Стезя и место - Страница 7

Корней слушал, отвечал, рассказывал, а сам втихомолку радовался тому, что в очередной раз сработал один из его хитрых приемов – вбросить ненавязчиво мысль, а потом гонять разговор вокруг да около, постепенно и незаметно подталкивая собеседника к самостоятельному принятию нужного решения. Для этого, правда, требовалось сделать такое непростое дело, как понять суть, основную черту характера собеседника, но Алексей Корнею стал понятен почти сразу по приезде в Ратное – побратим покойного Фрола был служакой. Не таким, который точно и без рассуждений выполняет приказ «от» и «до», а таким, который, поняв основную идею, предпочитает действовать далее самостоятельно, добиваясь нужного наиболее подходящим, по его разумению, способом.

Вот как раз с идеей-то у Алексея и не заладилось. Сначала рухнула простая в общем-то понятная любому человеку идея карьерного роста и семейного благополучия – сгорела в пламени, пожравшем усадьбу боярина Арсения Вара. Потом изжила себя идея мести половцам, оставив в душе пустоту и ощущение бессмысленности существования. Потом, когда пустота в душе только-только начала вновь заполняться нормальными человеческими чувствами, растоптанной оказалась вера в справедливость и взаимные обязательства вассала и сюзерена. Остался только инстинкт зверя, уносящего от погони израненного детеныша. Если бы не Савва, так и не увидели бы Алексея в Ратном, собрал бы Рудный Воевода новую ватагу, да не на половцев, а на князя Ярополка Владимировича Переяславского. До самого князя, конечно, не добрался бы, но людишек его проредил бы изрядно, прежде чем самому сгинуть.

Пришел Алексей с Саввой туда, куда и следовало: и приняли, и поняли, и посочувствовали… но что дальше? Разумеется, не выгонят и куском не попрекнут, но… как и кем войдет Алексей в семью Лисовинов? И вот решилось! Алексей, с одной стороны, ощутил себя нужным и важным, с другой стороны, нашел опору – род, который не бросит и не предаст, будет защищать Алексея так же, как Алексей будет защищать его. И не через женитьбу войдет он в семью, а через принятие на себя обязанностей и обязательств убитого побратима.

Этого-то Корней и добивался – подчинения без принуждения, самостоятельного осмысления Алексеем собственной нужности, даже необходимости, начисто снимающей все сомнения и беспокойства «приемыша». Собственно, целование креста в глазах Корнея уже было простой формальностью – гораздо более показательным для него стало то, как Алексей заинтересованно, отнюдь не с позиции стороннего наблюдателя, обсуждал характер и поступки Лавра и его взаимоотношения с отцом – о чужих так не говорят, о настроениях в чужой семье так не рассуждают.

Последние числа июля 1125 года.

Земли боярина Журавля

На рассвете, как только стало достаточно светло, чтобы двигаться по лесу, три десятка Младшей стражи вместе с наставниками тронулись в путь – туда, где должны были собраться христиане-подпольщики. Остатку десятка Первака поручили присматривать за ранеными, а заодно и за хуторянами, а десяток Демьяна под руководством Ильи начал готовить переправу через болото для раненых и добычи.

Мишка, в очередной раз клюнув носом, вздрогнул и огляделся по сторонам. Отроки тоже выглядели невыспавшимися – рано подняли, да и спали, после всех приключений, наверняка неважно, все-таки первый бой. Старшине же их толком не удалось поспать вообще – сначала разбирался с содержимым шкатулки, потом писал грамоту деду (гусиным пером, кстати, писать оказалось гораздо неудобнее, чем школьной «вставочкой» пятидесятых годов), потом пришлось спорить с Алексеем, считавшим, что к христианам-подпольщикам достаточно отправить гонца с предупреждением. Мишка же доказывал, что братьям по Вере обязательно надо показать, что за болотом есть реальная сила, которая, если ей помочь изнутри, может освободить их из-под власти язычников.

Наконец-то улеглись, но покоя не было и во сне – стоило только закрыть глаза, как «бойцы» боярина Журавля начинали рубить ребят из второго десятка, а Мишка все никак не мог поднять самострел, словно руки отнялись. Так и промаялся до самого подъема. Алексей, глядя, как Мишка пытается привести себя в работоспособное состояние с помощью колодезной воды, назидательно поведал:

– Привыкай, Михайла. Рядовой ратник должен быть выспавшимся и сытым, десятник – сытым и тоже выспавшимся, но только если у него в десятке все справно, сотник в походе не высыпается никогда, а ест как придется, воевода же спит и совсем мало, а пищу вкушать себя заставляет, потому что с недосыпа аппетит пропадает начисто.

