Стоунхендж - Страница 32

– Да уж, – согласился Томас. Он пучком травы попытался обтереть коня от грязи, но отшвырнул: впереди виднелось новое болото, шире прежнего.

– Тогда-то и пришли сюда первые охотники из южных стран, где раньше были цветущие долины, а сейчас – жаркие пески. Они основывали новые племена среди болот, с ними продвигались вслед за отступающим льдом, забирались все дальше к северу. Среди них были славы, давшие начало славянским народам, германцы, от которых пошли все западные племена, ныне – народы, и… другие. Не все выжили, большая часть сгинула среди болот. Выжили сильнейшие.

– Сэр калика, что-то я не понял… Выходит, когда-то и эти леса переведутся?

– Переведутся, – подтвердил Олег. Подумав, поправился: – Переведут. Это люди истребили леса в ныне мертвых песках. А без лесов, сам понимаешь…Вспомни сарацинские пустыни. Да ты не горюй. Всему когда-то приходит конец. Даже солнце погаснет через каких-нибудь восемь миллиардов лет.

– Сколько-сколько? – переспросил Томас встревоженно. Лицо его побледнело.

– Через восемь миллиардов.

– Уф, чуть сердце не выскочило! Это ж надо так пугать, сэр калика! Мне послышалось, через восемь миллионов. Значит, эти болота так и будут тянуться до самой Британии?

– Ну разве что для разнообразия будут прерываться болотистым лесом. А еще придется преодолеть полоску соленой воды. И очень мокрой. Вся Европа живет в лесу, сэр Томас!

Они выехали на огромную поляну. Ее пересекал широкий ручей, по ту сторону виднелось с десяток домиков, перед каждым был распаханный огород. Томас кивнул в их сторону:

– Даже они? Они землепашцы, а не охотники.

– Халупнику до землепашца, – проворчал Олег, – что плотнику до столяра… Ты найди на свете землепашца… или халупника, который не охотничал бы, не ловил рыбу, не собирал в лесу хворост, не рубил деревья, не заготавливал ягоды, грибы, уголь, лыко для лаптей и березу для растопки, не ставил капканов и ловушек на зверей, силков на птиц…

Томас поднял руки:

– Сдаюсь. Мы все еще лесные люди.

– Уже лесные!

Яра слушала молча, в спорах не участвовала. Держалась она поблизости, на ее чистом лице иногда возникало загадочное выражение, словно она знала некий секрет.

Олег кивнул на свежепробитую тропку:

– Смело начали ходить.

Томас не понял:

– А что тут смелого?

– Каждое племя огораживается засеками, сам намучился, не забудешь.

– Не забуду, – содрогнулся Томас.

– А здесь, не довольствуясь лазами да скрытыми тропками, шли напрямую. Это раньше мало того, что петляли, да еще и ходили вразбивку, чтобы трава поскорее зарастала на следах. Видно, сильно побили половецкую силу, не скоро их матери вырастят новых бойцов, не скоро отважатся на новый поход…

Яра сняла с седельного крюка баклажку. Это не укрылось от Томаса: он командовал походом, и от его глаз ничто не укрывалось. Особенно когда это касалось женщины с лиловыми глазами.

– Зачем?

– Я хочу пить.

Калика смолчал, а командующий походом сказал наставительно:

– Если поддаться первому же желанию напиться, то будешь хлебать воду, как свинья, весь день. А день только начался.

Яра заколебалась – надменный англ чересчур грубил, назло ему стоило напиться, даже больше, чем хотелось бы, пусть сам лопнет от злости, но калика громко хмыкнул, а Томас неожиданно закончил:

– И кто много пьет в пути, опухает, как с перепоя.

Яра заткнула баклажку и повесила обратно.

Олег первым вычленил из золотых и красных листьев нечто знакомое:

– Кажется, повезло… Лесная избушка!

– Баба Яга? – оживился Томас.

– Размечтался.

– А что? Может быть хуже?

– Еще как.

– Что?

– А ничо. Простая лесная избушка.

Избушка стояла на широкой естественной поляне. Квадратная клеть с одним окном, крыша односкатная, дверь небольшая и, как заметил Томас, из толстых досок, с деревянными капами, насаженная на березовые же вдолбленные в стену крюки.

