Стеклянный ключ - Страница 103
— Ты должна понять, что я почувствовал, когда увидел тебя в этом шикарном платье, такую изменившуюся. Чужую. У меня будто отняли кусок моей собственной жизни, — объяснял он.
— Ты сам говорил, что у любого человека есть прошлое и настоящее. Я очень взрослая, Андрюша. Наша встреча — это огромный для меня подарок, это счастье, это чудо. Но ведь и какая-то своя жизнь у каждого из нас уже состоялась. И от нее просто так не избавишься, правда? — шепнула она.
— Ну да, конечно. Но ты могла бы сказать, что у тебя есть…
— А зачем?
— Пойми, как-то странно это смотрится — то несчастная эта квартира, то шикарная шляпа и персональная выставка в центре города. Попахивает Кафкой.
Она радостно кивнула совпадению вкусов:
— Кафка и есть. Понимаешь, милый, я никак не могу смириться с ограничениями, которые накладывает любой образ жизни. Я ненавижу нищету, и поэтому у меня всегда есть деньги. Я терпеть не могу тщеславных людей, и поэтому свои деньги трачу только на то, что доставляет мне удовольствие. Когда я понимаю, что начинаю обрастать ракушками и водорослями, как корабль, что из-за этого теряю скорость, я сбегаю от этой себя. И мне до нее…
— Нет дела? — спросил он, вспоминая давешний разговор в парке.
— Ровным счетом никакого, — подтвердила она.
— Кажется, я тебя понимаю. Милая моя, как же мне с тобой хорошо… Но нужно ехать. Я обязательно позвоню завтра, часов в десять-одиннадцать утра, мы назначим встречу и во всем спокойно разберемся. Договорились?
— Конечно, конечно, милый.
Он встал, собрался и ушел; а она долго смотрела из окна вслед его отъезжающей машине, и не было в ее взгляде ни света, ни счастья, ни тревоги, ни ожидания. Но только безмятежный покой.
Случай, всего только случай подыграл одному везучему человеку.
— Ты крепко сидишь? — спросил Винни, подходя к товарищу.
Данди отложил кроссворд, которым развлекал себя минут двадцать или двадцать пять, и пожал плечами:
— Не падаю.
— Так сиди крепче. И держись за кисточку.
— Любишь ты дешевые эффекты, — не выдержал товарищ, страдавший от этого вот уже много лет подряд.
— Паузы, — поднял палец начитанный Винни. — Как писал бессмертный Сомерсет Моэм, чем больше артист, тем больше его пауза.
— Так ведь Моэм умер уже, — не слишком, впрочем, настойчиво уточнил Данди.
— А я бы не утверждал этого так уверенно, — сказал его друг. — Мы ведь тоже кое-кого похоронили и даже помянули. Правда, водка тогда была поганая, я тебе говорил. У меня полдня потом башка раскалывалась…
Данди смотрел на него, и глаза его постепенно сужались до щелочек:
— Значит, не ошибся ты, медвежонок Пух.
— Я еще тогда тебе говорил, что не ошибся. Дело не в этом. Ты спроси меня, с кем он встречался, вот спроси. А я тебе отвечу.
Вернувшись домой для решительного разговора с подругой, Андрей обнаружил там не только Марину, но и мать. Обе не спали; и при первом же взгляде, брошенном на них, Трояновский понял, что этот вечер не сулит ему больше ничего приятного.
— Вот что я тебе скажу, — начала Марина, — если ты и дальше так будешь меня оскорблять и изводить, я покончу с собой. Освобожу тебе жизненное пространство. Потому что деваться мне некуда.
Наталья Николаевна веско добавила:
— Она не шутит, Андрюша. Я сижу с Мариночкой весь вечер, ей было очень плохо. Ты добьешься, что она потеряет ребенка, и я останусь без внука.
— Мы даже не спрашиваем тебя, где ты был. — И девушка принялась всхлипывать.
Наталья Николаевна демонстративно кинулась ее утешать. Затем обернулась к сыну:
— Я виделась сегодня с этой Татьяной. Знал бы ты, что она мне наговорила. Вот послушай, тебе полезно будет.
Андрей тяжело опустился в кресло и закрыл глаза.
