Стихи - Страница 1

Чтобы изменить документ по умолчанию, отредактируйте файл "blank.fb2" вручную.

У нас на улице жыли гладкие и наглые бляди.

Их жызнь, мне казалось, была сплошным праздником.

А ко мне в 11 лет стали подпездывать всякие старЫе взрослые дяди,

Хоть я была некрасивой, мелкой и не особо развитой.

Я не понимаю, в чем им был бонус –

Тащицца за мной до школы, несть пОртфель и подтягивать гольфы.

Одново была фамилия Кацнельбоген; другова – ПопандопОлус,

А третий был наш трудовик Фрэй, но он себя называл Вервольфом.

Я с ними не могла общацца, мне было голимо.

Я подыхала от скуки и отвратилова.

А однажды одна старАя блядища, проходя мимо,

Устроила ПопандОпуле истерику и винтилово.

Она у нево мой пОртфель вырвав из рук,

Его с моста в говнотечку, сука, закинула, -

Т. к. ПопандОпул был как бы ее супруг,

А она к нему токчто припиздила – с Кишинева или из Киева.

Трудовик Фрэй вообще – меня в мастерской пытался поставить раком.

А Кацнельбоген, жыдяра, на ухо спрашывал: есть ли у меня уже «менструацыя».

При этом в рыло нырял: кошводкой, цымесом и фаршмаком.

Все это вместе взятое было мне психотравма бля и фрустрацыя.

Щас меня от всех взрослых дядей тянет блевать –

Пусть даже он такой распиздатый как Курицын и Гаврила.

А уж все остальные – то это вообще – ебать:

Чем Мякишев или Лурь, мне пизже любой педрила.

Как Ильянен: пусть он жлоб, зато не устроит мяса.

И никогда не станет меня за жопу хватать.

А вот все остальные – это и есть – ахуевшые пидарасы,

Которых тока и надо, чтоб в жопу всех отъебать

Я была в Москве на мега-литературном мероприятии,

Где все аж 4 дня в основном бухали.

Туда наломилась вся писательская пиздабратия.

Они друг другу дрочили мозг – кто прозой, а кто стихами.

Везде висели большие постеры с харями Пригова

Так как он незадолго до того здох.

Вот поэтому его харями кругом было все утыкано,

И еще крутилось кино в режыме нон-стоп.

Короче, я, набухавшись в буфете конины, зырю:

В толпе продираецца чья-то знакомая харя, но точно не помню, чья:

Ну бля – если столько бухла, как я тада, запузырить,

То трудно будет одново от другова отличить старОва хуЯ.

Сначала мне показалось, что это пиздячит Пригов.

- Хуясе, - решыла я, - вот это я допилась.

СтарОй такой, и в очочках, только ростом мелкий, как Быков.

И вот он, пиздуя мимо, кивнул мне башкою: здрась!

Наконец я воткнула, что это Лев Рубинштейн.

Подхожу и говорю ему прямо, без всей ботвы,

Чтобы выразить светскую вежливость и респект:

- Я, блядь, очень рада, что это Пригов здох, а не вы.

Вчера ко мне на хату припиздили на 4 рыла

Представители духовных и творческих бля занятий:

Отец Арсений, отец Валерий и еще два педрила:

Стеснительный славист из Парижа и из Сан-Францыско какой-то ебнутый дядя

Отец Валерий поддудонил аппаратуры всяческой дохуище,

Чтобы ею меня снимать и записывать на кино.

А его друган – вообще из Америки поддудонил в Питер свое еблище.

Бля, они же не знали, что я окажусь такое говно.

Установив диктофон, камеру и еще какую-то шнягу,

Типа что я вдруг чета умное и пиздатое туда скажу,

Они со мной как давай пиздеть про всякую заунывную и тухлую шляпу:

Нихуя не понятно: я сижу, туплю в жало и не пизжу.

Там были слова: пепперштейн, секацкий, постмодернизм, маруся климова и ахматова.

Я все эти слОвы вообще впервые в жызни слышала, блять.

