Стихи-Я Пушкина (СИ) - Страница 4

- Физкультура - это не просто так, кот наплакал, а, так и напиши, сынок, повыше, настоящая:

- Фи-зи-чес-кая Культ-Ура!

Что, мол, народу, простому народу, ваше Слово не нужно - иму зерна выдай из заначки губисполкома, ибо план? А когда мы его выполняли? Не бывает.

Пушкин, следовательно, делает как раз наоборот, не Стихию производит, а:

- Словом ее укрощает, превращая в мир для человека - Христианство.

Вот так как раз думал Евгений в Медном Всаднике, и ему показали Куськину Мать, Потоп, а потом и сам Медный Всадник, как Материя за Духом:

- Погнался.

Или мистер Х-ера, привезенный возницей евреем в село Горюхино, заставил его мирных и добрых жителей повесить носы, и прекратить писать даже про физическую культуру на клубе, заставил, чтобы доказать:

- Материя определяет его сознание, - и не только:

- Даже наше.

Как, спрашивается, после этого не поменять частицы НЕ в Воображаемом Разговоре местами? Да, трудно, но трудно поверить в Бога, а ученый мог бы и последовать логике. Как и в Двух Веронцах, Аникст мог бы заметить, что таких Описок, как спутать сушу с морем, а Милан с Падуей:

- Не бывает-т.

Хотя Пушкин - в общем-то - предупредил:

- Чтобы увидеть это, победы его героев во всех Повестях Белкина - кажущиеся с первого взгляда поражениями - надо увидеть:

- Дом Джентльмена в сельской местности, Дом этого самого Белкина, как:

- Эфирную структуру дома Германна из Пиковой Дамы, - следовательно, надо быть:

- Рыцарем Розы и Креста, - а:

- Это еще больше запрещено, чем верить в бога.

Тем не менее, повторю еще раз: ученый мог настоять на том, что Пушкин в Воображаемом Разговоре с Александром 1 изобразил Сиэтэ, ну, как Шекспир всегда делал.

Но вполне возможно Мистер Икс - Х - запретил и это весьма недвусмысленно. Удивляет:

- Откуда они в 17-м году знали все эти премудрости? Чтобы очень логично запретить их враз и завсегда, - я не понимаю.

Неужели древняя идеология Золотого Литого Тельца была так проработана в России перед 1917 годом, что ее всей душой, всем сердцем поняли в России и, возможно, даже не только евреи?

В любом случае можно сделать вывод:

- Стихия - это не Пушкин, а его антипод, и второй:

- Стихия, да, есть, но и она, похоже, тоже кем-то управляется.

Поэт идет: открыты вежды,

Но он не видит никого;

А между тем за край одежды

Прохожий дергает его...

- - - - - - - -

И в конце:

Как Дездемона избирает

Кумир для сердца своего.

--------------------

И вопрос:

- Как выбирает Дездемона? - И можно думать, душой, стихией, как думают Борис Парамонов и Иван Толстой, но вот Пушкин конкретизирует, что нет, не только, а точнее:

- Бурмин нашел Марью Гавриловну у пруда, под ивою, с книгою в руках и в белом платье, настоящей героинею романа.

И более того, она проверяет по этой книге то, что говорит Бурмин, объясняясь ей в любви, укрощая свою стихию театром:

- Я вас люблю, - сказал Бурмин, - я вас люблю страстно...

И она видит: совпало - это первое письмо Сен-Пре, вспомнила, с кем она переписывались в юности письмами из этого романа Жан-Жака Руссо Новая Элоиза.

Поэтому.

Поэтому Человеку, чтобы поверить в Бога - надо только вспомнить всё, - как сказал Арнольд Шварценеггер, вспомнить свой с Ним Завет - не чужой:

- Свой Завет.

Кажется:

- Ну не смешно ли противопоставлять ТЕАТР - Стихии, тем более управляемой?

Говорят, бог был против театра, - но это может быть только, как против профанации истины.

Недаром какая сейчас ведется борьба с театрами-то! Поняли, что не вырубить топором - театр с легкостью даже аннигилирует.

Далее, про формулировку Толстым: Гордись поэт! - Откуда взято? Также:

- Гнилой пень вместо того, что сейчас вижу я в тексте открытой книги:

- Чахлый.

Толстой читает:

- Волнует степь и пыль несет, - когда написано:

- Подъемлет лист и пыль несет.

И вот этот:

- Гордись поэт, - тогда, как у меня просто:

- Таков поэт: как Аквилон

Что хочет, то и носит он.

И делается заключение:

- Этим Гордись Пушкин отменяет нравственность.

Похоже на какой-то черновой вариант в стиле допотопной лирики Жуковского.

Здесь дело не в гордости, принципиально не в этом дело, когда Пушкин пишет:

- Зачем арапа своего

Младая любит Дездемона,

Как месяц любит ночи мглу? - а до этого про ветр в овраге, когда надо гонять корабли по морю, про орла, покидающего горы и башни ради чахлого пня.

И продолжает:

Таков поэт: как Аквилон

Что хочет, то и носит он -

Орлу подобно он летает

И, не спросясь ни у кого,

Как Дездемона избирает

Кумир для сердца своего.

И, не мудрствуя лукаво, Иван Толстой называет такое поведение:

- Стихийным! - Вопрос:

- Почему тогда Чарский молчал, изумленный и растроганный?

- Ну что? - спрашивает поэт.

И Чарский рассказывает, чем он очень удивлен и растроган, - нет, не стихией, клокочущей в Медном Всаднике, а наоборот, тем, что чужая мысль, чуть коснувшись слуха поэта, тут же стала его собственной! Как будто он думал об этом же самом всю оставшуюся жизнь.

Понимаете, думал всю жизнь! Вот в чем дело, в том, что поэт только о том и думает, как:

- Укротить Стихию, - едва она появится. - А не наоборот, сам такая же стихия.

Разница большая:

- Тигр и его Укротитель.

Как говорится:

- Я звал тебя и рад, что вижу! - Это не просто бой Лермонтова с барсом - или что у него там было, в ожидание смертельной ничьей - а ожидание противника, чтобы победить его, однако:

- Во славу Божию! - Как и написано в другом месте:

- И как гром его угроза поражала мусульман.

В конце там же написано, что вернувшись домой после победы:

- Как безумец умер он. - Ибо:

- Вступить в бой со стихией - это одно, победить её можно, как это сделал Импровизатор из Египетских Ночей, - но.