Стеклянный ключ - Страница 106

— Ну что, — спросил он без обиняков, — привез кралю?

— Привез.

— Она тебя не узнала?

— Брось, — отмахнулся Алексей, — кто на нас, служивых, смотрит?

— Твои бы слова да Богу в уши, — пробормотал Халк, в Бога, впрочем, не веривший. — Что там происходит?

Алексей презрительно скривил губы:

— Торжественный прием. Ничего он ей не сделает и выпытывать ничего не будет. До фени ему все, чем он занимался раньше, в том числе и поиском ее тайников. Цветет старик. Раскис. Подарками осыпать собирается, судя по тому, куда он вчера гонял шофера, — по ювелирным; в художественный магазин за какими-то особенными красками. А, чушь какая-то…

— Какая теперь разница? — сказал атлет. — По ювелирным — это даже лучше, не серебряный же кулончик он ей купил в честь встречи. — И деловито уточнил: — Сколько людей в доме?

— Восемь, — ответил Алексей, — если не считать старика и девчонки.

— Эти не в счет…

Татьяна блаженно улыбалась. Пожалуй, впервые за довольно долгий срок ей не приходилось ничего изображать, не держать удар, не притворяться. Просто позволить себе быть самой собой, расслабиться — в прямом смысле этого слова. То есть стать слабой, беззащитной, ждущей поддержки и помощи от другого. Редкое для нее счастье.

Они говорили с Владом довольно долго. Он давно не бывал в Киеве, но не скрывал, что жил здесь когда-то раньше. Его воспоминания могли заинтересовать не один десяток мемуаристов, а его интерес к ее жизни казался искренним и неподдельным. Тото рассказывала ему с детства знакомую историю и думала о том, как же это странно — пытаться объяснить человеку его собственную судьбу больше чем полвека спустя.

— И что же дальше? — спросил Влад изменившимся голосом.

— Он пришел в Киев, я не знаю как, не спрашивайте, — продолжила она, с сочувствием поглядывая на собеседника. — В немецком офицерском мундире, с повязкой на правом глазу. Я даже в детстве его за это звала «адмирал Нельсон»…

— Ваша бабушка рассказывала вам такие вещи, когда вы были маленькой? — изумился он, не желая верить очевидному и втайне страшась ответа.

— Бабушка моя была мудрой женщиной, Владислав Витольдович. Она считала, что я с младых ногтей должна помнить и знать своих предков. Особенно, если они достойны уважения и любви.

— А потом? — нетерпеливо уточнил старик.

— А потом была вся война, голод и слезы, и смерти. И сын бабушкиного мужа повзрослел на этой войне и вернулся за той, кого любил. Они поступили честно, они сообщили деду, что любят друг друга, и только потом уехали. Но он не смог оправиться от этого удара…

— Ваша бабушка разлюбила его? — скорбно спросил он.

— Разве вас можно было разлюбить, Владислав Витольдович? — пожала плечами его очаровательная правнучка. — Просто так сложилась жизнь…

Алексей с бутылкой виски в руках зашел на кухню, где в ожидании запаздывающего обеда маялись двое охранников.

— Хозяин сегодня принимает гостью, — торжественно объявил помощник, — и гостью особенную. А потому он хочет, чтобы всем было приятно. Такой маленький семейный праздник.

— О, виски пожаловал! — сказал один охранник. — Недурственно!

— Влад, конечно, похож на своего вампирского тезку, но щедрый чудак. Давайте, ребята, пейте, — подбодрил их Алексей.

— Садись с нами, — предложил второй.

— Не могу, — вздохнул он. — Мне еще при хозяине нужно покрутиться, продемонстрировать бурную деятельность. Но он меня скоро отпустит — картины станут смотреть. Вот тогда я к вам и спущусь.

Он зашел в подсобку, где Халк с товарищем как раз укладывали тело Бахтияра; на лице — мечтательная улыбка: он так и не успел ничего понять и почувствовать. Мертвые пальцы разжались, и из них выпала маленькая поварешка.

Алексей посмотрел на старика повара, и сердце у него неясно защемило. Но на кону были такие деньги, что они не имели права рисковать.

