Стоунхендж - Страница 15

– Допер, – сказал болотный человек удовлетворенно, – да не по первому… Что же мне с вами делать? Сразу утопить аль потешиться сперва?

Рыцарь, стоя по шею, безуспешно пытался достать меч. Олег сказал угрюмо:

– Дурень, мы ж тебе такой подарок тащили… Надо было на берегу выбросить.

Болотник оживился:

– Какой? Где? Что?

– Ковер-самолет. В другие болота к бабам летать будешь.

Болотник смотрел недоверчиво.

– Врешь?

– Пройди по нашему следу. Там спрятали, чтобы никто не спер. Еще и ногами в ил втоптали.

– Ну да, не сопрут, – встревожился болотник, – не знаешь ты наших! Где, говоришь?

– Как выйти из болота?

– Да, почитай, уже вышел. Ты правильно шел, будто тут и родился. То я так, пошутил…

И болотник исчез под водой. Видно было, как мелькнуло желтое, словно под водой размазали молнию. Олег покачал головой.

Туман расступился, они выбрались, цепляясь за осоку, на твердь, а чуть дальше пошла земля совсем сухая. Трава росла сочная, налитая болотной водой. Под ногами Томаса стебли с мокрым хрустом обламывались, вжикала мутная гнилая вода.

Олег отыскал подъем, пошел кустарник, встретились первые корявые деревца. Томас со стоном упал на землю и остался лежать, разбросав руки. Женщина вышла медленно, словно вырастала из воды. Когда она попала в поле зрения Томаса, у того перехватило дыхание.

Мокрое платье плотно облепило фигуру. У нее была крупная, но высокая и очень четко очерченная грудь. Вместо пояса ей сгодился бы браслет Томаса, но в бедрах она была хоть сейчас рожать без труда и мук, а длинные и сильные ноги с умело вылепленными мускулами годились как для долгого и быстрого бега, так и для богопротивных языческих плясок.

– Афродита, – прохрипел он. – Только почему… Неужто море так обмелело?

Она перекинула волосы на грудь, отжала сильными руками. В запястье руки были тонкими, но когда вода брызнула струями, Томас невольно подумал, что такая из ветки дерева выжмет сок с такой же легкостью.

– Э-э… Артемида…

Ее странные лиловые глаза изучающе смотрели на рыцаря.

– Заморился? Уже заговариваться начал.

– Нет, – огрызнулся Томас, – с чего бы? Сейчас насмотрюсь на облака и вскачь побегу.

Она кивнула:

– Только почистись. Водяных распугаешь.

Томас сам чувствовал, воняет от него гадостно. С проклятиями воздел себя на колени. Больше сил не было, сбросил шлем, кое-как расстегнул доспехи. Стыдясь своей белой, как у женщины, кожи, разделся почти донага, прополоскал доспехи и одежду. Темная вода сразу замутилась серым, любопытные рыбешки брезгливо прыснули прочь.

Когда он вошел в воду по колени, в зарослях кувшинок нечто дернулось, появилось зеленое пятно, белые цветы заколыхались, будто снизу дергали за стебли. Вынырнула тупая жабья морда, уставилась на Томаса выпуклыми глазами. Томас торопливо стирал одежду, выполаскивал, слыша за спиной шаги женщины. Похоже, она рассматривала его критически, пофыркивала. Он злился, не зная, что ей не так. Спина у него широкая, в буграх мышц, есть и шрамы, которыми мужчины хвастаются.

Жабе наконец надоело смотреть на полуголого мужика, взобралась на лист кувшинки. Тот, широкий как плот, прогнулся под ее весом, закачался. Жаба долго умащивалась, словно пес перед сном, укладывала белесое брюхо то так, то эдак, наконец застыла, по-прежнему не сводя с рыцаря недвижимого взгляда.

Томасу надоело быть под пристальным взглядом мерзкой твари, смотрит, как будто что-то пакостное замышляет, как вдруг жаба проговорила скрипучим голосом:

– Исполать тебе, добрый молодец…

Томас от неожиданности выронил рубашку. Вода вроде стоячая, но ее начало относить от берега. Ругаясь последними словами, он догнал, пришлось залезть в топь по самые… и глубже, переспросил, уже вернувшись:

– Ты мне?

– А больше тут… бре-ке-ке… молодцев нету… Ты можешь поцеловать меня…

Томас отшатнулся:

– Тебя? Жабу?

– Я не жаба… бре-ке-ке… я лягушка…

Томас ощутил, как от злости надувается жила на шее.

