Стена - Страница 16
Кто-то дотронулся до его плеча: Уиттерша.
– Мой па не знает, что я здесь, – проговорила она ему на ухо, тяжело дыша: видно, только что вскарабкалась по лестнице. – Наверное, я не смогу остаться на всю церемонию.
– Ты пришла вовремя, – сказал Тигхи.
Его грудь распирало от возбуждения. Он попытался повернуться, однако девушка толкнула его в плечо. Их так стиснула толпа, что места для каких-либо маневров совершенно не оставалось. Тигхи вынужден был удовлетвориться тем, что ему удалось просунуть руку назад и прижать костяшки пальцев к бедру Уиттерши.
– Я вижу твоего деда, – сообщила она, едва не дотрагиваясь губами до его уха. Когда девушка наклонилась вперед, чтобы произнести эту фразу, ее тело прижалось к левой лопатке Тигхи. Теплое дыхание щекотало мочку его уха и шею. Это мимолетное прикосновение привело к тому, что его вик напрягся и стал твердым как камень.
– Твой дед, – сказала Уиттерша, – оплакивает свою женщину.
До Тигхи не сразу дошел смысл ее слов.
– Что ты имеешь в виду?
Однако в этот момент забухал громовой голос деда, и толпа умолкла. Рука Уиттерши нащупала руку Тигхи, и их пальцы переплелись.
– Бог сидит наверху стены, – взывал он чистым, зычным голосом. – Оттуда Бог видит все. Бог получает то, что хочет. Он хотел душу нашего дорогого друга Констака.
И вдруг голос деда прервался. По его лицу нельзя было понять, что он испытывает. Возбуждение толпы усилилось. Люди стали раскачиваться взад-вперед. Движение проходило по собравшимся телам волной, подобно тому, как ветер волнует траву.
– Бог поместил нас на стену в качестве свидетелей, – сказал священник. Некоторые люди в толпе застонали и зашептались. Кто-то поднял руку, затем другие сделали то же самое. – Констак был хорошим человеком. Он был хорошим человеком, – повторил дед, но его голос тонул в усиливающемся гуле толпы.
– Он полетит вверх, – крикнул дед так, что его голос внезапно возвысился и перекрыл весь шум.
Паства взвыла подобно ветру, и кто-то в задних рядах подхватил клич:
– Вверх! Вверх!
Голова Тигхи непроизвольно дернулась, и он против своей воли, охваченный массовым психозом, устремил взгляд в небо. Все пришло в движение, сбиваясь в еще более тесную кучу. Тела, красные лица. Каждый орал что было мочи. Море ртов, разодранных в крике до предела. Вверх! Вверх! Тигхи включился в этот общий ор, сам того не осознавая. Констак должен отправиться вверх. Он был хорошим человеком. Дед тоже кричал, но его слова были уже едва различимы. Их захлебывала яростная буря криков.
– Вверх! Вверх!
Дед продолжал говорить, и толпа, доселе неудержимая в своем психозе, вдруг утихомирилась, повинуясь какому-то необъяснимому порыву. Крики быстро сошли на нет, и похоронная речь стала более различимой.
– …произволения Божьего, его духа. С пламенем, которое рвется вверх, с дымом, клубы которого вьются в небе, с горячим воздухом поднимается и его дух. Он оставит бренное тело. Внизу останется лишь пыль и прах. И прах удобрит землю, а из земли вырастут цветы. Цветы, друзья мои, – произнес дед, воздев руки. Он улыбался. – Цветы знают, что они берут свое начало в Божественном духе! Они стремятся вверх, стремятся подобно язычкам пламени, только зеленого, пусть даже они связаны неразрывными путами с выступом. Они стремятся в том направлении, куда ушел Констак!
Среди участников похоронной церемонии стали раздаваться одобрительные возгласы; дед сиял, самодовольно воззрившись на аудиторию. На очень короткий момент его глаза остановились на Тигхи.
Сердце Тигхи опять подпрыгнуло, но уже по другой причине. Его посетила неподобающая торжественному акту мысль: какое, оказывается, некрасивое и даже безобразное лицо деда. Широкий коричневый нос, похожий на козье дерьмо; пестрое лицо, по которому в полном беспорядке разбросаны бледные пятна, напоминающие капли пролитого молока. Тигхи внезапно испугался, что дед догадается, проникнет в его нехорошие мысли, и потому стал опять вместе со всеми усердно кричать:
– Вверх! Вверх!
Дед быстро нагнулся, и несколько секунд спустя вверх поползли клубы дыма, а вслед за ними показались языки пламени. Тигхи всегда удивлялся, почему тела сгорали так быстро, а огонь бушевал столь ожесточенно.
Уиттерша всем своим телом плотно прижалась к его спине.
– Я ничего не слышу, – произнесла она, приблизив губы к самому его уху. – Он сказал что-нибудь скандальное? Признался, что у него было что-то с Констаком?
Тигхи резко втянул в себя воздух, с трудом удерживаясь от смеха. Было так восхитительно находиться рядом с Уиттершей и слышать, как она говорит запретные вещи. Он полуобернулся и наклонился немного вперед, чтобы Уиттерша лучше услышала его.
– Как им удается заставить человеческую плоть гореть с такой силой? – прошипел он ей в ухо.
Она насмешливо фыркнула и привстала на цыпочки. Ее губы находились теперь на уровне его уха.
– Они пропитывают тело горючей жидкостью. Выкапывают яму и наполняют ее этой штуковиной, а потом опускают туда тело и оставляют на ночь. Но так поступают только в том случае, если покойный был достойным человеком. Мне сказал мой па.
– А разве твой па знает толк в чем-либо, кроме обезьян? – пошутил Тигхи, испытывая невероятное наслаждение оттого, что говорит с ней на запретные темы.
Однако крики усилились, и Уиттерша, наверное, не услышала его, что, несомненно, к лучшему, потому что она очень любила своего па и могла обидеться.
– Повернись, – сказала Уиттерша, – я хочу вскарабкаться тебе на спину и посмотреть на сожжение тела.
Тигхи опять повернулся лицом к погребальному костру, и ее миниатюрное, изящное тело тут же тесно прижалось к его спине. Уиттерша положила руки ему на плечи, охватила бока бедрами и, проворно работая ими, в три приема оказалась наверху. Теперь она сидела у него на плечах, ее живот плотно прижимался к его затылку. Чтобы не свалиться, девушка цепко ухватилась рукой за плечо Тигхи. От ее прикосновений ссадины слегка побаливали, но Тигхи ни единым звуком не выразил неудовольствия. Он положил правую руку ей на поясницу. Грубая ткань юбки из козьей шерсти царапала шею, но в то же время обнаженное тело терлось о его голову, и это было невыразимо приятно. Сердце поплыло, а вик окреп и встал. Свободной рукой Тигхи поправил его, чтобы не выпирал из штанов.