Стимпанк - Страница 66
И никаких Времен Года, и ни Ночь, ни Утро. Это было Лето, вложенное в Лето, столетия Июней.
Она пребывала в бесконечном путешествии по Улице Эфира.
Эмили прожила вечность в Обители Лета. Простейший факт. Никогда не было Амхерста, Лавиньи, мамы, Сквайра, Карло – все они только плоды ее воображения. А вовеки существовали только не меняющийся ландшафт, ее спутники и стайка детишек.
Теперь их было шестеро: Аллен, Сильвия, Харт, Делмор, Энн и Адриенна. Закопанные в почву Земли их невежественными горюющими близкими, они, как прилежные личинки, прокопали ходы и вышли из своего кокона, дерна, в Обители Лета в прекрасных формах детства и с разумом, прополоснутым Летой.
Не уставая, не нуждаясь ни в еде, ни в питье, дети, несомненно, шли бы без остановки к своему дальнему мистическому морю, если бы их не задерживали люди. Однако узы, возникшие между Алленом и Уолтом, все еще были крепкими, и дети останавливались, когда останавливались люди.
Во время таких остановок – все менее регулярных по мере того, как путешественники утрачивали связь с земными ритмами, дети образовывали безмолвный круг интроспекции. Эмили вспомнился нелепый сеанс в «Лаврах» – кольцо детей походило на тот фарс не более, чем Парламент походит на стаю галдящих ворон.
Что произойдет, когда к ним прибавится седьмой ребенок, предсказать не мог никто. Даже Аллен сказал, что не знает…
Эмили не представляла, что заставляет остальных продолжать эти безумные поиски спасения из загробного мира. Ею самой двигала только любовь к Уолту и мечты о том, какой может быть их жизнь по возвращении на Землю.
Эмили и ее Поманокский Покоритель не насладились другим свиданием после первого. Эмили сама не искала Уолта для второй «полуночной» встречи, а он не пришел к ней. И очень хорошо. Даже по ту сторону смерти следовало соблюдать декорум. Эмили было довольно знать, что их неугасимая любовь все еще пылает подобно вулкану под поверхностью их дружественности.
Как багряно Огонь бушует внизу, как ненадежна кора. Откройся я, он населил бы благоговейным страхом мою уединенность.
Она испытывала жалость к остальным, лишенным такой опоры, и пыталась делиться с ними своей силой и бодростью.
Но в этот день – возможно, седьмой после их прибытия, возможно, семисотый, – среди истомленных путешественников не отыскалось бы и искры надежды.
Когда знакомый возглас Уолта вывел их из апатии, они еле побрели к месту реинкарнации, несмотря на ее решающее значение.
– Наше последнее утомительно безупречное дитя, – протянул Крукс, когда они окружили завершающего младенца травы. – Кто-нибудь уже услышал Трубный Глас?
Уолт смотрел на заново рожденного мальчика непонятным взглядом, с выражением непривычной тревоги на лице.
– Что-то путает меня там, где я думал себя безопасней всего! Как может самая эта земля не занемочь, переполненная мертвечиной? Где гнусные жидкости, которыми она напитана? Если я проведу борозду моим плугом, он вывернет смрадную плоть! Каждый комочек этого перегноя прежде был частью больного, поколений пьяниц и обжор!
Уолт упал на колени и погрузил пальцы в почву.
– Самый ветер должен нести заразу!
Эмили поспешила к Уолту, опустилась на траву и обняла его.
– Уолт, прошу тебя! Ты нужен нам! Не поддавайся бреду… ради меня!
Мало-помалу рыдания стихли, и Уолт пришел в себя. Он встал и вытер выпачканные землей руки о штаны.
– Ну хорошо. Я не земля и не придаток земли. Я друг и спутник людей, таких же бессмертных и неизмеримых, как сам я.
– Гораздо лучше, – одобрила Эмили.
Пока Уолт переживал свой миг устрашающего сомнения в видимостях, мадам Селяви кругами приближалась к новейшему ребенку. Теперь, опустившись рядом с ним на колени, она спросила с сахариновой сладостью:
– Скажи нам твое имя, petit be be [147].
– Мое имя Езра…
И тут мадам Селяви завизжала:
– Слушай, Езра, черт проклятый! Ты вытащишь нас из этого ада, не то я снова тебя пришибу!
Ясновидица сжала горло ребенка обеими руками… И замерла, будто парализованная Гальваническими Силами.
