Стон (СИ) - Страница 86

Очнулся он только на въезде в Лондон. Вряд ли когда-то ещё Джона лихорадило с такой силой: внутри бесновался и ежеминутно набирал обороты яростный вихрь — Шерлок. Даже боль отступила на периферию ощущений и чувств: не до неё, пусть грызет…

Шерлока он увидел издалека — тот стоял у дверей квартиры, своим хладнокровием способный обмануть разве что воробьёв, суетящихся в поисках раннего завтрака. Он стоял прямо, неподвижно, не сводя с дороги часто моргающих глаз (резь, покраснение, слезоточивость — не спал, а если и спал, то не более четверти часа) и, несмотря на нечеловеческую усталость, не делал даже попытки прислониться к стене или двери.

Несгибаемый стоик, любовь моя…

Сердце отказывалось верить, что всё это — ради него.

Сигарета в идеально чистых, без малейших следов никотина пальцах рассказала Джону о многом: как Шерлок мучился, как кидался от одного окна к другому, пристально вглядываясь в предрассветную сырость, как не пил и не ел, как, отпущенный наконец немыслимым напряжением, растекся по креслу, дрожа от радости и облегчения, с каким вожделением поглядывал на телефон, едва сдерживаясь, чтобы не позвонить-спросить-ещё-раз-услышать-голос, и каким титаническим усилием подавлял в себе это желание, зная, что если Джон произнес «вздремну», значит, предел выносливости им достигнут. А теперь стоит на исшарканной каблуками брусчатке, открытый всем адским ветрам.

Всё внутри сжималось от страха: Шерлок был так беззащитно доступен — бери и увози, куда вздумается, на потеху извращенной любви. Каждый нерв болезненно завибрировал, каждый мускул окаменел.

Лишь оказавшись в дюйме от заметно продрогшего тела, Джон позволил легким надышаться вдосталь: уж теперь-то он точно каждому руки переломает, пусть только сунутся.

— Привет. Давно стоишь? Замерз?

— Ерунда. Ты как? В порядке?

— В полном. Пойдем?

— Пойдем.

Дома.

В прихожей Шерлок без единого слова обхватил ладонью его затылок и поцеловал в губы — требовательно, жестко, глубоко. Ни нежности, ни ласки, одна жизненная необходимость: умру на месте, если не глотну твоего тепла. А потом бессильно обмяк, и ошеломленному, как мальчишка счастливому Джону пришлось подхватить надломившееся в коленях тело, забыв о взорванном болью плече.

Шерлок поморщился, досадуя на свою неуместную слабость. — Прости, я… Голова закружилась.

— Ты устал.

— Есть немного. С ума от страха сходил.

— Я тоже. Поднимемся? Не хочу разбудить миссис Хадсон.

— Да, конечно. — Шерлок отстранился и смущенно потер переносицу.

Его сковала неожиданная неловкость: что сказать, как повернуться… И прямо смотреть в глаза отчего-то не получается. Каким возвратился Джон? Что услышал в маленьком доме? Какой грязи до отвала наелся? И нужен ли ему этот подпорченный поцелуй?

Сердце захлебнулось внезапной и очень горькой тоской — нет, не будет так, как мечталось. Не может быть. Такое сложно принять.

Он поднимался по лестнице, боясь оглянуться.

Теплая ладонь легла между лопаток и ласково пробежалась по позвонкам.

— Я люблю тебя. Люблю. Между прочим, мог бы одеться и посерьезнее.

И сразу же всё вернулось: покой, уверенность, сила и то неповторимое чувство уюта, которое возникает, когда знаешь наверняка — рядом с тобой очень близкий, всё понимающий человек.

— Схватил первое, что под руку подвернулось.

— Мой махровый халат.

Шерлок остановился, в изумлении опустив глаза — нелепее картины и представить себе невозможно: элегантные черные брюки, выглядывающие из-под легкомысленной фиолетово-розовой полосатости.

— Черт возьми! Не заметил. Я зашел в ванную ополоснуть лицо, и вдруг понял, что больше не могу оставаться в квартире.

— И оказался на улице в халате и тапочках. И с пачкой сигарет в кармане. Откуда они? Не помню, чтоб ты курил.

— Лестрейд оставил.

— Лестрейд?

— Я ему всё рассказал.

Джон недовольно нахмурился.

— Напрасно. Сами во всем разберемся. Хотя Грег отличный мужик — трепаться не станет. Так ты решил?