Олег снял колышек, которым дверь была закрыта от лесного зверья, шагнул вовнутрь. Томас зашел следом и понял, что избушка попросту наросла из обычного костра, каким пользовались они, а до них тысячи и тысячи безымянных охотников. Вначале костер попросту обкладывали камнями, а ложе для сна выстилали камнями, потом камни поднимали вверх, творили стенки, сводили вместе. Щели придавали тягу.

– Таган, – сказал Олег и кивнул на очаг, сложенный из крупных камней. – Не ложись близко. Огневушка-поскакушка может во сне пригрезиться…

– А что потом?

– Ну… кому что.

Каменка была раскалена. Угар выветрился вместе с угасающими углями. Олег закрыл кляпом дымоход в стене, остаток ночи остались купаться в смоляном запахе, теплом, исцеляющем. За стенами шумел ветер, стучал дождь, а здесь было тепло и уютно.

Яра представила себе, как бы они ночевали там, в лесу, не найди лесную избушку, плечи сами собой передернулись. Тут даже летом спать защищенно от ненавистного гнуса, мошки, комаров, слепней и оводов – дым изничтожит легко, а потом, судя по тому, как тщательно рубили избу, сюда муравей не заползет, не обломав усиков и не ободрав боков. «Косяки прирублены, – подумала она, клюя носом, – комар носа не подточит…»

– Все, – донесся усталый голос калики, – пора спать… Утром вставать рано.

Томас косился на широкие нары из тесаных плах. В избушках еще мельче, как объяснил калика, спят обычно на лавках, здесь же для ночлега места больше, теплее. Томас ляжет с краю, привык спать чутко, да и вожак должен самое трудное брать на себя. Калику стоит положить к стене, пусть и во сне слушает, что делается за стеной, там, в лесу…

Когда Олег встал на лавку и залез на полати, Томас кивнул Яре:

– Теперь ты.

Она вскинула брови:

– Там троим будет тесновато.

Он хотел ответить, что ему тесно с нею и среди широкой степи, но заставил себя ответить учтиво:

– Рыцари должны охранять сон стариков, увечных, детей, дураков, беременных женщин…

Ее лиловые глаза метнули молнию.

– А я кто, по-твоему?

Томас широко улыбнулся, развел руками:

– Вообще-то я не закончил перечень, но раз уж, как говорил наш полковой капеллан, если свинья перебила Кирие Элейсон, то пусть же сама Богу молится… Там было что-то еще, но ты можешь закончить сама. Словом, я лягу на лавке возле двери. Я сплю чутко, как сторожевой пес!

Яра кивнула, поднимаясь на полати:

– Тогда тебе лучше ложиться под лавкой. На тряпочке.

Утром жарили на камнях мясо. Яра отлучилась к ручью, Томас покосился ей вслед опасливо:

– Сэр калика, это не женщина.

Калика тоже оглянулся на закрытую дверь:

– Да?.. Гм… А мне показалось, что очень даже женщина… В некоторых местах даже слишком…

Томас вспыхнул:

– Сэр калика, я не об этих местах! Я против них ничего, даже тех, где слишком… Против тех, где слишком, даже очень не против. Еще как не против!.. Но я считаю, что дело женщины – сидеть и ждать.

– Ты считаешь или…

– Моя вера считает! Женщина должна сидеть в каменной башне…

– А у нас во тереме…

– Смотреть вослед отъезжающему рыцарю и махать платочком. А потом ждать его возвращения и блюсти. Можно даже в поясе целомудрия. А с нами едет не женщина, а Сатана в юбке!

Калика оглянулся, с сомнением покачал головой:

– Вряд ли. Ведьма – это точно, можешь не сомневаться, у меня на них нюх, а насчет Сатаны – это слишком… Вообще-то ты прав насчет сидеть и ждать. Да еще чтоб и рта не открывала. С дурами всегда себя орлом чувствуешь. И мудрым вдобавок. Для дур, что в высоком тереме… аль башне, мы всякие хороши. Они ж не различают!.. А с умной да такой, что сама чего-то стоит, вся жизнь как на иголках. Надо еще доказывать, что выше, что умнее, сильнее, что вообще что-то стоишь… И каждый день доказывать, потому что она может умнеть, а тебе ж нельзя тогда топтаться на месте? А то и сползать вниз? Ты прав, мне даже нравится вера Христа. Она сразу женщин ставит где-то между коровами и попугаями. А нас, мужчин, без всяких трудных, хоть и честных турниров, сразу – в победители! Верно, сэр Томас?