Стоик - Страница 21

– И я так полагаю, – заключил Клурфейн, – что если Каупервуд действительно захочет получить Чэринг-Кросс, он сможет этого добиться без особого труда. Электротранспортная компания уже два года назад отказалась финансировать это дело. Подряд перешел в руки к этим инженерам, но, насколько мне известно, у них, кроме вот этих переговоров с Каупервудом, никаких других видов или возможностей нет и не было. Да ведь они, в сущности говоря, даже и не специалисты по транспорту, и если им не посчастливится найти подходящего человека, да с таким капиталом, как у Каупервуда, сомневаюсь, чтобы они когда-нибудь вообще смогли это осилить.

– Так что на этот счет можно пока не беспокоиться? – заметил Джеркинс.

– Да, я полагаю, что так, – важно подтвердил Клурфейн. – Но, пожалуй, нам следовало бы связаться кое с кем из акционеров, которые владеют двумя главными кольцевыми линиями, – Районной и Метрополитен, или потолковать со здешними банкирами на Треднидл-стрит, может, у них что-нибудь и удастся выведать. Вы знаете Кроушоу, фирму «Кроушоу и Воукс»? Они пытались раздобыть денег для Гривса и Хэншоу с тех самых пор, как те получили подряд. Но так, разумеется, ничего из этого и не вышло, так же как и у Электротранспортной компании ничего не вышло еще до них. Слишком им много требуется.

– Электротранспортной? – переспросил Джеркинс. – Это та самая компания, которая первой получила концессию на эту линию? А что там за публика?

Клурфейн, сразу оживившись, стал припоминать все, что он слышал и знал об этой компании. Это было далеко не все, что успел разнюхать Сиппенс, но тем не менее оказалось весьма интересным для обоих. Из недр своей памяти Клурфейн вытаскивал имена: Стэйн, Райдер, Баллок и Джонсон. Главную роль играли Джонсон и Стэйн. Они первые выдвинули проект линии Чэринг-Кросс – Хэмпстед. Стэйн, крупный акционер в компаниях «Районная» и «Сити – Южный Лондон», был из английских аристократов. Джонсон, поверенный Стэйна и вместе с тем юрисконсульт «Районной» и «Метрополитен», входил пайщиком в ту и в другую компании.

– А почему бы нам не попытаться потолковать с этим Джонсоном? – спросил Джеркинс, который после взбучки, полученной от Каупервуда, старался теперь вытянуть из Клурфейна все, что можно. – Такой человек должен быть хорошо осведомлен.

Клурфейн стоял у окна и поглядывал на улицу, но тут он сразу повернулся и уставился на Джеркинса.

– Блестящая идея! – воскликнул он. – В самом деле! Почему нет? Только вот… – Он запнулся и с сомнением посмотрел на Джеркинса. – А удобно это будет? Ведь мы с вами, сколько я понимаю, не имеем полномочий действовать от имени Каупервуда. Вы же, кажется, сами сказали, что он только потому согласился выслушать Гривса и Хэншоу, когда они приезжали в Нью-Йорк, что мы с вами его об этом просили. Ведь он, собственно, нам никаких поручений в связи с ними не давал.

– А мне думается, все-таки недурно было бы пощупать этого Джонсона, – возразил Джеркинс. – Мы можем ему от себя сказать, что вот, например, Каупервуд или там какой-нибудь другой известный ему американский миллионер интересуется подземными дорогами и, в частности, проектом объединения лондонской подземной сети, и тут можно будет ввернуть и насчет Чэринг-Кросс: мол, если бы их компания взяла эту линию снова в свои руки, ее можно было бы выгодно перепродать американцу. А мы с вами, если бы нам удалось их свести, здорово заработали бы, – подумайте-ка, комиссионные на этаком деле! А если нам еще посчастливится скупить акции и перепродать в интересах той же Электротранспортной компании или Каупервуда, тогда уж мы совсем закрепимся в этом предприятии в качестве агентов по покупке и перепродаже. Ну как?

– Неплохая идея, – заметно оживляясь, подхватил Клурфейн. – Попробую позвонить ему.

Он пошел в смежную комнату и уже совсем было взялся за трубку, но остановился и вопросительно взглянул на Джеркинса:

– Я думаю, всего проще попросить его принять нас для консультации. Скажем, что у нас тут сложный финансовый вопрос, который нельзя изложить по телефону. Он подумает, что это платный совет, ну и пусть думает, пока мы ему не объясним, в чем дело.

– Отлично! – сказал Джеркинс. – Давайте звонить. После весьма неопределенного и в высшей степени осторожного разговора Клурфейн положил трубку и объявил:

– Он сказал, что может принять нас завтра, в одиннадцать утра.

– Великолепно! – воскликнул Джеркинс. – Я считаю, что мы с вами на верном пути. Во всяком случае, это какое-то движение. И даже если он сам не заинтересуется, он может нам указать, к кому обратиться.