— Нет. — Шерлок остановился в дверях и протестующе рубанул воздух ладонь. — Я ничего не решил. Вернее, напротив — решил: не позволю этому дерьму всплыть на поверхность, не позволю своим близким во всё это окунуться. Слышишь, Джон? Ни за что!

— Да не кипятись ты, — тот подтолкнул его в сторону двери. — Разве я против? Я же сказал — разберемся сами. Да и не в чем нам разбираться.

Он привалился к двери и устало закрыл глаза. Душ, кофе и Шерлок рядом — всё, что нужно для счастья.

— Что, Джон? — Дыхание коснулось лица — как близко он подошел… Тело охватила тянущая истома, в глазах потемнело. Как невозможно близко он подошел. — Больно? — Осторожно обнял и притянул к себе, обжигая кожу тревожным шепотом. — Тебе помочь?

— Да. — Джон едва заметно сглотнул. — Раздеться, принять душ, сменить повязку… Готов к подобного рода нагрузкам?

— Не уверен, но попробую справиться. Чем он тебя ранил? Насколько серьезно?

— Зубами. Этот полоумный вцепился в меня зубами. Слава богу, в плечо, а не в сонную артерию. Очень темпераментный господин.

Шерлок прильнул всем телом, коснулся губами волос, а потом с нетерпением отстранился.

— Ты мне расскажешь в конце концов?

— Шерлок, пожалуйста, — умоляюще перебил его Джон, — оставим все разговоры. Я очень хочу смыть с себя эту кроваво-потную дрянь, выпить горячего кофе и лечь в постель. C тобой. Такое возможно?

— Возможно. Я помогу. — Шерлок потянул вниз молнию куртки, и пальцы ходуном ходили, а дыхание сотрясало грудь. — Рубашку порвал, скотина…

— Не хочешь снять халат и вернуть его мне? — улыбнулся Джон. — Видел бы тебя сейчас Садерс! Ты похож на подгулявшего клоуна: помятый, взъерошенный. И нос от холода красный. И уши. Очень эротично.

— Заткнись, — осторожно коснувшись потёков крови на порванном вороте, пробормотал Шерлок. — Какой, к дьяволу, Садерс, какой холод… Душно, как в пекле. Я тебя раздеваю.

Но возбуждение схлынуло вмиг, стоило ему увидеть кровоточащую, воспаленную рану.

Деловито и очень ловко он искупал и насухо вытер Джона, по возможности игнорируя его не подвластную контролю эрекцию и на тихое смущенное чертыхание отвечая довольной улыбкой; грозно рыкнув, когда тот попытался перехватить инициативу, вколол обезболивающее («в задницу, Джон, именно в задницу, и не возражай!»); сварил кофе и соорудил немудрёный сэндвич.

Их близость была беспредельной: две родные души, случайно, а может быть, и не случайно столкнувшиеся на просторах вселенской неразберихи.

Лежа в затемненной шторами спальне и поправляя на Джоне заботливо подоткнутое одеяло, Шерлок сказал: — Ты же понимаешь, что я не могу быть ему благодарен. Это немыслимо. Но… Чертовски дико звучит… Но я благодарен. И, кажется, даже готов простить.

— Да пошел он! Кого там прощать? Убогий. — Джон расслабленно выдохнул. — Ты не уйдешь? Тебе необходимо поспать.

— Я не хочу спать. Но, конечно же, никуда не уйду.

Уснул он быстрее Джона — придвинулся ближе, закрыл глаза и тихонечко засопел.

«Шерлок сопит во сне. Умереть можно».

*

Разбудил Шерлока настойчивый телефонный звонок, оборвавшийся именно в тот момент, когда он выбрался наконец из ласковых пут крепкого и, впервые за целую вечность, по-настоящему безмятежного сна.

Джон слегка шевельнулся, вздохнул, но не проснулся: усталость и нервные перегрузки были сильнее настороженности и готовности в любой момент броситься на защиту.

То, что он рядом, реален и осязаем, казалось невероятным. И хотя одеяло с головой укутало Джона плотным пуховым коконом, Шерлок, казалось, слышал стук его сердца и циркуляцию крови, даже во сне бурлящей нерастраченной страстью.

Если бы год назад кто-нибудь, Майкрофт, к примеру, предположил, что однажды Шерлок будет лежать в постели с крепко спящим мужчиной, смотреть на него, не отрывая влюбленного взгляда, и бояться даже вздохнуть, презрительному фырчанию и колкостям не было бы предела. Он извел бы сарказмом даже святого. Влюбленный Шерлок? Очень смешно.