Капитолина и Олимпиада Болеславовны нервно пили чай на кухне, когда Тото вышла сказать им «доброе утро». Не выдержав немого вопроса в глазах тетушек, она призналась:
— По-моему, мы тепло попрощались. Он обещал позвонить сегодня утром, но интуиция подсказывает мне, что я не дождусь его звонка. Он соврал мне, тетушки.
— Может, просто не посмел сказать правду? — спросила Капа.
— Все может быть. Но уличать его во лжи или помогать я не имею ни малейшего намерения.
— Я понимаю тебя, деточка, — вздохнула Липа. — Может, лучше, чем мне хотелось бы.
— Он так и не сказал мне, что любит меня.
— Может, у него не было такой возможности? — уточнила Капитолина.
— Была.
— Тогда я очень в нем разочарована.
Татьяна возразила:
— И зря. Почти два месяца счастья — это намного больше того, на что может рассчитывать любой человек.
Она отправилась к Александру этим вечером не столько от того, что тосковала по нему, сколько повинуясь внутреннему ощущению, что ветер перемен уносит ее все дальше и уже пришло время расставить все точки над «i». Она ждала этого разговора, хотя и не радовалась ему, предвидя основную его канву. И легкая грусть охватывала ее при воспоминаниях о том, как несколько лет тому все было иначе и она думала тогда, что это — навсегда.
Говоров смотрел, как она хлопочет в его кухне, и напряженно размышлял. Он любил ее, любил, может, даже больше, нежели прежде. Теперь их связывали и пятилетнее прошлое, и привычки, и общий успех. Правда, при воспоминании об успехе его высокий лоб омрачался какой-то тенью.
— Ты мне не хочешь объяснить, откуда у тебя столько именитых знакомых, — начал он разговор о том, что томило его все дни, прошедшие после открытия выставки. — И почему ты не поставила меня в известность?
— А тон, — весело отвечала она, — тон как изменился. У тебя просто дар какой-то — контролировать и руководить.
— Нет, я же не требую ответа. Просто интересно, почему Чернышевский так свободно с тобой общается.
— Он вообще умеет свободно общаться, с кем угодно. Там большую часть цветника Пашка пригласил. Ну не дуйся. Ты использовал шанс?
— То есть?
— Познакомился, с кем хотел? Засветился?
— В этом смысле я, конечно, доволен.
— Вот давай на этом и остановимся, — неожиданно властным голосом приказала она. — Дай мне полотенце, будь любезен.
— А я хочу знать, когда это все наконец закончится?! — внезапно вспыхнул он.
— Давай поговорим спокойно, — предложила Тото миролюбиво. — Что именно должно закончиться?
— Твоя хваленая независимость, полная неподконтрольность. Я, чтобы ты знала, глупейшим образом выглядел, пока ты праздновала триумф. Это же надо — не сказать мне, что ты знакома с Чернышевским.
Видимо, его крепко задел этот факт ее биографии.
— И потом, где тебя только носит? Я работал целый день как вол. Вернулся… да, немного задержался, только не смотри на меня такими глазами. Это не имеет никакого отношения к Маше.
— Я разве что-то говорила?
— Тебе не нужно что-то говорить, — горячился он. — Ты уставишься своими глазищами и смотришь… Да сними ты эти свои линзы!
— Не сердись, но это не линзы. Это мои естественные, натуральные, как их там еще назвать, глаза.
— А то я не знаю, какие у тебя глаза! — окончательно вышел из себя Саша. — Они… это… серые… Я хотел сказать, голубые. И вообще дело не в глазах.
— Ты хотел сказать, что приехал домой поздно вечером, рассчитывая, что тут тебя ждет женщина, готовая выслушать и понять, а оказалось, что дома никого нет.
— Все нормальные семьи, — принялся втолковывать он, — складываются из работающих мужчин и понимающих женщин. Да, когда-то меня привлекла эта твоя самодостаточность. Но теперь я сыт ею по горло. Нужно выполнять взятые на себя обязательства! Обязательства — превыше всего. И потом, что это за скандальная известность?
— Почему — скандальная?
— А какая же еще? Кому нужны твои картинки, скажи мне? Только таким, как я, — твоим любовникам. Или потому, что ты эпатируешь общество. Ну, это ты любишь. Не зря столько журналистов набежало. Небось знают то, что мне неизвестно.