Но на все вопросы я отвечала очень пиздато:

«Ну, хуй знает» и «на это мне поебать».

Хоть чувак из Парижа по-русски не очень шпрехал,

Но я думаю, он понимал их дискурс намного пизже, чем я.

А у тово, что спецыально из Сан-Францыско на эту шоу приехал,

На харе крупно было написано: «В чем бонус?» и «НахуЯ?»

Я уже давно со всеми могу пиздеть только матом,

Но зато еще знаю много всяких правильных слов:

Ублюдок, хуило, лох, урод, педрила, гандон. При чем тут ахматова, -

Че, мобыть это она написала книгу под названием «Zaeblo».

Вот у отца Арсения ебач – пиздец – отмороженный.

Он сдает назад рясу в театр оперы и балета,

И по дороге на Васю всех «ШелесАми» хуярит в рожы.

И при чем тут литература? – ему поебать на это.

Все зырят: я уже – в мясо. И еле попиздив к двери,

Надели боты. Ну типа – всем хой, сэнкьюверимач и мерси.

Я только одно жалею, что не успела накурить, блядь, отцов Арсения и Валерия

Потому что набухалась так, что до наволочки с травой уже не могла доползти.

Меня сдали в школу в гарнизонный лагерь Бобочино.

Там, где кроме школы, было еще 3 или 4 барака.

Это волшебное место было заточено,

Чтобы с детства людей гнобить, обламывать, ставить раком.

В классе мое место было в углу; дома – в чулане. Но наступил, бля, день,

Когда и я доставила себе децл радости:

Однажды в учительской раздевалке напиздив денег,

Я поперла в аптеку и на все там купила 120 градусников.

Я их раздавила, когда родаки попиздили в гости бухать к соседям.

Жывая, непослушная ртуть оказалась круче всего, что было вокруг.

Мне давно было голимо зырить в рыла всем – и взрослым, и детям.

Ртуть стала пизже кИнов, книг и всяких тупых подруг.

Я ее часами языком гоняла по стОлу.

Меня сильно вштырила и проперла ее противоестественная суть.

Утром я, как зомби, на автопилоте пиздяча в школу,

Грела в кармане пузырь, где испарялась ртуть.

Там я сразу нашла ей нужное применение,

Подливая всяким уродам в пОртфель и в карманЫ

Это было моим продуманным волеизъявлением.

Они все, охуев, наложат в штаны.

В школе устроили внеочередное срочное собрание родаков:

Они дружно на прЕподов набросились, как шакалы:

Что это за типа внутренняя диверсия, что на многих теток и чуваков

Пошла потрава: у них хуевые анализы: крови, мочи и кала.

Анализы не соврали: все они вскоре ослепли или оглохли.

А я пожызняк осталась токсичным мутантом ртутным.

Щас все мои ровесники давно уже спИлись и передохли.

Мне на них поебать: я люблю только мелких трудных.

От передозов у меня ебнулась матрица,

Вставленная на то, чтобы быть как люди.

Ниче в них нету пиздатого: это тухлая биомасса:

Пидарасы и гопники, достойные этой ртути.

Она вписалась во все темы моего организма.

Я без нее вообще уже не могу жыть.

Конечно, все это трэш, клизма и верх цынизма,

Но при этом я этот опыт всем советую повторить.

Одна девочка – Лена Ленчик – вставала голой под дерево.

Прямо у остановки ставила свое тело.

Все, кто на это зырил, охуевали растерянно,

Не сразу понимая, чево им делать.

Вокруг толпилась и ржала гопша курящая:

Малолетки, придурки всякие – из двух школ.

Вот типа – голая тетка, блядь, - настоящая.

Нихуясе! – а в чем бонус и в чем прикол?

Прикол был в том, что на Лене, хоть она голая,

Всегда было надето двое часов:

Не иначе, чтобы не проебать школу,

Хотя ее оттуда поперли – за хождение без трусов.

По ходу Лена была децл больная на голову,

Потому что ее родаки были сводные брат с сестрой.

И они – в четыре руки – ставили ей уколы,

Чтобы она прекратила сексуальный трэш и дестрой.