Стоик - Страница 20

– Ну что ж, – сказала она. – А ты правда хочешь, чтобы я поехала с тобой?

– Зачем бы я стал тебе предлагать, если бы не хотел? Разумеется, хочу. Мне сейчас, видишь ли, предстоит сделать очень серьезный шаг. И он может для меня обернуться очень удачно, а может и нет. Но как бы то ни было, – тут Каупервуд, следуя своему излюбленному правилу, прибегнул к спасительной лжи, не постыдившись сыграть на самых заветных, самых сокровенных чувствах Эйлин, – ведь ты была со мной оба раза, когда я затевал свои предприятия, мне кажется, ты должна быть со мной и на этот раз, когда я задумал третье. Разве не правда?

– О да, Фрэнк! Если это так, как ты говоришь, я хочу быть с тобой. Это будет просто замечательно. Я буду готова, как только ты скажешь. Когда мы поедем? Каким пароходом?

– Я велю Джемисону, – сказал он, имея в виду своего секретаря, – чтобы он узнал все, что надо, и тогда я дам тебе знать.

Эйлин подошла к двери и позвонила Карру, чтобы распорядиться насчет ужина. Она точно ожила. На нее вдруг пахнуло прежней жизнью, когда она делила с Каупервудом его могущество, его успех. Она тут же приказала Карру достать чемоданы и осмотреть их.

А Каупервуд пожелал узнать, как поживают тропические птицы, которых он привез для оранжереи, и он предложил Эйлин пойти вместе. Эйлин, вся сияя, направилась с ним в оранжерею и смотрела на него, не сводя глаз, пока он возился с двумя резвыми трупиалами с Ориноко и подсвистывал им, стараясь раззадорить самца, чтобы услышать его пронзительный крик. Внезапно он обернулся к Эйлин и сказал:

– Видишь ли, Эйлин, я всегда мечтал сделать из этого дома настоящий музей. Я и сейчас покупаю кое-что и уверен, что когда-нибудь это будет одна из самых замечательных частных коллекций. Последнее время я много думал, как бы это мне с тобой уладить, чтобы после моей смерти – ведь рано или поздно, а придется все же помереть, – дом этот сохранился не просто как память обо мне, а доставлял бы радость людям, которые любят такие редкости. Я собираюсь составить новое завещание – и вот надо подумать, как бы это внести туда. На лице Эйлин выразилось удивление. С чего это ему пришло в голову?

– Мне вот-вот исполнится шестьдесят, – спокойно продолжал он, – и хотя я еще пока не собираюсь умирать, все-таки нужно как-то привести дела в порядок. В число моих душеприказчиков – их всего будет пять – я хочу включить Долена из Филадельфии, мистера Коула и затем Центральное акционерное кредитное общество. Долен и Коул превосходно разбираются в финансовой и формально-юридической стороне дела, и они сумеют выполнить все мои распоряжения. Но так как я собираюсь оставить тебе этот дом в пожизненное пользование, я думаю, не назвать ли мне и тебя вместе с Доленом и Коулом, и тогда ты сможешь либо сама открыть дом для посещения публики, либо позаботиться о том, чтобы это было сделано. Я хочу, чтобы этот дом был по-настоящему красив, чтобы он остался таким же и после моей смерти.

Эйлин прямо-таки себя не помнила от радости. Чем объяснить, что ее муж отводит ей такую серьезную роль в своих делах? Она была польщена и обрадована. Может быть, он и правда образумился?

– Ты знаешь, Фрэнк, – сказала она, пытаясь как-то совладать со своими чувствами, – я всегда очень близко принимаю к сердцу все, что тебя касается. У меня, в сущности, никогда не было никакой жизни помимо тебя – да мне и сейчас без тебя ничего не надо, хотя ты-то, конечно, теперь чувствуешь совсем по-другому. Так вот, то, что ты говорил насчет дома, – оставишь ли ты его мне, или сделаешь меня одним из твоих душеприказчиков, ты можешь быть совершенно спокоен: я ничего не изменю. Я никогда не делала вида, будто разбираюсь в таких вещах и обладаю таким вкусом, как ты, но ты можешь быть уверен, что твое желание для меня свято.

Каупервуд, слушая это признание Эйлин, тыкал пальцем в зеленовато-оранжевого попугая макао, который своим пронзительным криком и яркой окраской вносил такой диссонанс в эту глубоко прочувствованную сцену. Но Каупервуд в самом деле был растроган словами Эйлин, он повернулся к ней и потрепал ее по плечу.

