Старое пианино - Страница 2

Мужчины пошли по слабоосвещенным аллеям; парк был запущен и оттого особенно прекрасен – в нем все благоухало, из заросшей чащи неслись серебряные соловьиные трели.

– Господи, благодать-то какая! – вырвалось у Максима.

Он присел на деревянную скамейку, откинул голову на изгиб спинки и закрыл глаза. Ярослав сел рядом, с неудовольствием поглядывая на товарища. Шедшие позади Павел и двое охранников расположились на соседней скамье.

Прошло десять минут. Ярик томился, сопел, поминутно вытирал потное лицо платком. Пока он размышлял, стоит ли окликнуть Максима и нарушить его душевное уединение, перед сидящими внезапно возник худой человек довольно странного вида. Он словно выплыл из вечерней тьмы в круг света тусклого фонаря.

Глаза его исступленно горели, остатки седых волосы были всклокочены, иссохшими пальцами он теребил лацканы поношенного пиджака и что-то бормотал себе под нос, неотрывно глядя на Максима.

– Слышь, папаша, а ну проходи, чего встал? – незамедлительно подступил к нему Павел.

Незнакомец попятился, испуганно выглядывая из-за широкого плеча Павла, дрожащей рукой заполз в карман мятого пиджака и извлек клочок бумаги.

– Мне бы передать… – прошелестел он и весь затрясся. – Господину Смирнову… записку… я ничего… только записку…

– Дайте, – властно протянул руку Павел, но незнакомец судорожным движением заложил руку за спину.

Максим, потревоженный звуками голосов, вскинул голову и на секунду опешил. Он узнал того самого старика из зрительного зала. И вновь поразил его лихорадочный блеск глаз; в них светилась безмолвная мольба о помощи.

– Погоди, Паша, – поднялся Максим со скамьи. – Дай мне поговорить с этим человеком.

Павел быстрым движением ощупал подозреваемого сверху донизу и отступил в сторону.

– Мне надо увидеться с вами наедине, – быстро зашептал незнакомец Максиму в лицо. – Я все вам объясню… вы один можете спасти меня… больше никто… помогите, заклинаю вас!.. – Он вдруг схватил музыканта за руки и сжал их с неимоверной для своей тщедушной комплекции силой. – Речь даже не обо мне, а о моей дочери. Поймите, это существо юное, неопытное, она только начала жить… это несправедливо… ужасно, с этим нельзя смириться!

– Постойте, да чем же я могу вам помочь? – смешался Максим и сделал попытку высвободить руки, в которые старик вцепился как клещ.

Павел снова решительно двинулся на дерзкого просителя; тот, сообразив, что может упустить завоеванный шанс, засуетился, начал шарить в карманах и снова достал помятый листок бумаги.

– Вот, здесь адрес, приходите завтра в девять вечера… вы все поймете на месте… не откажите, прошу вас… если в вас есть хоть капля сострадания, помогите, умоляю… моя девочка… Доченька моя! – закончил он свою сбивчивую речь душераздирающим выкриком и зарыдал, глядя сквозь слезы, не пряча искаженного лица с трясущимися губами и щеками.

– Так, довольно, вали отсюда, папаша! – Теперь уже Ярослав не выдержал неожиданной сцены. – Нашел мать Терезу, кругом церквей полно, ищи там себе заступников и благодетелей. Ступай по-доброму, нам твои проблемы по фигу. Павел, гони его, чего ждешь?

Незнакомец больше не сопротивлялся, побрел по аллее, оглядываясь на Максима с выражением тоски и безнадежности.

– Натуральный шизоид, – определил Ярик. – Я бы понял, если бы старикан попросил автограф, но он, кажется, оставил тебе свой. Прочти-ка, что там нацарапано.

– Адрес какой-то, – отозвался Максим, – или, может быть, название местности: Дарьины Ключи, 21.00.

– И все? Больше ни слова?

– Нет, только это.

– Точно сбрендил старикашка! Макс, ну какого черта ты якшаешься с каждым встречным бомжом? Я для чего содержу охрану, сам мотаюсь за тобой, как старая дева за любимым мопсом?

– Нет, на бомжа он не похож, – задумчиво проговорил Максим. – Но в целом ты прав. – Он скомкал записку и бросил бумажный шарик в урну. – Ладно, поехали в гостиницу, пока очередной страждущий не объявился.

