Статьи - Страница 181
Одиннадцатый том содержит в себе, кроме известных уже статей: «О Мильтоне и Шатобриановом переводе «Потерянного рая»», «Последний из родственников Иоанны д'Арк», «Рославлев», «Недоконченные повести», «Анекдоты»; «Записки бригадира Моро де Бразе»; – совершенно новые статьи: «Шоссе», «Москва», «Ломоносов», «О цензуре», «Русская изба», «Лорд Байрон» и вполне «Записки» Пушкина. Из всего этого особенно интересна превосходная статья «Ломоносов»; примечательны статьи: «Шоссе», «Москва» и «Лорд Байрон»; но остальные (то есть «О цензуре» и «Русская изба») бледны, вялы и похожи на какие-то недоконченные очерки.
Во всяком случае, издатели выполнили свое дело совестливо и исправно. Если бы кому-нибудь показалось в этом издании что-нибудь сомнительным, тот может ожидать пояснения только от опеки, которая заведовает всем, оставшимся после Пушкина, и которая, вероятно, при последнем томе, если только она напечатает его, отдаст отчет публике во всем издании. Три последние тома изданы очень опрятно, даже красиво, а в сравнении с первыми восемью томами, великолепно и роскошно. Мы думаем, что за все это издатели заслуживают искреннюю благодарность со стороны публики.
Но не все так думают. Только что успело появиться объявление о прекрасном предприятии гг. Глазунова и Заикина, как уже и было встречено бранью одной газеты, которой мы не назовем теперь; когда же понадобится, укажем на N и страницу. Благородное предприятие гг. Глазунова и Заикина, обрадовавшее всех, не понравилось этой газете, и она поспешила противостать даже объявлению о сем предприятии с такою запальчивостию, как будто бы дело шло о ее собственной жизни и смерти. Протест этот благонамеренная газета публиковала статьею, которая возмущает душу своим неуважением к имени величайшего поэта России и совершенным забвением всякого приличия. Послушайте, что сказала она:
За несколько лет пред сим принимаема была подписка во всех концах России, посредством местных начальств, на «Последние сочинения А.С. Пушкина». Мы думали, что получили все, написанное Пушкиным; но когда сочинения вышли в свет, оказалось, что в них пропущены были многие отличные стихотворения, бывшие уже напечатанными в собрании, носящем заглавие (:) «Мелкие стихотворения». Мало этого: после выхода в свет восьми частей сочинений А.С. Пушкина, в журналах начали появляться сочинения в стихах и прозе, приписываемые А.С. Пушкину, не напечатанные в вышедших в свет восьми томах, а теперь издаются три новые тома (9, 10 и 11), под заглавием «Последние сочинения А. Пушкина». Кажется, лучше бы издать все вместе, при первой подписке, а если не все было тогда собрано, то не лучше ли было бы подождать, но во всяком случае не размещать вновь найденных сочинений по журналам, когда намеревались издать их особо. Носятся слухи, что еще находятся в рукописи сочинения Пушкина, и между прочим материалы к жизни Петра Великого. Ужели и это должно сперва упитать журналы, а потом быть пущено в свет особо?
