Стихи - Страница 22
Изменить размер шрифта:
1975
" Что ни делай — а жертве насилья "
Что ни делай — а жертве насилья
никогда не забыть о беде,
не расправить помятые крылья,
не предаться беспечной судьбе.
Что за дело умам любопытным?
Но уже шепоток за плечом,
словно связана чем-то постыдным
истязуемая с палачом.
Мир твердит, что страдание свято,
но в молчанье проходит она
и глядит на людей виновато,
словно чем-нибудь заклеймена.
1975
ИЗ ВРЕМЕН ОККУПАЦИИ
Дойчкомендант — бюрократ и фашист
вызвал к себе бургомистра-иуду:
— Слушайте нас, господин бургомистр!
Надо сказать православному люду:
мы за религию! Чтоб не прослыть
гуннами, варварами, чужаками,
я предлагаю — давайте открыть
церкви, закрытые большевиками! —
…Город стоял на горе, на виду.
Сорок церквей отводились под склады.
В том роковом сорок первом году
только в одной загорались лампады…
— Я разрешаю губернский собор!
Немцы слова не бросают на ветер! —
Был бургомистр проходимец и вор,
но не дурак, потому и ответил:
— Герр комендант, поотвыкнул народ
от православья.
Советскую школу
люди прошли.
Нам бы малый приход —
церковь Апостолов или Николу… —
Храм застеклили, лампады зажгли,
произнесли благодарное слово…
Кончилась служба, и в город вошли
с грохотом танки комкора Попова.
Герр комендант с бургомистром вдвоем
на перекладине рядом повисли…
Город дымился, сожженный огнем,
трубы тянулись в морозные выси.
…………………………………………………….
Но с той поры, как печальный курьез
или как память военной эпохи,
в нем — два прибежища пенья и слез,
где обитают надежды и вздохи.
1975
СТАРУХА
Тряпичница и попрыгунья,
красотка тридцатых годов
сидит, погружаясь в раздумья,
в кругу отживающих вдов.
Бывало, женой командарма
на полузакрытых балах
она танцевала так плавно,
блистая во всех зеркалах.
Четыре гранатовых ромба
горело в петлице его…
Нет-нет расхохочется, словно
все длится ее торжество.
Нет-нет да поблекшие патлы
мизинцем поправит слегка…
Да ей при дворе Клеопатры
блистать бы в иные века!
Но запах французской «Шанели»,
венчавшей ее красоту,
слинял на казенной постели,
растаял на зимнем ветру.
Трещали такие морозы,
и вьюга такая мела,
что даже такие стрекозы
себе обжигали крыла.
1975
" Был Дмитрий Самозванец не дурак, "
Был Дмитрий Самозванец не дурак,
он знал, что черни любо самозванство,
но что-то где-то рассчитал не так
и черным пеплом вылетел в пространство.
Как истый царь на белом жеребце
он въехал в Боровицкие ворота…
А то, что с ним произошло в конце, —
все потому, что знать не знал народа.
Не понял он, что из святых гробниц
в дни гневной смуты и кровавой пьянки
законных государей и цариц
народ, глумясь, выбрасывал останки.
Пойти под плети и на плаху лечь,
поджечь свой двор и все начать сначала…
Он был храбрец…
Но чтоб чужая речь
на древней Красной площади звучала?!
1975
" Ох, как ловко работает время, "
Ох, как ловко работает время,
изменяя теченье веков.
Не вчера ль темнокожее племя
согревалось в лесах у костров?
А сегодня стоят дипломаты
и глазеют, вращая белки,
на огни Грановитой палаты,
на расписанные потолки,
на сияющий жезл Иоанна
и на прочий священный утиль…
Самодержцы России, как странно
видеть вам современную быль
и, встречая детей Танганьики,
понимать, что обширна земля,
что сверкают их черные лики
средь крестов и рубинов Кремля!
1975
" Пили теплую водку "
Пили теплую водку
и с печалью в глазах
мне сказал поговорку
узкоглазый казах.
Ни в лесу, ни в пустыне
слов страшней не найти:
— Сердце матери в сыне,
сердце сына в степи!
Как проклятье и клятва,
как последняя суть —
в них судьба космонавта,
лорда Байрона путь,
шрамы кровных разрывов,
и триумф Кончака,
и «Персидских мотивов»
голубая тоска.
1975
" Разглядывая каждую строку, "
Разглядывая каждую строку,
ученый-тюрок вывел без сомнений
такую мысль, что «Слово о полку»
пропел в пространство половецкий гений.
Под шум берез, под ропот ковыля
судьба племен так прихотливо вьется…
Но вспомнишь вдруг: «О, Русская земля,
ты за холмом…» —
и сердце оборвется!