– Ах ты, тварь!.. Да я не всякую девку в Иерусалиме хватал!.. А уж целовать так и вовсе не приходилось!.. Чтоб тебя, жаба мерзкая…

Жаба переступила с лапы на лапу. Лист кувшинки начал угрожающе раскачиваться. На тупой морде проступило нечто вроде удивления.

– Я лягушка, не жаба… бре-ке-ке… не понимаешь… Я та самая лягушка…

– Что за та самая?

Жаба начала раскрывать рот, когда за Томасом послышались шаги. Сэр калика взглянул коротко, ничуть не удивился – он вообще ничему не удивлялся, как ревниво заметил Томас, – и спросил равнодушно:

– Тебе мало забот с одной?

Томас не понял, указал трясущимся от злости пальцем:

– Посмотри на ее гнусную рожу! Ты знаешь, что она мне сказала?

– Догадываюсь, – бросил калика и оглянулся. – Яра! Поди-ка сюда, детка.

Пришлепали быстрые босые ноги. Томас удивился злой решимости на лице женщины. Впервые видел ее такой рассерженной. На бегу подхватила увесистый сук, швырнула умело и метко.

Сук просвистел над головой Томаса, ударил жабу по голове с такой силой, что едва не сбросил с листа. Тот закачался, как в бурю, мелькнули растопыренные лапы и белое брюхо. Брызги долетели до рыцаря.

Злой и униженный, он выбрался на берег. Женщина смерила его презрительно-встревоженным взглядом, отошла к своей одежде, та сохла на растопыренных ветках. Олег, неизвестно чему скаля зубы, помалкивал.

– Сэр калика, – не выдержал Томас, – я же вижу, ты насмехаешься надо мной!

Олег покачал головой:

– Не над тобой. Так, вообще.

– Вообще?.. Ты что-то знаешь? Почему эта жаба разговаривала, как человек? Я только сейчас сообразил!

– Как человек… Гм, по-моему, она больше квакала. Правда, знавал я одно племя, где тоже переговаривались почти кваканьем. Жили в болоте, понимаешь, а место всегда влияет… Да многое влияет. Вот, скажем, есть язык сильба гомеро, это когда свистуны переговариваются, а есть стукачи по дереву…

– Сэр калика!

– Понимаешь, заклятия во всем мире одни, но местные колдуны ищут вслепую, потому в одних землях умеют одно, в других – другое, в-третьих – третье… В этих землях освоили одно очень простое, но мощное заклятие. Превращают виновного в лягушку. Снять заклятие тоже просто, но опять же – надо знать как.

– Ты знаешь?

– Да стоит одному узнать, как вскоре знают все. В нашем случае нужно только поцеловать такую лягушку.

Женщина с силой терла камнем по своему платью, отскребывала остатки грязи. Ее странные глаза украдкой следили за рыцарем. Томас задумался, помрачнел:

– Тогда мы сделали злое дело…

– Почему?

– Надо было поцеловать. Зажмуриться и поцеловать. Пусть даже бородавки, но на Страшном Суде мне зачтется доброе деяние.

Глаза женщины стали злыми. Олег посмотрел на нее, потом на Томаса:

– Гм… но она девица…

У Томаса глаза стали круглыми.

– Да? По виду не похожа… Но тем более я мог бы!

Олег хитро улыбался, голос стал сладким, как мед:

– Она еще и красивая девка. Я могу видеть сквозь жабью шкуру.

– В самом деле? – спросил Томас с живейшим интересом.

– Очень. Молодая и очень красивая… Но здесь нравы строгие… Поцеловать и не жениться – опозорить девку. Дегтем ворота вымажут, то да се… Ей снова в болото, только уже топиться от стыда и злой молвы людской. Что скажешь?

Томас сказал со вздохом:

– Ты жестокий человек, но ты прав.

Олег уже стоял, приложив ладонь козырьком к глазам, всматривался в истончающуюся стену тумана. Там едва слышно хлюпало, булькало, кто-то тяжелый ломился через болото, подминая пучки осоки и камыша.

– Не страдай, – сказал он равнодушно, – сейчас половина княжества ее ищет. Все ведают, как и что… В первый день бы отыскали, как бывало поначалу. Но так не наказание, одно баловство. Теперь колдуны наловчились забрасывать их в дальние болота…

Шаги стихли, а вскоре с другой стороны послышался легкий плеск. Болотник вынырнул тяжело, с трудом выволок намокший ковер. Олегу помахал лапой с перепонками между пальцами: