Стон (СИ) - Страница 92

В этот вечер он не выдержал — слишком невероятно, слишком щедро, слишком похоже на вымысел. И, господи, как хорошо!

Рэм ловко резал томаты и укладывал их на блюдо, густо посыпая солью и свежей зеленью. Это обыденное действие завораживало нереальной, фантастической простотой. Казалось, моргни раз-другой, и исчезнет крохотная опрятная кухня, и рассыплется придуманный мир.

Киро подкатил кресло поближе к окну, задев ножку стола.

— Эй, осторожно, медведь! — прикрикнул Рэм. — Ужин наш опрокинешь. Налить вина? Взгляни-ка: Дольчетто. Потрясающий букет! Старая бестия Марчи содрал с меня втридорога. Но оно того стоит.

— Рэм… Я хочу рассказать.

— Вот за ужином и поговорим. Когда ещё откровенничать, если не за стаканчиком? Давай, двигай к столу — мясо стынет. Сядешь на стул?

Киро коротко обернулся и вновь уставился в распахнутое окно.

— Нет. Останусь в коляске. Мне так сподручнее. Ты превратил мою жизнь в сказку, — усмехнулся он, подъезжая к своему месту. — Только, знаешь ли, я не принц.

— Я тоже не добрый волшебник, — отозвался Садерс. — Когда придет моя очередь исповедоваться, если, конечно, я на это решусь, и ты всё узнаешь, скорее всего, вышвырнешь меня вон, как падаль. И плюнешь вслед.

— Не плюну. Я готов ко всему: узнать, что ты убийца, растлитель, садист… Ты никогда не был образцом добродетели. Даже в двенадцать лет от тебя соблазнительно остро несло пороком.

Садерс натянуто хохотнул.

— Неужели? Вот уж не думал, что был таким соблазнительным и порочным.

— Ты был… — Киро махнул головой, отгоняя мучительное видение. — Этого не рассказать.

— Ты видел меня таким, потому что…

— Потому что любил?

— Да.

— Любил. Господи, как любил! У меня разрывалось сердце. — Киро шумно вздохнул. — Когда я тебе надоел…

— Не надо.

Не хотелось портить этот мирный вечер и этот долгожданный уют: запах моря, вина и тушеного мяса, мягко льющийся свет разноцветной стеклянной лампы, негромкое бормотание телевизора в комнате… Но слова давно уже жгли гортань.

— Ты сам просил, — твердо возразил Киро. — Что ты боишься услышать? Как два года я ходил за тобой по пятам, вымаливая хоть каплю ласки? И как ты отмахивался от меня? Злился, шипел, прятался… И как потом уехал, не попрощавшись? Я не виню тебя, маленький, видит Бог. Тебе было четырнадцать, и ты никогда меня не любил.

— Любил, раз пришел.

Киро раздраженно скривился.

— Жалко выгляжу. Заскулил, заныл. Старый дурак. Ладно, пусть будет так — любил. Когда ты уехал, я помешался. Я помешался! Всех ненавидел. Орал на мать. Однажды с кулаками набросился на отца. Как он меня тогда отделал! Чуть челюсть не своротил. Я немного пришел в себя, очухался. Что я делаю?! Старики-то мои причем? Надо как-то жить, помогать по дому, а я… Сказал себе: подожду ещё немного — вдруг вернутся. Ждал. Потом толстяк привез Лорену — хоронить. Потом привезли толстяка. К тому времени я совсем извелся. Даже утопиться хотел. Кретин. Трахался с Лидией. Помнишь её? Как она выдержала, не знаю. Я драл её каждую ночь. Как дикий зверь. Но, по-моему, ей было на всё наплевать: встанет, отряхнется, уйдет. На следующий день — снова маячит неподалеку. Сейчас вот дерьмо за мной подчищает.

— Подчищала. Теперь это делаю я.

Киро поднял глаза — безжизненные, пустые.

— Я люблю тебя. Господи… До сих пор от любви умираю. Всю жизнь страдал. Каждую гребаную минутку.

Он замолчал надолго — пил вино, вглядывался в вечерние сумерки за окном.

— Ты не приехал на погребение, и я понял — всё. Никогда больше тебя не увижу. В одночасье собрался и махнул в Рим. Меня раздирала злость. Решил: буду учиться, стану богатым. Пиноккио долбаный! Пустые карманы и такая же пустая башка. Куда уж мне… Устроился в дешевую забегаловку — есть-то надо, за снятый угол платить. Я был красив, ты помнишь?

— Помню. Очень красив.