– Совершенно верно, совершенно верно, – поддакнул Клурфейн, который в эту минуту думал только о том, как бы сорвать побольше и должным образом вознаградить себя. – Я очень рад, что мне это пришло в голову. Тут может такое дело развернуться, каких нам с вами до сих пор еще не перепадало.

– Совершенно верно, совершенно верно! – подхватил ему в тон Джеркинс, вполне разделяя воодушевление своего партнера, но втайне сожалея, что не обошелся без его участия. Ибо Джеркинс воображал себя не только мозгом, но и движущей силой этого содружества.

Контора фирмы «Райдер, Баллок, Джонсон и Чэнс», так же как и контора лорда Стэйна, помещалась в одном из самых темных закоулков Стори-стрит, примыкавшей к зданиям адвокатских корпораций. Сказать по правде, весь этот квартал, если не считать зданий адвокатских корпораций, показался бы всякому американцу весьма неподходящим местом для конторы столь солидных и прославленных юристов Англии. Маленькие, неоднократно перестраивавшиеся трех– или четырехэтажные дома, где прежде ютились какие-то склады и мелкие торговые заведения, преобразились теперь в служебные и приемные кабинеты, в архивы и библиотеки. Здесь помещалось около дюжины юристов со своими стенографистками, клерками, посыльными и прочими служащими.

Стори-стрит была до того узка, что по тротуару вряд ли можно было пройтись по-приятельски под руку, а на мостовой, пожалуй, могли разъехаться две ручные тележки, но уж никак не два солидных экипажа. И однако, в этот тесный проход с утра устремлялся поток рабочих и всякого иного люда, потому что здесь вы срезали наискосок и попадали прямо на Стрэнд и в другие близлежащие кварталы.

Фирма «Райдер, Баллок, Джонсон и Чэнс» занимала все четыре этажа дома № 33 по Стори-стрит. По фасаду дом был шириной не более двадцати трех футов; зато глубиной был футов в пятьдесят. В нижнем этаже, некогда приемной и гостиной жившего здесь в полном уединении весьма необщительного старого судьи, помещались теперь общая приемная и архив. Лорд Стэйн занимал небольшой кабинет в глубине бельэтажа. На третьем этаже находились кабинеты трех главных представителей фирмы – Райдера, Джонсона и Баллока. Чэнс со своими многочисленными помощниками занимал весь четвертый этаж. Контора Элверсона Джонсона, в самой глубине третьего этажа, выходила окнами на крохотный мощеный дворик, который некогда был частью старинного римского двора, но величие этой древности стало чересчур привычным и утратило свой блеск для тех, кому приходилось созерцать его изо дня в день.

Никакой подъемной машины – или лифта, как говорят англичане, – в доме не было. Большая вытяжная труба поднималась из середины третьего этажа и выходила на крышу. В каждом кабинете в стене были по-старинному проделаны отдушины, которые, как предполагалось, способствовали очищению воздуха. Кроме того, в каждом кабинете был камин, который в туманные, сырые зимние дни топили битумным углем, отчего необыкновенно уютная атмосфера этого удобного помещения становилась еще более уютной. В кабинете у каждого поверенного стояли большие добротные письменные столы и стулья, а над камином красовалась мраморная полка, уставленная книгами и статуэтками. На стенах висели потускневшие изображения давно закатившихся светил английской юриспруденции и какие-то бледные английские пейзажи.

Джонсон, весьма влиятельный компаньон фирмы, успешно продвигавшийся на финансовом поприще, был прежде всего человек практический; он вел дела независимо от своих компаньонов, руководствуясь главным образом собственными интересами. Однако в каком-то маленьком уголке его сознания оставалось место и для отвлеченных размышлений – он интересовался вопросами религии и даже сочувствовал распространению нонконформистских доктрин. Он любил рассуждать о лицемерии и духовном застое англиканской церкви, а также не только о земном, но и о небесном величии таких знаменитых сектантов, как Джон Нокс, Уильям Пенн, Джордж Фокс и Джон Уэсли. В его чрезвычайно запутанном и странном представлении о мире уживались самые противоречивые и даже, казалось бы, несовместимые понятия. Он считал, что в мире должен существовать правящий класс, которому надлежит господствовать и умножать свое могущество при помощи необходимой и желательной, если и не всегда заслуживающей оправдания, тонкой хитрости. Поскольку в Англии этот класс уже опирается на законы о собственности, о наследовании, о первородстве, следовательно, это и надлежит считать самым существенным, правильным и непреложным. Поэтому нищим духом, а равно и достоянием, не остается ничего другого, как послушание, труд и вера в отца небесного, который, надо полагать, в свое время как-то позаботился о них. С другой стороны, огромная пропасть между не всегда нищей духом бедностью и незаслуженным богатством казалась Джонсону чем-то жестоким и даже греховным. Это мировоззрение поддерживало в нем самые нетерпимые религиозные настроения, которые иной раз доходили до ханжества.