– Я знаю это, Эйлин. Ведь мне всегда только одного и хотелось, чтобы мы с тобой могли смотреть на жизнь одинаково. Но так как это у нас не получается, я, сколько могу, готов пойти тебе навстречу, потому что я знаю: что бы там ни было или ни будет, ты все-таки привязана ко мне и будешь привязана до конца жизни. И мне, веришь ты этому или нет, всегда хочется отплатить тебе за это всем, чем я могу. Вот отсюда и этот наш сегодняшний разговор о доме; есть и еще кое-что, о чем я собираюсь с тобой поговорить.

За ужином он рассказал Эйлин о своем намерении сделать дар какой-нибудь больнице для расширения ее лабораторий и о том, как еще он собирается распорядиться своими деньгами. В связи с этим, сказал он, ему придется частенько наведываться в Нью-Йорк, и ему было бы удобно, если бы она жила здесь, чтобы он всегда мог приехать к себе домой. Ну, разумеется, от времени до времени и она тоже сможет прокатиться за границу.

И, видя Эйлин такой довольной и веселой, Каупервуд мысленно поздравлял себя с тем, что ему удалось заставить ее принять его условия. Ну, если у них и дальше так пойдет, тогда, можно сказать, все превосходно.

Тем временем мистер Джеркинс в Лондоне был занят беседой со своим партнером Клурфейном, которому он и сообщил сногсшибательную новость о том, что великий Каупервуд, по-видимому, серьезно интересуется лондонской подземкой в целом! Он подробно пересказал ему все, что говорил Каупервуд, и сокрушенно покачивал головой, удивляясь, как это они попали впросак и не сообразили, что такой крупный воротила, конечно, не станет возиться с какой-то одной маленькой веткой. Смешно даже и подумать, чтобы Гривс и Хэншоу могли прельстить его половинным паем в их предприятии! Да лучше бы они и не заикались об этом. Меньше пятидесяти одного процента акций даже и предлагать нечего. Ну, а как все-таки полагает Клурфейн, удастся Гривсу и Хэншоу раздобыть денег в Англии на эту их линию?

Клурфейн, тучный, жирный голландец, весьма пронырливый во всяких мелких делишках, был абсолютно лишен какого бы то ни было чутья и догадки в делах, требующих широкого размаха и смелости.

– Да нет! Где им! – отвечал он, не задумываясь. – У нас здесь уйма этих контрактов. Столько всяких компаний грызутся между собой из-за одной какой-нибудь линии. И ни одна не хочет объединяться с другой и обеспечить публику удобным сквозным транспортом за доступную плату. Я ведь это все на себе испытал: сколько уже лет приходится колесить по Лондону. Да вы сами подумайте: существуют две центральные линии – Метрополитен и Районная, которые вместе охватывают деловой центр Лондона… – И он очень подробно начал объяснять Джеркинсу практические и финансовые просчеты, допущенные обеими компаниями, и проистекающие отсюда затруднения, в которые они попали. – И ведь вот до сих пор не могут объединиться и продолжить новые линии, ни хотя бы переоборудовать и электрифицировать старые. Так и ходят эти паровички – где в туннелях, а где под открытым небом. Единственная компания, которая строила хоть с каким-то соображением, – это акционерная компания «Сити – Южный Лондон»: она выстроила линию от колонны в Сити до Клэпем-Коммон и пустила по ней электрические поезда с третьим рельсом – светло, чисто, поезда ходят бесперебойно; но это единственная хорошо обслуживаемая ветка. И опять-таки она слишком коротка: людям приходится пересаживаться и еще раз платить за проезд по кольцу. Да, Лондону, конечно, нужен именно такой человек, как Каупервуд; ну, разумеется, и свои английские капиталисты тоже могли бы кое-что сделать, если бы они только сговорились между собой, вложили бы сообща деньги и как следует переоборудовали и расширили сеть.

Ну, а что касается новых линий, на которые Каупервуд мог бы получить концессию, то, к примеру сказать, был такой проект у одного лондонца, некоего Эбингтона Скэрра. Он получил подряд на постройку подземной линии от Бейкер-стрит до вокзала Ватерлоо, но вот прошло уже около полутора лет, и ничего так и не сделано. Ходят слухи, что Районная тоже собирается строить новые ветки. Да, как видно, ни там, ни здесь нет капитала.