Но знаем до какой степени все это справедливо; но все это нисколько не должно и не может относиться к гг. Глазунову и Заикину, потому что таково было распоряжение опеки, уставленной над детьми и имением Пушкина… Мы полагаем, вина гг. Глазунова и Заикина не та, а гораздо тяжеле. Видите ли, в объявлении об издаваемых ими трех частях сочинений Пушкина они осмелились сказать, что «имя Пушкина принадлежит к числу тех немногих имен, которые всякий русский произносит с гордостию и чувством глубочайшей благодарности». Какая дерзость, в самом деле! И вот означенная газета пересчитывает все великие исторические имена, которые Россия произносит с гордостию и благодарностью, как будто бы это мешает ей воздавать равное и великому имени Пушкина. Мало того: газета кричит изо всей мочи, что Ломоносов создал правила языка, что Карамзин научил всех писать прозою и целое поколение заставил полюбить отечественную историю; по что Пушкина будто бы мы (?) любим только за гладкий, бойкий стих и за сладость, сообщенную им русскому пиитическому языку; что он первый между легкими нашими поэтами и что, вследствие всего вышереченного, мы не обязаны ему глубочайшею благодарностию!!!..»Можно ли (преостроумно замечает газета) оказывать одинаковую благодарность и доктору, спасшему жизнь, и милому человеку, накормившему сладко?..» Но чувствительнее всего задели газету эти слова объявления: «Как верный, истинный представитель русского духа, Пушкин у нас не имеет соперников; как поэт вдохновенный, он превосходит всех других русских стихотворцев оригинальности мысли, силою выражения и особенною прелестию стиха, до него неизвестною»: «Проза его есть верх совершенства». Вот как газета опровергает эти неопровержимые по своей очевидности, целым народом утвержденные и признанные истины:
Державин, Карамзин и Крылов как представители русского духа – выше Пушкина, а прелесть стиха была известна и до Пушкина, в стихах В.А. Жуковского, хотя в этом отношении Пушкин точно выше всех. А куда поместить прозу Карамзина, Жуковского? Ужели ниже? Нет, и сто раз нет! Проза Карамзина и Жуковского гораздо выше прозы Пушкина. – Более не станем говорить о объявлении!
Очень доказательно! коротко и ясно – по-шемякински!.. Однако мы все-таки постараемся еще более уяснить этот вопрос, не для сочинителя статьи – о нет! игра не стоила бы свеч, – и даже не для образованной части публики: она давно уж не верит газетам, подобным вышеозначенной, – а для тех читателей, которых газета, как кажется, имела в виду. – Честь и слава Ломоносову и Державину, Карамзину и Крылову – честь и слава: их заслуги велики, их имена бессмертны; но они именно тем и разнятся от Пушкина, что каждый из них выразил известную сторону духа русского, а в духе Пушкина слились все стихии, отразились все стороны русского духа; Пушкина нет в Ломоносове, Державине, Карамзине, Крылове, Жуковском, Батюшкове, Грибоедове, но они все в Пушкине. Что же до прозы Пушкина, – правда, Карамзин приучил русскую публику к чтению русских книг, и его проза до издания «Истории государства Российского» уступает сладостной, гармонической прозе Жуковского и Батюшкова, – зато в русской литературе пет ничего выше его исторической прозы, кроме «Истории Пугачевского бунта», пером Тацита писанной на меди и мраморе!.. В «Капитанской дочке», «Пиковой даме», «Кирджали» и разных журнальных статьях Пушкин не имеет себе соперников в подобных родах сочинений. Легкость стихов Пушкина – легка только для верхоглядов, а не для людей, которые умеют вглядываться в глубину предметов. Тяжеловатость отнюдь не есть признак и условие достоинства в поэзии: иначе «Петриада» Ломоносова, «Росспада» и «Владимир» Хераскова, «Александроида» г. Свечииа, «Дмитрий Самозванец» г. Булгарина и «Черная женщина» г. Греча были бы величайшими созданиями искусства. Французский песенник (chan-sonnier de France), Беранже, еще легче Пушкина; но его легкие песни, как электрические искры, потрясают Францию от одного конца до другого, – и его (по прекрасному выражению Жюль Жанена) Наполеон из глубины своего гроба приветствовал царем поэтов. У Пушкина всего легче эпиграммы; но многие знавали прежде, помнят еще и теперь, как тяжелы эти эпиграммы: это-то обстоятельство, может быть, и заслоняет от иных величие поэтического гения Пушкина…
Сочинитель вышеозначенной газетной статьи уверяет, что «долг правды и беспристрастной критики» заставил его сделать замечание на объявление гг. Глазунова и Заикина и что «его замечания основаны на мнении многих литераторов и любителей русской словесности». Прекрасно! Всем известно, как силен над сочинителем статьи долг правды, а беспристрастие его так называемых критик давно уже вошло в пословицу; но – скажите, Бога ради, – кто эти литераторы-невидимки и таинственные любители русской словесности, на мнении которых сочинитель основал свои беспристрастные замечания?.. Как кто? – Сами издатели газеты, в которой помещена статья… А! вот что!..