— Соус он сделал просто шикарный, — поделился Халк. — Когда начнем новую жизнь, стану ходить гоголем и обязательно заведу себе повара, такого же вот, верного как собака и в белом колпачке.

Старый граф фон Аделунг смотрел на свою неукротимую правнучку со смесью восторга, священного ужаса и неверия.

— Ты знала, кто я, и поехала? — воскликнул он.

— А вы бы не поехали? — изогнула она бровь.

— Я мужчина, — заметил он. — Я солдат. Мне нечего терять, в конце концов.

— А у меня ваша кровь, — усмехнулась она. — И терять мне тем более нечего.

— Вздор! — по обыкновению отрезал Влад, но тут же спохватился. — Прости. Я как-то не свыкся с мыслью, что ты обо мне знаешь. Ты же должна меня ненавидеть.

— Спору нет, — согласилась она, — все эти наблюдатели, посыльные, воры с фотоаппаратами… Все это выводило из себя. Но когда я слышала, как бабушка говорила о вас, я понимала, что все это суета сует и ловля блох. А была еще любовь. Та любовь, за которую вам можно простить все.

Он молчал. Слезы навернулись на единственный глаз, и теперь он сверкал ярче стеклянного. Влад, кажется, забыл, что люди умеют еще и плакать, а потому с некоторым изумлением прислушивался к тому, что творилось у него на душе. Внезапно он подумал, что жизнь подошла к кульминации и теперь, получив такое неожиданное и странное отпущение грехов, можно спокойно умирать. Потому что все уже состоялось.

А Татьяна изумленно рассматривала небольшой портрет в бронзовой раме, висевший над камином: цыганка, которая предостерегающе подняла руку; черноволосая молодая цыганка в юбке цвета солнца, в браслетах и монистах. И вокруг нее несется вишневый цвет.

— Что это? — спросила она, чувствуя, как мурашки проползают между лопатками.

— Та цыганка, которая всегда снилась Ните к важным событиям, — охотно пояснил Влад.

— Кажется, я ее знаю, — прошептала Тото, не веря своим глазам, — только не во сне, наяву. Ее Наташей зовут. Я ей гадала как-то.

— Сумасшедшая семья, — радостно согласился одноглазый. — Господи, дитя мое, я все никак не могу поверить. Мне кажется, я сплю. Я так счастлив.

— А мне вдруг стало тревожно, — призналась она.

Вглядываясь в картину, она вдруг увидела — и могла бы поклясться в этом, — что цыганка, махая рукой, гонит ее прочь.

— Интересно, где этот маленький проказник Уинстон? — удивился Влад. — Он никогда не покидал меня ни в горе ни в радости.

Одноглазый собрался было позвонить, чтобы вызвать горничную и попросить ее отыскать собаку. И в этот миг за дверью раздался шум.

Впоследствии Татьяна, сколько ни пыталась, не могла полностью восстановить картину событий. Все случилось сразу, одновременно и подло, как удар ножа в спину.

Отчаянно залаял Уинстон, а потом его лай перешел в тоскливый визг, и Владислав Витольдович, изменившись в лице, резким движением задвинул ее за свою спину. Он ловко схватил трость, прислоненную к креслу, трость со знакомым набалдашником в виде серебряной птицы, — и вытащил длинный, острый клинок.

Бедный старый рыцарь, он, как птица, защищающая свое гнездо от всесильных людей, пытался спасти ту, которую еще недавно хотел уничтожить, наслаждаясь чувством мести. Но в эту секунду былые обиды и ненависть исчезли окончательно. Как и поколения его предков, он стоял, выпрямившись, встречая врага лицом к лицу. Но этот враг вовсе не собирался принимать вызов.

Они ввалились в комнату втроем: Алексей, Халк и неизвестный ему человек с тяжелыми надбровными дугами питекантропа. Все трое были изрядно помяты — несмотря на неожиданность, охранники одноглазого защищались, как могли.

Алексей поднял пистолет, угрожая Татьяне, и собрался огласить условия нападавших, но тут старик кинулся на него, сделав длинный и точный выпад своим клинком.

Лезвие пронзило грудь предателя в ту же секунду, когда выстрелил пистолет. Но старик успел метнуться в сторону — высокий и статный, он полностью заслонил собой ту, ради которой ему не жалко было умереть.