Старый год - Страница 19

– Надо бежать, – сказал Егор.

Вокруг придворные вставали и протягивали в сторону императора стаканы и рюмки, наполненные чистой водой. Грязная рука мелькнула рядом, подцепила шпротину и исчезла.

– Никуда вам не убежать, – возразил бывший декабрист.

– Но ведь Земля круглая, – стоял на своем Егор.

– Вы смешной мальчик, – ответил Кюхельбекер. – Наш мир не так прост, как вам может показаться. А император – не просто надувная кукла.

Император снова заставил всех за столом подняться и выпить воды, теперь за здоровье покойной императрицы.

Егор обратил внимание, что много народу стоит за спинами пирующих – это были те, кому не хватило места за столом. «Наверное, они мне завидуют, – подумал Егор, – им кажется, что мне повезло, раз я приближен к императору».

– После обеда не уходи, – сказал Кюхельбекер. – Мне надо с тобой поговорить.

– Хорошо. А что будет с Люськой?

– Она пойдет переваривать пищу, – объяснил старик. – Я думаю, что ей подберут неплохую комнату с мягкой постелью и придадут двух сторожей, чтобы берегли от всяких волнений.

– Но она хочет быть со мной.

– Она сама не знает, чего ей хочется. Не забудь, что ты у нее – только замена счастья и безопасности. А ведь она – оторванный листок, и, если отыщется другой сук, к которому можно приклеиться, она тебя бросит.

– Я ей не навязываюсь. – Егор был покороблен этими словами Кюхельбекера. И еще декабрист, борец за свободу! Не может понять, что ребенка надо оберегать.

– Только не говорите мне, – поморщился старик, – что Люси нежное создание и ее нужно оберегать. Она самая обычная маленькая женщина и вскоре с наслаждением будет тиранить мужчин.

– Ей только двенадцать лет!

– Жены фараонов и турецких султанов в двенадцать лет хозяйничали при дворе.

– Пускай она сама скажет, – возразил Егор.

– Эй, Егор! – крикнул император. – У тебя найдется после обеда полчасика поговорить со старым царем?

Егор бросил взгляд на Кюхельбекера. Тот кивнул.

– Разумеется, – сказал Егор. – Разумеется, ваше величество.

Тут поднялся Дантес и произнес тост за здоровье императора.

– Вы были раньше знакомы? Там? – неожиданно для себя спросил Егор у Кюхельбекера.

– Нет, я был арестован до того, как этот мерзавец появился в Петербурге. Я бы грудью заслонил Александра. Сашу Пушкина. Я звал его Сашей. Он меня – Кюхлей.

– Чудо, – сказал Егор, – что я с вами за одним столом сижу.

– К сожалению – трезвая реальность. С сумасшедшим тираном, бесправными низами и безнадежно слабой интеллигенцией.

– Но надо что-то делать!

– Вот именно! Я тут нашел несколько любопытных людей. Но не уверен, не являются ли они самозванцами. Один называет себя Кантемиром. Есть у нас граф Аракчеев. Вон там сидит.

Граф Аракчеев оказался высоким сухим джентльменом в милицейском мундире, увешанном множеством ветеранских значков.

– А Чапаева у вас нет? – спросил Егор.

– Ах, молодой человек, – сказал Кюхельбекер. – Вы еще не вжились в наш мир. У нас свои законы, свои обычаи, свои развлечения. Борьба с тиранами входит в их число. Есть Чапаев. Но сюда он не придет. Он с ветеранами.

Врет, вдруг понял Егор. Неизвестно как, но понял наверняка. И про Кюхельбекера врет, и про заговор, и, конечно же, про графа Аракчеева. Зачем только – непонятно.

– Может, вам было бы лучше вернуться? – спросил Егор. – Вернуться домой?

Старик засмеялся, и в смехе было слышно, какой он старый.

– Вряд ли кто-нибудь здесь захочет расстаться с бессмертием.

– С таким вот бессмертием?

Они встали, потому что кто-то сказал еще один тост и надо было подняться, чтобы чокнуться бокалами с водой.

– Я готова убить эту девчонку! – прошипела сидевшая напротив женщина в бархатном платье, которое было ей очень велико, и потому женщина казалась сбежавшей из шкафа вешалкой. Тем более что лицо у нее было размытое, с мелкими чертами, которые невозможно запомнить.