Изо рта Езры раздался голос мадам, звонкий, как колокол унитариев:
– Мое имя – Мод Фрикетт. Я родилась у незамужней торговки рыбой на Фултонском рынке в Нью-Йорке. В семь лет я осиротела и жила на улицах, ночуя на ист-ривсрской барже. В десять лет меня изнасиловали матросы. В тринадцать я стала проституткой. В пятнадцать лет вдобавок стала карманницей и приторговывала джином. И накопила достаточно денег, чтобы в двадцать лет открыть свой собственный бордель. Когда полиция его закрыла, я сменила занятие. Я поселилась в Олбени как медиум. Вот где меня нашел Энди. Он думает, будто использует меня, но все как раз наоборот. Никто не использует старушку Мод! Никому на это ума не хватит. Все они лохи, все до единого, ощипывать их и ощипывать…
С невероятным усилием мадам Селяви отдернула руки от ребенка, прервав непроизвольную речь. Секунду-две она оставалась на коленях. Затем ее глаза закатились, и она рухнула наземь в глубоком обмороке.
Дэвис бросился помочь сокрушенной ясновидице, а следом за ним и остальные. Дети тем временем спокойно занялись Езрой, который тоже потерял сознание. После того как неподвижное тело мадам было бережно уложено между стреноженными страусихами, Крукс высказал вслух их общий вывод:
– Форма передачи мыслей…
Уолт выразил то же более поэтично:
– Ребенок возник и стал тем, на что бросил первый взгляд.
Дэвис возразил:
– Но вы же не верите, будто нелепая биография, которую изрыгал ребенок, имеет отношение к мадам Селяви? Это же явный пример случайного спиритического излияния неприкаянной души, наложившей себя на соединившиеся сознания Хросы и Езры…
Остин отмел оправдания Дэвиса: – Довольно, Дэвис. Даже если вы и правда слепы к уловкам этой женщины, не ждите того же от нас. Вы и Мод, как теперь нам следует ее называть, ошибались во всем, что касается этого места. И не забудьте, как я застиг вас, когда вы готовили свою «идеоплазму» у меня на кухне! Господи, каким дураком я был, что принял ваши жалкие потуги объяснить! Видимо, мое горе свело меня с ума и ослепило! Дэвис сломался:
– Это правда! Помилуй меня Бог, это правда. Идеоплазма – это просто вата, намоченная в растворе разных солей и минералов, которые каким-то образом светятся. Но намерений прямого обмана у нас не было. Мод, каково бы ни было ее происхождение, наделена истинным даром. Мы просто искали помочь людям в их горе. И брали деньги только-только, чтобы обеспечить себе самую малую толику комфорта…
Крукс задумчиво подпер подбородок ладонью.
– Нам следует определить составные части вашего идеоплазмического рецепта, мистер Дэвис. Это поставит нашу экспедицию через измерения на более научную основу…
– Как ни интересны эти признания, – перебил Уолт, – и как ни полезно облегчить совесть, они имеют малое отношение к нашему безвыходному положению. Видимо, пока малыш Езра не очнется, дальнейшее развитие событий не ожидается. Не использовать ли нам этот промежуток для отдыха? Кто-то из нас должен будет следить за детьми…
– Я готов, – сказал Дэвис.
– Я останусь с вами, – сказал Остин. – Не хочу, чтобы меня еще раз обманули или надули…
– Мистер Дикинсон, уверяю вас…
– Прошу вас, избавьте меня от ваших уверений. Приступим к нашему бдению.
Они отошли на расстояние нескольких шагов от терпеливо ожидающих детей, которые сгрудились вокруг своего лежащего товарища. Остальные люди быстро поставили три палатки.
– Я буду внимательно следить за Мод, – сказал Крукс, едва все еще бесчувственная женщина была по его указанию помещена в его палатку. – Я кое-что понимаю в медицине и смогу оказать ей помощь. Я уверен, мисс Дикинсон будет рада не разделять свою палатку с такой пациенткой.
На этом все разошлись по палаткам.
Эмили беспокойно ворочалась. Как она ни старалась, ей не удавалось уснуть. Что произойдет, когда Езра очнется? Каким образом мистификация Дэвиса и Мод превратилась в мрачную реальность? Увидит ли кто-нибудь из них родной дом, или все они умрут здесь, прежде впав в безумие?