно съемка была еще одним порученным ей заданием, которое она спешила вычеркнуть из списка. Рапорт гласил, что портфель вместе с другими вещами, найденными в «порше», в итоге были возвращены семье одновременно с машиной. Мужа у нее не было: она жила одна в районе Ривер-Несс. Мать проживала неподалеку под одной крышей с сестрой Бриджид. После 2002 года папку время от времени пополняли какими-то случайными сведениями. В первую годовщину исчезновения Бриджид полиция обратилась ко всем, кому было хоть что-то известно. На местном телевидении показали реконструкцию случившегося. Но ни то ни другое не дало ни единой ниточки. Последние сообщения свидетельствовали, что бизнес Бриджид Янг переживал трудные времена, и это породило гипотезу, что она просто пустилась в бега.

Когда рабочий день закончился, Ребус решил взять дело домой, а не оставлять на виду у Коуэна. Дома он вывалил содержимое коробки на обеденный стол в гостиной. Вскоре он понял, что не имеет смысла таскать его на Феттс-авеню и обратно. Найдя канцелярские кнопки в шкафу, он стал развешивать фотографии и газетные вырезки на стене над столом.

К концу недели к фотографиям Бриджид Янг присоединились фото Зоуи Беддоус и Салли Хазлитт, а бумаги заняли не только стол, но и часть пола и дивана. В лице Салли он угадывал черты Нины Хазлитт: те же скулы, те же глаза. В ее деле обнаружились фотографии с поиска, предпринятого несколько дней спустя после ее исчезновения: десятки волонтеров прочесывали холмы при поддержке спасательного вертолета. Он купил карту Шотландии и тоже прикнопил ее к стене, прочертил на ней жирным черным маркером дорогу А9 от Стирлинга до Охтерардера, от Охтерардера до Перта, а оттуда через Питлохри и Эвимор до Инвернесса и дальше, до самого северного побережья у Скрабстера неподалеку от Турсо, где не было ничего, кроме парома, ходившего в Оркни.

Ребус сидел в своей квартире, курил и размышлял, когда в дверь постучали. Он потер брови, пытаясь прогнать собиравшуюся между ними головную боль, вышел в коридор и отворил.

– Когда уже починят этот лифт?

В дверях стоял и тяжело дышал мужчина – его ровесник, плотного сложения, с выбритой головой. Ребус посмотрел через его плечо на два пролета, которые тот только что одолел.

– Тебе какого черта надо? – спросил Ребус.

– Ты забыл, какой сегодня день? Я уже начал за тебя беспокоиться.

Ребус взглянул на часы. Было почти восемь вечера.

У них вошло в традицию раз в две недели выпивать.

– Потерял счет времени, – сказал он, стараясь не показать, что извиняется.

– Я тебе названивал.

– Наверно, я выключил звонок, – объяснил Ребус.

– Главное, что ты не лежишь мертвый на ковре в гостиной.

Кафферти улыбался, хотя его улыбочки были страшнее, чем иные оскалы.

– Подожди здесь, – велел Ребус, – я сейчас надену пальто.

Он вернулся в гостиную и загасил сигарету. Его телефон лежал под кипой бумаг с выключенным, как он и подозревал, звуком. Один звонок был пропущен. Пальто лежало на диване, и он стал его натягивать. Эти регулярные выпивки начались вскоре после того, как Кафферти выписали из больницы. Ему сказали, что он в какой-то момент умер, и если бы не Ребус, то все для него на этом бы и закончилось. Но это была не вся правда, как подчеркивал Ребус. Тем не менее Кафферти настоял на выпивке, желая выразить благодарность, а спустя две недели – опять, а потом еще через две недели.

Кафферти когда-то заправлял в Эдинбурге – по крайней мере, в худшей его части. Наркотики, проституция и рэкет. Теперь он не то отошел на задний план, не то вообще вышел из игры. Ребус точно не знал. Он ведал лишь то, что Кафферти ему говорил, но верить не мог и половине его слов.

– Это у тебя что? – спросил Кафферти из дверей гостиной.

Он указывал на стену, превратившуюся в выставочный стенд, рассматривал папки на столе и на полу.

– Я же сказал тебе подождать снаружи.

– Брать работу на дом – плохой знак. – Кафферти вошел в комнату, держа руки в карманах.

Ребус никак не мог найти ключи и зажигалку… Куда они делись, черт побери?

– Убирайся, – потребовал он.

Но Кафферти изучал карту.

– А-девять – ничего себе, хорошая дорожка.

– Неужели?

– Сам ею пользовался, было время.

Ребус нашел ключи и зажигалку.

– Все, можем идти, – объявил он.

Но Кафферти не торопился.

– Все слушаешь старье? Пора снять… – Он кивнул на проигрыватель: игла уже вышла на выводную канавку пластинки Рори Галахера[12].

Ребус поднял тонарм и выключил аппаратуру.

– Доволен? – спросил он.

– Такси ждет внизу, – ответил Кафферти. – Так это твои глухари?

– Не твое дело.

– Как знать. – Кафферти опять одарил Ребуса своей улыбочкой. – Но, судя по снимкам, одни женщины. Это не в моем стиле…