Степан Разин - Страница 91

Изменить размер шрифта:

Арест и следствие. Смерть и бессмертие

Михельсон и другие начальники приняли меры к тому, чтобы быстрее захватить Пугачева, не дать ему снова усилиться, собрать новое войско. За Волгу направились отряды Меллина, полковника Иловайского, майора Бородина и др. В ключевых местах по Волге расставили военные отряды. 2 сентября в Царицын прибыл генерал-поручик А.В. Суворов. По приказу главнокомандующего П.И. Панина он возглавил авангардные отряды, преследовавшие Пугачева. Под конец славной, героической жизни народного предводителя, одного из самых выдающихся в истории русского и других народов нашей страны, против него послали одного из самых способных и даровитых генералов тогдашней России, будущего генералиссимуса, военного гения. История свела двух таких разных людей, поставив их на противоположные стороны классовой баррикады.

Суворов отдал дополнительные распоряжения, в частности, отправил за Волгу, вдогонку за Пугачевым и Михельсона, который после сражения у Солениковой ватаги вернулся в Царицын. Сам Суворов тоже переправился на левый берег, с ним вместе — Галахов, Долгополов (Трифонов) и Рунич. Но они вскоре вернулись в Камышин (Дмитриевск). Суворов же нагнал отряд Меллина и направился с ним к рекам Узеням. Он разделил отряд на четыре части: два — на Малую Узень, два — на Большую Узень. Севернее, по реке Иргизу, шел к Яицкому городку отряд Голицына, чтобы не дать Пугачеву возможности пробраться туда, к яицким казакам.

Со всех сторон Пугачева окружали каратели. Но и среди тех людей, которые были рядом с ним в эти дни конца августа и начала сентября, отнюдь не все думали о том, чтобы спасти своего предводителя и продолжать борьбу. Многие, и прежде всего ближайшие его помощники Творогов, Чумаков и другие, давно замыслили недоброе. Ценой измены, предательства надеялись они купить себе прощение, жизнь. Перед последним сражением у Солениковой ватаги договорились не упускать из виду Пугачева, быть «при нем неотлучно, не отступая… ни на шаг». Находились рядом с ним в сражении, во время бегства, переправы.

Еще до переправы через Волгу, верстах в 17 от Черного Яра, Пугачев имел разговор с Василием Горским:

— Вот, друг мой, мы все растерялись. Хлеба у нас нет. Как нам быть?

Сотник не знал, что ответить. Емельян обратился к яицким казакам:

— Много ли у нас осталось? Есть ли человек тысяча?

— Нет, батюшка, много до тысячи недостает.

— Можно ли нам отсюда, — Пугачев снова повернулся к Горскому, — пройти на Моздок?

— Я в Моздоке не бывал и не знаю.

— Что нам, батюшка, — возражали яицкие казаки, — в Моздоке делать? Лучше перейдем через реку Волгу на Ахтубу реку, к Селитренному городку. Тут достанем себе хлеба и пойдем чернями[30] близ моря (Каспийского. — В. Б.) по ватагам[31] к Яику-реке. Хлеба по ватагам мы сыщем довольно.

— А есть ли по ватагам кони?

— По ватагам коней много и скота довольно.

— Ну, хорошо, пойдем туда. Пришедши на Яик, мы пойдем на Трухменский[32] кряж, там у меня есть знакомые владельцы или старшины трухменские. Через их землю, хотя трудно, но пройдем в Персию, там у меня есть ханы знакомые. И хотя они разорены, однако же мне помогут.

В той обстановке, которая сложилась в эти безвыходные, гибельные дни, Пугачев опять говорит об уходе к Кубани, в Персию, о каких-то «знакомых» владельцах в туркменских местах. Чувствуется, он лихорадочно ищет выход, пытается направить развитие событий в нужное ему русло, хотя и неясно совсем, куда они могут привести, могут ли вообще, реальны ли они хоть в малейшей степени? Видно отчетливо — он бессилен что-либо изменить в том ходе событий, который ведет к развязке. Яицкие казаки, которые постоянно, с первых дней восстания, окружали его, столь же постоянно оказывали на него влияние, а то и давление, нередко связывая тем самым его инициативу, волю. Теперь же они, по существу, диктовали ему то, что он должен был делать, и Емельяну не оставалось ничего иного, как соглашаться.

