Стигмалион - Страница 2

– Почему Хэйзелнат?

– У нее глаза как лесные орешки, и она сладкая, как ореховое печенье, и пахнет «Нутеллой»!

– И еще в коридоре кто-то наложил целую кучу «Нутеллы»! Пахнет не очень, – заметил кто-то.

– Сейдж!

Я еще не успела повидаться с ним, после того как вернулась из больницы. Он был в школе, а теперь наконец приехал.

– Сейдж! – Я бросилась к мальчишке с соломенно-русыми волосами и серыми глазами. Он раскрыл руки для объятий. На его ладонях не было перчаток, рубашка была расстегнута на груди. Полосатый школьный галстук повис через плечо змейкой.

– Лори! – улыбнулся он, подхватил меня и закружил в воздухе. – Ты дома!

Сейдж поцеловал меня, его губы прижались к моему носу, и я засмеялась от переполняющих чувств – самых светлых и нежных, какие только может испытывать ребенок. Ему было уже двенадцать, и он был самым красивым мальчиком на земле, хотя, признаться, я не слишком много видела мальчиков. И он никогда-никогда не отшатывался, если мне вдруг хотелось обнять его. И целовал меня, когда хотел, чего мама и папа никогда не делали. Он – единственный человек на Земле, чьи прикосновения не оставляли на мне ожогов и не причиняли боль.

– Все в порядке, это Сейдж – брат Долорес. Они совместимы, – объяснила мама новой няне. – Он здесь единственный, на кого у нее нет аллергии.

Я была лишена всего того, что даровано обычным детям: школа, общение со сверстниками, экскурсии, путешествия, игры, объятия, ладошка в ладошке, одно печенье на двоих.

Дети имеют привычку прикасаться друг к другу, обниматься, драться, меняться одеждой и делить еду. Все это могло стоить мне жизни. Поэтому образование я получала дома, под присмотром родителей. С репетиторами, облаченными в свежие халаты и перчатки. И общалась только с родителями, Сейджем, няней и взрослыми людьми, которым не придет в голову предложить мне доесть свой сэндвич или поменяться одеждой.

Меня окружали идеально чистые вещи. Все, к чему я прикасалась, не должно было контактировать с потом и жиром других людей. Я постоянно носила перчатки и закрытую одежду. А о технологии приготовления еды для меня можно было бы написать целый трактат. Посуда должна была быть идеально чистой, повар работал в маске, и ела я всегда одна. Чтобы случайно не перепутать и не взять со стола то, что мне не предназначалось. Иногда еду мне готовил Сейдж, и потом мы ели ее вместе за одним столом – о, трапезы с ним были моими самыми любимыми! Только благодаря брату моя жизнь не превратилась в жизнь Рапунцель. Мы общались, смотрели кино, вместе играли с Хэйзел, принадлежали друг другу.

А какая жуткая ревность переполняла меня, когда к нам в гости приходили его друзья-мальчишки. Или хуже того – девчонки. Я не испытывала никакого интереса к другим детям, а если во мне и просыпались крохи любопытства, то их тут же сметал на своем пути ураган зависти и злости. Они претендовали на моего Сейджа! Они трогали его, хлопали по плечу, толкали в бок, обменивались игрушками, ели картошку с одной тарелки!

«Лори, иди к нам! – не раз предлагал мне Сейдж. – Тебя никто не будет трогать, я предупредил их, что нельзя».

Но присоединиться к ним означало примириться с их посягательствами на то, что было моим. А мириться я не собиралась. Я хмурилась, громко стучала пятками по лестницам, запиралась в комнате и ломала игрушки: выдергивала волосы у Барби и рушила построенные из «Лего» замки.

Родители думали, что мое деструктивное поведение – результат недостатка общения со сверстниками. Соблюдая все меры предосторожности, они начали приводить в дом детей близких друзей. Но я не хотела играть ни с кем, кроме Сейджа. Чужие дети пугали меня, они тянули руки к моим игрушкам, занимали много места, говорили слишком громко, странно пахли. А невозможность наброситься на них с кулаками и прогнать вселяла в меня гадкое чувство бессилия. Все равно, что в ваш дом привели бы чужака, а вас привязали к батарее и сказали: «Терпи, пока он не уйдет».