— Случайно… да нет, не случайно, конечно… попал в порнобизнес — низкопробные ролики с самым диким развратом: групповой секс, содомия, ошейники, наручники, плети. И знаешь, маленький… Мне это понравилось. Я с таким наслаждением втаптывал в грязь свою душу! И свою любовь. Уничтожал, как мог. Думал — зачем она мне? Появились деньжата, снял квартирку почище. А потом… — Киро глотнул вина. — Потом я стал шлюхой.

— Кем?

— Шлюхой. Хастлером. Перед тобой один из самых востребованных хастлеров Рима. Знал бы ты, кто меня трахал… И где, на каких постелях…

Сада ошпарило мистическим ужасом. Воспитанный набожной матерью, сам он никогда в Бога не верил, во всяком случае, как в вездесущее, милосердное Начало. Если и есть что-то в заоблачных высях, то это что-то настолько трусливо и немощно, что ни разу не осмелилось его обуздать. И остановить.

Сейчас пришло осознание. И страх. Внутри тоскливо захолодело: столь утонченное переплетение могло родиться только в очень мудрых и очень сильных руках. И руки эти его не помилуют — однажды властно сожмутся на горле, перекрыв кислород.

— Ты так потрясен, маленький, — усмехнулся Киро. — Никогда не пользовался услугами шлюх? Хотя, зачем тебе это — под тебя каждый с радостью ляжет.

— Не каждый.

Садерс поднялся из-за стола. Его невыносимо тянуло выйти из дому, оказаться у моря и всю ночь слушать его негромкий, умиротворяющий шелест. Смотреть на звезды. Умолять о милости… Но он ограничился раскрытым окном — вдохнул поглубже свежесть и чистоту.

— Я виноват. Во всем.

— Не глупи. В чем может быть виноват четырнадцатилетний подросток, который не захотел трахаться с великовозрастным идиотом? Ты всё правильно сделал. А дальше — моя судьба. Я её и решил. Сам.

— Ты не понимаешь! — Сад резко обернулся и посмотрел изумленно и дико. — Как ты не можешь понять?!

— Перестань. Это я позволял себя трахать за большие деньги. Я сосал вонючие х*и старых уродов. И обдолбанный в хлам врезался в дерево тоже я. У меня был шикарный байк, я очень его любил, я им гордился. И он перебил мне хребтину. Всё справедливо, маленький. Прости, что так тебя называю. Знаю — это слово страшно тебя бесило, но я не мог удержаться. И сейчас не могу.

Сад вернулся к столу.

— Как давно это случилось?

— Давно. Двадцать девять — самый расцвет. Тяжело превратиться в дышащее бревно, когда тебе нет тридцати.

— Ничего нельзя было сделать?

— Ничего. У меня был клиент. — Киро зло усмехнулся. — Постоянный… Довольно известная в Италии личность. Жена, куча детишек, власть. Извращенец. Избивал так, что сам потом плакал. С ума сходил. Иногда я думаю — этот сатана был влюблен в меня. По-настоящему. И бесился от безысходности. Что с тобой, маленький? Ты так побледнел… Перестань. Столько воды утекло.

— Я в порядке.

— Уверен? На тебе лица нет.

— Уверен. Что дальше?

— Ничего. Когда со мной произошло… это, он поднял на ноги всех. Но только не меня… Всё! Не хочу вспоминать. Боль прошла. Всё прошло. Остался только ты.

— Почему ты вернулся сюда? Надо было бороться.

— А почему ты вернулся сюда? Почему ты не борешься?

Сад посмотрел затравленно и тоскливо.

— Мне нельзя.

— И мне было нельзя. Хотелось сгнить заживо на этом чертовом берегу. Мать с отцом стойко держались: ухаживали за мной, ни словом не упрекнули. Как потом оказалось, слухи о моих подвигах и сюда долетели. Порадовал единственный сын… Удивительные они у меня, сильные. Неразлучники — ушли друг за другом.

— А как же ты?

— К тому времени я уже ловко управлялся с коляской, даже рыбачить пытался. Но одному было несладко. Временами терзали боли. Это сейчас я… омертвел, не чувствую ничего, а бывало — ночами не спал, так сильно скручивало. В один из дней заявилась Лидия. Муж её потихоньку спивался, детей Бог не дал, вот она и решила за меня взяться. Смешная… Ничему так и не научилась. Но, как-никак живая душа — придет, молча бродит по дому, что-то делает, посудой гремит. Всё легче. Не дала мне с голоду умереть. Раньше каждый день приходила, сейчас — раз в неделю. Постарела и, кажется, не совсем здорова. Надеюсь, ты не выгнал её? Что-то давно она не является…