Старший и младший - Страница 3

– Кто-то идет на работу. В ночную смену, наверно.

В тишине голос его прозвучал очень громко. Дверь скрипнула от ветра и медленно закрылась.

– Который час, Дик?

– Четверть десятого.

– Всего-то? А я думал, уже скоро утро… Тебе не хочется, чтобы они уже пришли и все кончилось, Дик? Послушай, Дик! Мне показалось, что я слышал голоса.

Они стояли, не шевелясь, и прислушивались.

– Ты слышишь голоса, Дик?

– Да, как будто люди тихо переговариваются.

Снова залаяла собака, на этот раз остервенело. Донесся глухой гул голосов.

– Погляди, Дик! Кто-то, кажется, остановился у заднего окна.

Старший нервно усмехнулся.

– Это чтобы мы не могли убежать. Они окружают нас. Держись, малыш! Да, теперь они идут. Помни, что виноваты не они, а система.

Послышались торопливые шаги. Двери распахнулись, и сразу ввалилась толпа. Все были небрежно одеты, все в черных шляпах. В руках у многих дубинки, трости, обрезки труб. Дик и Рут выпрямились и высоко подняли головы. Но глаза их глядели в землю.

Громилы, казалось, были чем-то смущены. Они хмуро стояли полукругом возле старшего и младшего и ждали. Ждали, чтобы кто-нибудь из них пошевелился.

Младший скосил глаза и увидел, что старший смотрит на него строго, критически, словно оценивая его поведение. Рут сунул дрожащие руки в карманы. Он заставил себя сделать шаг вперед. От страха голос его сразу стал пронзительным.

– Товарищи, – закричал он, – вы такие же люди, как мы! Все мы братья…

Кто-то патрубком шмякнул его сбоку по голове. Рут упал на колени и уперся в пол руками.

Громилы стояли молча и смотрели.

Рут медленно встал на ноги. Из разбитого уха на шею стекала красная струйка. Левая сторона лица вспухла и побагровела. Он снова выпрямился, тяжело, порывисто дыша. Но руки больше не дрожали, и голос стал уверенным и сильным. Глаза лихорадочно горели.

– Разве вы не понимаете? – крикнул он. – Это все для вас! Мы это делаем ради вас. Вы не понимаете, что творите.

– Бей красных крыс!

Кто-то истерически хихикал. Толпа ринулась вперед. Падая, Рут увидел холодную упрямую улыбку на лице Дика.

Несколько раз ему чудились голоса, но он никак не мог понять, чьи. Наконец он открыл глаза, сознание вернулось к нему. Лицо и голова были сплошь забинтованы. Сквозь распухшие веки он увидел узкую полоску света. Некоторое время он лежал, стараясь освоиться. Потом совсем рядом услышал голос Дика:

– Очнулся, малыш?

Рут попробовал заговорить, но из его горла вырвалось какое-то сипенье.

– Они здорово обработали тебе голову. Я уж подумал, что ты готов. А ты был прав, когда толковал насчет носа. Он у тебя будет не очень красивым.

– А что они сделали с тобой, Дик?

– Сломали руку и пару ребер. Вот тебе урок – надо стараться отворачиваться лицом к полу. Так сберегаешь глаза. – Он замолчал и с трудом вздохнул. – Больно дышать, когда ребро сломано. Но нам повезло. Нас подобрали полицейские и доставили сюда.

– Мы в тюрьме, Дик?

– Да, в тюремной больнице.

– В чем нас обвиняют?

Он услышал, как Дик попытался засмеяться, но смех сразу сменился стоном.

– В подстрекательстве к мятежу. Получим по шесть месяцев. Полицейские нашли там литературу.

– Ты не скажешь им, что я несовершеннолетний, а, Дик?

– Нет, не скажу. Лучше помолчи. Голос у тебя звучит неважнецки. Отдыхай.

Рут лежал молча, весь словно завернутый в тупую боль. Немного погодя он снова заговорил:

– Дик, а ведь больно не было. Странно. Я чувствовал себя как на крыльях. Хорошо.

– Ты вел себя молодцом, малыш. Ты вел себя не хуже любого. Я расскажу о тебе в комитете. Ты вел себя просто прекрасно.

Рут пытался собраться с мыслями.

– Когда они сшибли меня, я хотел сказать, что я на них не в обиде.

– Верно, малыш. А я о чем говорил тебе? Это не они. Это система. Их не хочется ненавидеть. Просто они не знают ничего лучшего.

– Дик, ты помнишь, как говорится в библии? – Голос у Рута был сонный. – Что-то вроде «простите их, они не ведают, что творят»?

– Малыш, выкинь из головы эту религиозную чепуху, – сурово откликнулся Дик. И добавил раздельно: – «Религия – опиум для народа».

– Да, конечно, я знаю это, – сказал Рут. – Но я не о религии. Просто… у меня было такое чувство. Ну, точно такое чувство.