– Потерпи, – ответил граф Аракчеев, – и не надо шуметь. Здесь всюду уши.

– Пища – редкость, – объяснил Кюхельбекер. – Получение пищи – мощный стимул к заговорам. Равенства не бывает, молодой человек. Всегда кто-то пьет воду, а кто-то кушает пачули.

– Что кушает?

– Ты этого не знаешь, в твое время пачули вывелись. А в моей молодости в каждой речке плавали.

Император поднялся и громко сказал старику:

– Вилли, отведешь девчонку в покои номер два. Будешь выводить ее на кормежки и прогулки. Ежедневные проверки, контроль. Затем решу, как поступить.

Император показал толстой лапой на громадные песочные часы, стоявшие на полке над его головой. Раньше их Егор не заметил.

– Слушаюсь, Павел Петрович, – ответил Кюхельбекер, – Моя служба времени не подведет.

– Я тоже с ней пойду, – сказал Егор.

– Нет, – возразил император. – Сначала мы с тобой немного поговорим. Мне нужен свежий ум, мне нужно побеседовать с человеком, который только что прибыл с нашей исторической родины.

Император наклонился – наклоняться ему было трудно – и поцеловал Люську в щеку. Она даже не успела отстраниться, с опозданием отпрыгнула в сторону, опрокинув бокал. Бокал – вдребезги. Раздались аплодисменты.

Женщина с прической, похожей на луковицу, завопила от дальнего конца стола:

– Изменник! Ты же мне клялся!

Прихрамывая, она побежала к императору. В руке у нее не страшно поблескивал столовый ножик.

Император хохотал. Гости за столом тоже смеялись. Никто не старался остановить женщину.

Добежав до императора, она принялась тыкать в него ножом, нож ударялся в бронежилет.

– Щекотно! – хохотал император.

Остальные покатывались от смеха.

Неожиданно женщина повернулась – сколько силы в такой развалине! – и полоснула ножом по Люське. Та взвизгнула от боли. К счастью, Люська была в своем клетчатом пальто – никто не сказал, что перед обедом положено снимать верхнюю одежду.

Но и на пальто сбоку показалась кровь. Велосипедист, стоявший за императором, врезался клином между Павлом и Люськой и, обхватив женщину рукой за горло, рванул ее назад.

Император крикнул:

– Маркизу Люси спасти! Всех перебью, если с ней что-то случится. Ее кровь – драгоценность, я хочу насладиться каждой ее каплей!

Люська стояла, пошатываясь. Она прижимала руку к боку, и меж пальцев текла кровь. Вырвавшись из рук старика Кюхельбекера, который старался его поймать, Егор кинулся к Люське.

– Егорушка, – заплакала Люська, – Егорушка, за что меня?

– Все будет хорошо, Люська, ничего страшного не случилось.

– Я умру, да?

Дантес оказался перед Егором.

– Сюда! – приказал он. – Скорее.

Он шустро побежал по залу. Толпа любопытных раздалась в стороны.

Егор подхватил легкую Люську на руки и побежал следом за Дантесом. Он успел заметить табличку «Медпункт». Дантес толкнул дверь. Они оказались в небольшой комнате, где за занавеской стояла кушетка, покрытая белой простыней, стол с наваленными на нем бумагами, стеклянный шкаф с медицинскими приспособлениями. На полу была разложена детская железная дорога, когда-то такая была и у Егора. Человек в белом халате и белой шапочке с красным крестом стоял на коленях и подталкивал последний вагон поезда. Поезд подъезжал к вокзалу, и человек в халате начал гудеть, чтобы предупредить народ в игрушечном домике, что поезд прибыл по назначению.

Люська тихо плакала.

– Ты что здесь разыгрался, Фрейд! – завопил от двери Дантес. – А ну срочно за дело! Покушение!

– Подождет, – сказал человек в халате, не поднимая головы. – Ничего с ней не случится.

– Идиот! – кричал Дантес. – Она – новая избранница императора.

– Не первая и не последняя. У-у-у-у-у! – загудел снова доктор.

– Доктор, пожалуйста, – взмолился Егор. – Ей же плохо!

Доктор наконец-то поднял голову.

Он был маленький, из мятого лица торчала седая бородка, а над ней блестели голубые глаза.

Дантес в бешенстве ударил ногой по вагончику, тот взлетел и развалился.