Сам Алексей был бодр, как будто прекрасно спал всю ночь. Вот и сейчас он ехал где-то впереди, время от времени принимая доклады передового дозора, которым командовал Стерв.

Мишка, видимо, снова задремал, потому что не заметил, как к нему, стремя в стремя, пристроился Дмитрий.

– Ты чего, Мить?

– Алексей чего-нибудь говорил, как мы вчера управились?

– Сказал, что хорошо получилось, только Демьяну на ограде сидеть не надо было – наша сила в расстоянии и движении.

– Сам же приказал!

– Они тоже учатся, Мить, стрелков в ратнинской сотне раньше никогда не было, только лучники.

– Учатся! – Дмитрий зло одернул коня, потянувшего куда-то в сторону. – Демьяну еще повезло, я сейчас послушал, что десятник стражников про смотрящего рассказывал, так выходит, что он всех перебить мог. Прозвище у него было Ловита[2].

Охоту любил страсть как. И все время толковал, что самая увлекательная охота – охота на человека. Он и сюда-то приехал, чтобы поохотиться всласть. Отобрал бы самых молодых и сильных из христиан, отпускал бы по одному, а потом выслеживал бы и бил, как зверя. Оттого у него и стрелы в колчане почти все охотничьими были. А лучником был редкостным – мог с седла, на полном скаку, чуть не половину стаи гусей в полете перебить, пока они в сторону отлетят. Не вранье, как думаешь?

– Не знаю, надо будет Луку спросить, он в этом деле сам мастер. Ты лучше скажи: как ребята спали, не кричали, не вскакивали?

– Еще как! Некоторые, конечно, так умаялись, что пластом легли и до утра не шевелились, а некоторые… Хорошо, что от тех выпивох почти полная корчага бражки осталась. Тем, кто уснуть не мог или кричал во сне, Илья посоветовал по чарке налить. Помогло. Только двоих никак угомонить не могли – Власия и Зосиму. Власию аж три чарки поднести пришлось – он же тому стражнику в живот попал, а уйти не смог. Вот и смотрел, как тот корчился да орал, пока не сдох. Ну и нога, конечно, болела – Матюха ему вывих вправил, перетянул, но все равно… А с Зосимой… я даже и не знаю. Он сгоряча хозяйскому племяннику горло, как барану перерезал, а потом самому худо стало. После двух чарок уснул, но утром, смотрю, у него руки трясутся и глаза какие-то… вроде не в себе парень.

– Ничего, Мить, если надо будет, я его к Нинее свожу, она поможет.

«Блин, надо было самому к ребятам сходить. Зосима… ему уже почти пятнадцать, но все равно живому человеку горло перерезать, пусть и сгоряча… Не всякая психика выдержит. Надо будет и к другим присмотреться, и если что – к Нинее – на психотерапию».

Дмитрий некоторое время ехал молча, потом спросил:

– Чего не ругаешь-то, Минь?

– За что?

– За то, что с незаряженными самострелами десяток в неподходящее время оставил. Если бы стражники на нас кинулись…

– Во-первых, не кинулись бы. Они не воины, умеют только с беззащитными холопами или смердами справляться. Привыкли к безнаказанности, обнаглели. Такие, если силу чувствуют, сразу труса праздновать начинают. Во-вторых, ты заметил, что тот, кто ими командовал, отдельно от других убегал? Отдал нам на расстрел остальных, чтобы самому смыться! Разве это воины? В-третьих, чего тебя ругать? Ты и сам все понял – наша сила не только в расстоянии и движении, но и в том, чтобы правильно время для выстрела выбрать, и в том, чтобы иметь запас стрелков с заряженными самострелами. То есть не стрелять всем сразу, а пятерками или десятками. Давай-ка знаешь что сделаем? Выбери в каждой пятерке лучшего стрелка – его выстрел должен быть первым. Или в того, кто командует, или в того, кто ближе всех к нам приблизился, или в самого опасного на вид… ну понял, я думаю?