После переправы заговор, начало которому Творогов положил ранее, продолжал созревать. Те люди, которые, приняв участие в восстании, мечтали в случае его победы «восстановления» Петра III на престоле, надеялись стать «первым сословием в государстве», теперь, когда их планы рухнули, повернули против того, за кем пошли год назад. Творогов на левом берегу собрал у себя заговорщиков — Чумакова, Федульева, Железнова, Бурнова, Арыков а:

— Что нам делать? Какому государю мы служим? Он грамоте не знает. Я подлинно вас уверяю, что когда по приказанию его был написан к казакам именной указ, то он его не подписал, а велел подписать его именем секретарю Дубровскому. Если бы он был государь, то указ подписал бы сам. Донские казаки называют его Емельяном Ивановым, и когда пришли было к нему и на него пристально смотрели, то он рожу свою от них отворачивал. Так что же теперь нам делать? Согласны ли вы будете, чтобы его связать?

— Согласны, — за всех ответил Чумаков, — только надобно уговориться с другими казаками. Мы сами теперь видим, что он не государь, а донской казак.

Решили каждый уговорить приятеля, потом снова собраться вместе.

Между тем Пугачев назначил в ночь совещание яиц-ких казаков:

— Как вы, детушки, думаете: куда нам теперь идти?

— Мы и сами не знаем. А Ваше величество куда изволите думать?

— Я думаю идти вниз по Волге и, собрав на ватагах хлеба, пробраться к запорожским казакам. Там близко есть у меня знакомых два князька. У одного наберется тысяч с семнадцать, а у другого тысяч с десять. Они за меня верно вступятся.

— Нет, воля ваша, хоть головы рубите, а мы не пойдем в чужую землю. Что нам там делать?

— Ну а куда же вы думаете? Мы пойдем в Сибирь, а не то в Калмыцкую орду.

— Нет, батюшка, мы и туда не ходоки с Вами. Куда нам в такую даль забиваться! У нас здесь отцы, матери и жены. Зачем идти в чужую землю?

— Ну так куда же вы посоветуете?!

— Пойдем вверх по Волге, — предложили Творогов и Чумаков, — и будем пробираться к Узеням. А там уже придумаем, что делать.

— Но там трудно будет достать хлеба. И есть опасность от воинских команд.

Несмотря на сомнения Пугачева, его нежелание, даже недовольство, казаки упрямо твердили о своем. Сумели настоять. Емельян опять не мог не согласиться. Трудно сказать, представить, что делалось в эти дни в душе его, томимой, несомненно, тяжелыми предчувствиями. Холод безысходности, вероятно, подползал, как змея, к сердцу, и, как ни пытался этот смелый и отчаянный человек отогнать его, отдалить неминуемое, из этого ничего не получалось.

Наутро двинулись по степи вверх по Волге, потом повернули на восток, к Узеням. Не было ни воды, ни хлеба.

— Куда вы меня ведете? — спрашивал Пугачев. — Люди и лошади помрут без воды и хлеба.

— Мы, — отвечали Творогов и Чумаков, — идем на Узени.

— Я степью идти не хочу. Пойдем к Волге. Пусть там меня поймают, да все-таки достанемся в руки человеческие. А в степи помрем как собаки.

Часть людей повернула к Волге, другие продолжали идти степью. Заговорщики по пути продолжали свою работу — уговаривали одних, изолировали, удаляли других — тех, кто был предан Пугачеву. Несколько дней блужданий по степи, без хлеба и воды, под свист ветра и снега окончательно всех вымотали. Наконец добрались до Узеней. Остановились на ночлег. Двое казаков, Ба-калкпв и Лепехин, отправились утром на охоту. Вскоре вернулись с известием: недалеко от их стоянки живут два старца в землянках. Пугачева это заинтересовало:

— Нет ли у стариков чего на пищу?

— Есть. Мы видели у них дыни и букву[33].

Емельян предложил поехать туда. Творогов и человек 20 других участников заговора с радостью согласились. Случай выпал для них удобный. Пугачев приказал оседлать себе лошадь из тех, что похуже.

Оригинальный текст книги читать онлайн бесплатно в онлайн-библиотеке Knigger.com