Дошло до того, что появление в доме других детей стало вызывать у меня ужасные истерики и приступы паники, и родителям ничего не оставалось, как приостановить план моей социализации.

– Наверное, стоит подождать, пока она не станет чуть старше, – предложил отец. – В конце концов, нам некуда торопиться.

– Или отказаться от социализации вообще, – всхлипнула мама. – Ральф, кого мы обманываем? Что мы пытаемся ей навязать? Интерес к другим людям, с которыми она не сможет толком общаться? Которым она будет смертельно завидовать, когда поймет, как много дано им и как мало – ей?! Я с ужасом думаю о том дне, когда она осознает, что не сможет жить полной жизнью, выйти замуж, завести семью…

Я слушала все это под дверью. Пришла на кухню среди ночи попить и стянуть что-нибудь вкусное из холодильника. Но на кухне были родители, снова говорили о чем-то, чего я не понимала, спорили, плакали… Как же все это мне надоело!

Я вошла на кухню с беззаботным видом, шаркая по полу тапочками-зайцами, и направилась прямо к холодильнику. Мама тут же замолчала, а папа наигранно воскликнул:

– Это кто у нас не спит?! Маленькая зайка?

Я открыла холодильник, отщипнула себе пару больших кусков марципана, вернулась к столу и забралась к папе на колени.

– Почему это я не выйду замуж? Выйду, – сказала я очень серьезно. – За Сейджа.

Мама отвернулась к окну, ее плечи тряслись. Мне казалось, что она смеется. Только через много лет, вспоминая этот вечер, я поняла, что она беззвучно плакала.

2008 год, мне десять лет

После трех лет тишины и покоя попытки наладить процесс социализации возобновились. Однажды я вернулась с мамой от врача и обнаружила в доме гостей. Незнакомый мужчина – высокий, пугающе-серьезный. Рядом с ним женщина – русоволосая, красивая и важно разодета. И подростки лет четырнадцати-пятнадцати – мальчик и девочка – очень похожие, с большими оленьими глазами и русыми кудрями. Оба выше меня на голову.

Девочка рассматривала кубок, который Сейдж получил за победу в Чемпионате по хёрлингу среди школ города, и ее заинтересованность кубком Сейджа тут же привела меня в негодование.

А мальчик напряженно застыл посреди комнаты и, прищурившись, озирался по сторонам. Ему здесь явно не нравилось.

«Что ж, а мне не нравитесь все вы», – решила я, приготовившись к побегу. Но тут отец поднялся из кресла и обратился ко мне:

– Долорес, проходи, дорогая. Познакомься, это мистер Веланд, его жена Ингрид, это Вибеке и Вильям.

– Здравствуйте. – Я приподняла концы воображаемой юбки и изобразила комический реверанс. Вообще-то на мне были брюки, куртка и заляпанные грязью сапоги, и я надеялась, что мое позерство оскорбит незваных гостей и они поскорее уедут, но никто не оскорбился. Женщина тепло улыбнулась, девочка склонила набок голову, с интересом изучая меня. А мальчик оглядел меня с ног до головы и тут же отвел глаза.

– Дорогая, нам нужно обсудить с мистером и миссис Веланд кое-какие дела, не могла бы ты показать Вибеке и Вильяму дом и сад? А чуть позже соберемся все за ужином, окей?

– А где Сейдж? – шепотом спросила я, одеревенев под взглядами всех этих незнакомцев.

Пусть его не будет дома, пусть он не видит эту чужую девочку с кругленьким лицом и малюсенькими веснушками на носу. А не то она уцепится за его рукав и попросит показать ей все спортивные трофеи! А их у него много!

– Сейдж скоро вернется с тренировки и составит вам компанию!

Черт.

Папа попросил Мелиссу подать им кофе в гостиную. Я развернулась и, не оглядываясь, направилась в сад. Только у самых дверей я заметила, что чужие дети следуют за мной – молчаливо, с опаской, как лесные звери. Чуют, наверное, что мне хочется отлупить их клюшкой для хёрлинга. Жаль, что Сейдж забрал ее с собой на тренировку…

– Тебя зовут Долорес, так? – спросила Вибеке. Голос – низкий, бархатный, как будто мороженого переела, и еще я уловила акцент. Точно не из нашего города.