Стоп-кран - Страница 2

Самое время сделать маленькое отступление.

Ким принадлежал к неформальному сообществу людей, живущих непланово, с высокой колокольни плюющих на строгие расписания занятий, тренировок, свиданий, дней, ночей, недель, жизни, наконец. Людей, могущих сняться с обжитого гнезда, не высидев запланированного птенца, и улететь на юг или на север, где никто тебе не нужен и никто тебя не ждет, а здесь, в гнезде, ты как раз всем нужен, черт-те сколько народу ждет тебя сегодня, завтра, через три дня, а ты их всех чохом – побоку. Нехорошо.

Такие люди, казалось бы, срывают громадье наших планов, и если в песне придуманная сказка до сих пор не стала обещанной былью, то это – из-за них. Вечно и всюду вносят они сумятицу, непорядок, разлаживают налаженное, посторонним винтиком влезают в чужой крепко смазанный механизм, выпадая, естественно, из своего собственного. Который, замечу, отлично без них крутится…

Но кстати. Кому не знаком милый технический парадокс? Чините вы, к примеру, часы-будильник, все разобрали, все смазали, снова собрали, ан – лишняя гаечка, лишний шпенечек, лишняя пружинка… Куда их? А некуда вроде, да и зачем? Работают часы, тикают, будят. И вы успокаиваетесь. И только время от времени гвоздит вас подлая мысль: а вдруг с этим шпенечком, с этой гаечкой, с этой пружинкой они лучше работали бы, громче тикали, вернее будили?..

И сколько же таких незавинченных винтиков, незакрученных гаечек, пружинок без места раскидано по державе нашей обильной! Вставить бы их куда следует – вдруг все у нас лучше закрутится?..

Еще кстати. Кто, скажите, точно знает, где какому винтику точное место? Только Мастер. А где его взять, коли научный атеизм всерьез убедил нас, что никаких Мастеров в природе не существует? Что лишь Человек проходит, как хозяин необъятной Родины своей. Стало быть, некому подтвердить, как некому и опровергнуть, что винтик-Ким – из описываемого поезда винтик. В данное время из данного литерного поезда особого назначения. Вставили его таки. Некий Мастер вынул его из ладного институтского механизма и вставил в гремящий железнодорожный. И все здесь сейчас так закрутится, так засвистит-загрохочет, что только держись!..

Красиво про винтики придумано! Одно огорчает: не сегодня, не здесь, и, увы, не только придумано. Увы, три с лишним десятилетия Некий Мастер отвертки из рук не выпускал: вывинчивал – завинчивал, вывинчивал – завинчивал…

Ким бутерброд доел, чаем залил, заморил червяка благодаря доброй Настасье Петровне. Сама она сидела рядом на полке и тасовала билеты в кармашках сумки-раскладушки, раскладывала служебный пасьянс, что-то бубня неслышно, что-то ворча сердито.

– Не сходится? – спросил Ким.

– С чего бы это? – обрела внятность проводница. – У меня купейный, все чин-чином. Это в плацкартном или того хуже – общем глаз да глаз нужен…

Что-то все ж не сходилось: не в пасьянсе у Настасьи Петровны – у Кима в уме.

– Это как понимать? – полегоньку, подспудно двигался он к цели. – В поезде особого назначения – общие вагоны?! А как насчет теплушек? Сорок человек, восемь лошадей…

– Теплушек нет, – не приняла шутки Настасья Петровна, – не война. И общих не цепляли, не видела. Я вообще по составу не ходила. Бригадир пришел, сказал: сиди, не рыпайся. А чего рыпаться: своих дел хватает.

– Секретный, что ли, состав?

– Не знаю. Тебе-то что? Состав не секретный, зато ты в секрете, поскольку заяц. Я о тебе знаю и Таньке скажем, и все. Понял?

– Понял. А Танька – это кто?

– Ну, я это, – сказала Танька.

Она стояла на пороге купе – молодая, смазливая, кругленькая тут и там, опухшая от сна, патлатая и злая.

– Ты кого это подцепила, Настасья? – сварливо сказала злая Танька. – Тебе что, прошлого выговорешника мало, другого заждалась?

– Да это ж студент, Танька, – укоризненно объяснила Настасья Петровна.

– А хоть бы и так, ты на его рожу посмотри!

– А чем тебе его рожа не люба?

Тон разговора повышался, как в «тяжелом металле» – по октавам.

– Что рожа, что рожа? Он же хипарь, металлист, он же зарежет и скажет, что так и было!

Ким счел нужным вмешаться в живое обсуждение собственной подозрительной внешности. Вмешаться можно было только ором. Что Ким и сделал.

– А ну, цыц! – заорал он, конечно же, на тональность выше предыдущей реплики.

Поскольку поезд спешно отходил в Незнаемое и Ким еле-еле поспел на него, то и нам некогда было описать его. Кима, а не поезд. Напомним лишь, что металлистом его обозвала и сама Настасья – когда он сиганул ей в объятия. Возникает вопрос: почему такое однообразие?

А потому такое однообразие, что ростом и статью Ким удался, что волосы у него были длинные, прямые, схваченные на затылке в хвост узкой черной ленточкой, что правое ухо его, мочку самую, зажала позолоченная серьга-колечко, что одет он, несмотря на жару, в потертую кожанку с самодельными латунными заклепками на широких лацканах, что на темно-синей майке у него под курткой красовался побитый временем офицерский «Георгий», купленный по случаю стипендии у хмурого бомжа в пивной на Пушкинской.

Отсюда – выводы.

Итак:

– А ну, цыц! – заорал он на теток, и те враз притихли. – Пассажиров хотите собрать? – уже спокойно, поскольку настала тишина, поинтересовался Ким. – Сейчас прибегут… Настасья Петровна, где вы ее выкопали, такую сварливую?.. – и, опережая Танькину реплику: – Ты меня не бойся, красавица, я тебя если и поломаю, так только в объятиях. Пойдет?

– Побежит прям, – менее мрачно сказала злая Танька, – разлетелась я к тебе в объятия, прям падаю… – а между тем вошла в купе, а между тем села рядом с Настасьей, а между тем протянула вполне приятным голосом: – Ох и выспалась я, Настасьюшка, ох спасибо, что не будила… Как тебя хоть зовут, металлист?

– Ким, – сказал Ким.

– Кореец, что ли?

Ким давно привык к «национальному» вопросу, поэтому объяснил вполне терпеливо:

– Русский. В честь деда. Сокращенно – Коммунистический интернационал молодежи.

– Хорошее имя, – все поняла Танька. – Политически выдержанное. Правда, из нафталина, но зато о ним – только в светлое будущее. Без остановок.