Стихи. Часть 1 - Страница 10
Изменить размер шрифта:
Остальное – просто жизнь
И зачем же я вспомнил
Нелегко, неспокойно, когда
Выворачивают с корнем,
Буря – грусть, печаль – беда?
Разве мало бессоннице было
Волчьего воя и тишины,
Тише которой только могила,
Печальней – на холмик цветы.
Разве не ставил я свечи?
Не молился как мог?
Не мои разве плечи
И на солнце бросало в озноб?
Не иголочки мелкою дрожью —
Гвозди вбивались тупые,
То карими, что невозможно,
То белыми, как лебединые крылья.
А зачем же я вспомнил
Неосторожно, наотмашь, открыто?
Потому что этого кроме
Было как не было, прошло и забыто.
Спасибо тебе, память,
За эту звёздность – ночь,
Которой шла душа на паперть,
Как на Голгофу шёл Господь.
С сердцем на ладони жизнь короче, больше боли
На самый краешек рассвета,
Его тревожа меньше ветерка,
Я приземлюсь кусочком неба,
Сложив уставших два крыла.
Как же они до звёзд хотели
Меня приблизить в эту ночь!
Но сил их, верно, тяжелее
Пуды грехов моих – и как помочь
Терявшим с каждым взмахом
Уже остаток своих сил?
Презрев гордыню, я на плаху
Суда души их приземлил.
Теперь на краешке рассвета
Как безымянный крест стою.
С душой – во промысел поэта,
А руки – листья на ветру.
Полёт окончен. Звёзды пали.
Горит одна огромная звезда.
О если вы бы только знали,
Как жизнь прекрасна,
не живёшь пока…
Простое, как небо
Теперь я словно мавзолей —
Открыт для посещения.
Три тысячи моих друзей
Держало сердце, чувство, настроение.
Я не был в белом. Я не лгал,
Не льстил, не лицемерил.
Я просто чуточку больней страдал,
Немножко выше целил.
И мне за это упадёт.
Придёт, чтоб взять, и не отпустит.
Число не знаю и не знаю год,
Но улетели осенью,
а возвратятся ли – расскажут гуси.
Три тысячи моих друзей!
Три тыщи человечищ!
И если хоть один,
Но стал добрей,
Я промыслом не зря
Был Им отмечен.
Им
Вот наконец-то и ночь позади.
Как квартал в переулок, рассвет
Обострённым углом тишины
Не хуже резца каждый очистил предмет.
Ничего ещё лишнего нет —
Знак короткого блага перед утратой.
Ведь день не умеет, как и человек,
Обойтись без набега и дани богатой.
И вот начинается… Вот
Кто-то уже рвётся быть первым.
Пока ещё солнце только встаёт,
И в струны ещё только тянутся нервы.
Но минет какой-нибудь час, и его
Будет с лихвой уже, чтобы
Мы истёрли толпою даже Его,
Не говоря уж о просто убогих.
Не вырваться нам, мы уже под уздой,
И рвут наши губы не трубы.
Поёт нынче кто-то один, он – другой,
Не с нами в толпе, и его мы не любим.
Потом будет проза огромных цветов
И в рост его камень гранитный,
Что даже банальность вчерашняя слов
Уже есть петит неоспоримо великий.
Но раньше никак. Мы всё те ж под уздой,
И рвут наши губы не трубы.
Поёт снова кто-то один, он – другой,
Не с нами в толпе, как мы любим.
И губим, губим, вновь губим
Последнего, может быть, от образца,
Кому окровавили губы, но трубы!
А не наша солёная в пене слюнца.
Куда же мы, братцы? Куда?..
С тропинкой легче и не так темно
Как много я уже лишь вспоминаю,
До откровенья зная всё наперёд…
Календари назад тихонечко листая,
Душа то вздрогнет, то о крылах, а то замрёт.
Дорог, исполненных трудом до пота,
Приятен воздух, сладок дым,
Не то что гниль напополам с болотом,
Когда я трусил и просто мимо проходил.
Молчание услужливее подлости.
Его не слышно и даже рядом нет.
Оно безлико до подробности:
Ничто – не мир, никто – не человек.
Стереть то ластиком не выйдет —
Заплатишь ровно по счетам:
Кого предал? За что обидел?
И всех дороже, если промолчал.
О сколько там души осталось…
Как было больно сердцу себя рвать.
Коль доживёшь, всё взвесит старость,
А если нет, то можно просто посчитать
Пришедших над тобой склониться.
Последний путь, он словно крест —
Ровней не стать, не распрямиться,
Как не уменьшить, не прибавить вес.
Под небом кончено – взахлёб и бесполезно.
Кто провожал, все разойдутся по домам.
А там развязно одинаково, по-разному нетрезво
Промоют косточки, раскурят фимиам.
«Нам не дано предугадать»,
Но это вовсе не спасение – предостережение
Не уповать на благодать,
А двигаться, преодолевать
И не отчаиваться до грехопадения.
А там развязно одинаково,
По-разному нетрезво
Промоют косточки, раскурят фимиам…
Я не о том, что всё равно,
Земле последней, в оградке место —
С тропинкой легче и не так темно.