Максим вошел в номер отеля, швырнул фрак и галстук-бабочку на кресло. Венера лежала на широкой гостиничной кровати, вытянув длинные загорелые ноги; в руках у нее был глянцевый журнал.

– Отыгрался? – равнодушно спросила она, не отрывая взгляда от раскрытой страницы. —

Хорошо, что я не пошла. Скука смертная этот ваш Стравинский. И Рахманинов не лучше. Честно говоря, твоя занудная классическая музыка у меня уже в печенках. Сколько можно? Давай вместе сходим на какой-нибудь крутой концерт. Вон скоро Мадонна приезжает. Скажи Ярику, пусть подсуетится насчет билетов.

Максим ничего не ответил, лег на свободную сторону кровати и затих, глядя в потолок.

Венера отложила журнал, подвинулась к Максиму и пристроилась щекой у него на плече. Рука ее скользнула в расстегнутый воротник белой концертной рубашки.

– Ну что такое, Масюня? – капризно надула она губы. – Я не люблю, когда ты бука. Я здесь скучала, не могла дождаться, а мой малыш меня не замечает.

Максим скосил глаза и несколько секунд, словно прикидывая, изучал пышную белую грудь, упруго набухшую от сжатия между двумя телами, затем решительно произнес:

– Собирай вещи, поедете с Люсей в Москву. Прямо сейчас.

Венера подскочила от неожиданности:

– Куда это на ночь глядя? Вот еще! Что за дела? Никуда я не поеду.

Дверь отворилась, вошел Ярослав – запросто, без стука, как раз вовремя, чтобы услышать последнюю фразу. Максим высоко ценил в нем необыкновенную способность появляться в нужную минуту. Ярик часто спасал его от утомительных хлопот и объяснений.

– Так, Веня, собираемся! В темпе, прояви активность, детка! Машина уже ждет…

Разъяренная Венера настроилась закатить нешуточную сцену своему любовнику, но появление Ярика подействовало на девушку как ушат холодной воды: спорить с ним было бесполезно, к тому же – небезопасно. Этот благодушный на первый взгляд увалень обладал железной хваткой и трезвой холодной волей. Когда ему перечили, становился по-настоящему жесток и ни с кем особо не церемонился, за исключением Максима. Даровитый музыкант был для него не только средством заработка, но и объектом искреннего восхищения, более того – благоговения, ибо сам Ярик никакими художественными талантами не обладал. Все его способности лежали в сфере коммерческой деятельности: он был отличным администратором, устроителем концертов, бизнесменом. Его торгашеской изворотливости, смекалке опытного маркетолога, умению заводить нужные связи и знакомства можно было только позавидовать.

Люся уверяла, что у Ярика нет сердца, она ласково звала любовника «мой бегемотик», объясняя всем, что это большое, добродушное и флегматичное на вид животное на самом деле – непредсказуемый опасный зверь.

Сопротивляться Ярику Венера не решилась, повернулась к мужчинам спиной и принялась яростно выбрасывать одежду из шкафа – скоро комната превратилась в пестреющую тканями арену для выражения возмущения и безмолвного презрения.

Максима демонстрация Венеры никоим образом не затронула, он продолжал лежать в неподвижности с отстраненным видом. Ярослав возвышался посреди комнаты, уперев руки в бока, и следил твердым взглядом за действиями взбешенной женщины, как привыкший ко всему надзиратель.

– Умница! А теперь складывай в чемодан все, что раскидала, да поживей. И нечего устраивать истерику. Мы здесь задержимся дня на два, потом получишь своего Макса обратно. Престо-престо, не тяни кота за хвост!

– Ага, образовался! – с задиристым раздражением отозвалась Венера. Вещи, однако, стала послушно складывать в чемодан. – Музыкальными терминами заговорил. Не выйдет, Ярик, как ты был мужланом, так и останешься. Твое дело бабло считать да грошовых девок тискать, а Максима в свои оргии не втягивай. Думаешь, не знаю, зачем вы здесь остаетесь?

– Грошовых девок? – недобро усмехнулся Ярослав. – Интересно, как дорого ты себя ценишь? Обложилась шмотьем и цацками за наш счет и вообразила себя светской львицей?

– Вот-вот, такой лексикон тебе больше подходит, торгаш! – взвилась Венера.