Сто семидесятая (СИ) - Страница 3

Не знаю, сколько прошло времени, но однажды в комнате появился другой ратенмарец. Мужчина. На нем был тёмно-синий костюм, украшенный позолоченными значками.

Не знаю, что я ожидала увидеть, рисуя в воображении звероподобных ратенмарцев, но, вспоминая серую неприметную внешность темноволосого Синего, могу признать, что он плохо походил на мои красочные и жуткие образы.

Впрочем, тогда все казалось иначе.

Напуганная до полусмерти, я забилась в угол и просто глазела на лицо одного из них, чувствуя, как заполошно колотится сердце.

Ратенмарец задавал вопросы. Много вопросов, но я ничего не слышала, кроме стука собственного сердца. Он что-то записывал. В конце концов ему надоело и он поднялся, приблизился ко мне и отхлестал по щекам.

- Сколько тебе дюжин? - услышала я наконец.

Мой взгляд метался по лицу захватчика, не зная, на чем остановиться. Мне казалось, что начались пытки.

- На вид четырнадцать, - прищурился он, окидывая меня взглядом. - Четырнадцать? - резко спросил мужчина, хмурясь все больше.

От испуга я вздрогнула.

Он сделал пометку на электронной дощечке в руках и ушёл.

А дальше меня куда-то везли. Я думала, что меня волокут в одну из тех ужасных лабораторий, о которых рассказывала мама, но в итоге я оказалась здесь, на Матере.

Сначала меня долго держали в карцере, когда я впадала в истерики и пыталась сбежать. В промежутках между приступами и отсидками в карцерах со мной беседовал ратенмарец. Он пытался выглядеть добрым и понимающим, и тогда мне казалось, что он не такой как остальные, он видит, как мне плохо и больно. Он сочувствует.

Тогда я ещё плохо осознавала, что происходит.

Позже я узнала, что таких, как он, называют психокорректорами. Они рылись в чужих головах, преследуя собственные цели.

Однажды, перед очередным занятием с психокорректором, я услышала, как тот разговаривает с высокой женщиной, она иногда присутствовала при наших беседах. Я видела её всего несколько раз, и лицо её, всегда суровое и хмурое при встречах, мне сразу не понравилось.

Они говорили о том, что если в течение следующих десяти кругов я не покажу позитивной динамики, меня отвезут в лабораторию.

Новость потрясла до глубины души, и это был первый разговор с психокорректором, когда я попыталась ответить. Скупо, бедно, отдельными словами, но пыталась, помня, как безразлично звучал голос этого человека, готового отправить меня в худшее на свете место.

Через десять кругов меня трясло мелкой дрожью, когда я шла на новую или, вернее сказать, последнюю встречу с нес Паристо - так звали психокорректора. Я даже не поверила ему, когда он сказал, что меня переводят к другим девочкам. Я думала, он врёт, чтобы одурачить меня и доставить в лабораторию без лишних проблем.

Он попросил меня не рассказывать о том, кто я такая и откуда. Он объяснял, глядя в мои глаза немигающим взглядом, что от этого будет зависеть, всё ли хорошо со мной будет в будущем. Я просто кивала. И только позже, присоединившись к группе из десяти девочек, поняла, почему он советовал держать рот на замке.

Эти девочки, глядевшие на меня с лёгкой насторожённостью, стоило мне присоединиться к группе, не имели ни малейшего понятия о том, кто они такие.

Не могу передать собственного шока, когда вся картина, не спеша, стала складываться в моей голове, формируясь из отдельных фрагментов: фраз, образов, событий.

Все эти десять девочек, как и я, были тейанки, но, в отличие от меня, они никогда даже не слышали о родной планете! Они считали себя особой кастой ратенмарок, чья судьба заключалась в том, чтобы помогать Проводящим.

Кто такие Проводящие - парни, занимавшие в обеденной зале отдельный угол, я разобралась очень скоро. Они и были теми самыми капитанами-мутантами, о которых знали мы, те, кто жил на воле, на своей земле.

По мнению девушек, они жили для того, чтобы делиться собственной энергией с Проводящими и таким образом внести свой вклад в борьбу за мирный Ратенмар. Для этого, как вдалбливали учителя в их головы круг за кругом, они должны проявлять беспрекословное послушание и полностью подчиняться обучающим, чтобы в дальнейшем точно так же подчиняться Проводящим.

Услышав это впервые на уроке, я лишилась дара речи, чувствуя, как на затылке волосы встают дыбом. Но слух меня не подводил: именно это мне предстояло слышать каждый круг на протяжении последних двух дюжин.

У меня было несколько предположений о том, почему они так свято верили в эту чепуху.

В школе Хранящих было шестнадцать групп. Это я знала, сталкиваясь с другими девочками в обеденной. Их порядковый номер на платье всегда включал цифру от двенадцати до шестнадцати, соответствуя возрасту и меняясь только третьей цифрой, от ноля до девяти, говоря тем самым, что в каждой группе всего десять девочек. В этом меня убеждал и собственный номер, стоило мне присоединиться к группе Четырнадцать. В отличие от остальных, на моей груди значилось 149.1 - я была лишней.

Сначала я посчитала, что всего групп пять, но когда, окончив год обучения, из школы пропала Шестнадцатая группа, а на место Двенадцатой у нас появились новые девочки, я все поняла. Были и младшие. Только обучали их отдельно от старших. Значит, их ловили на нашей планете малютками... или, может... или, может, заставляли наших женщин, тех, которых отправляли в лаборатории...

Слишком страшно. Слезы снова скопились в уголках глаз.

Не знаю, зачем ратенмарцам понадобилось присоединять меня к их идеально дрессированным Хранящим, но на этот вопрос я вряд ли найду ответ.

Что бы было, если бы тогда тот мужчина в синей форме, напугавший меня до колик, не решил, что мне четырнадцать? Должно быть, случайную судорогу он принял за кивок, даже не догадываясь, что к моменту моего похищения с Тейаны мне было уже семнадцать. Я немного отличалась от сверстниц более скромным ростом и худобой и потому выглядела младше.

Отучившись на Матере две дюжины и достигнув заключительной ступени обучения, вместо очередного номера - Сто шестьдесят девять точка один, я получила номер Сто семьдесят.

Сто семьдесят - номер, которого не должно было быть на Матере.

Глава вторая

ЭНЕРГООБМЕН

Когда время наказания вышло, я с трудом разогнула спину и, превозмогая боль, ломившую каждый сустав в теле, выбралась из карцера.

Ноги окостенели и не желали слушаться, руки одеревенели, шея противно поскрипывала, причиняя дикую боль при попытке слегка повернуть голову. Плечи напоминали вешалку, на которой висело моё бесполезное тело.

С трудом я добралась до трансфера. Прежде всего предстояло отчитаться куратору в том, что я исполнила наказание и снова готова к учёбе.