Старинные помещики на службе и дома. Из семейной хроники Андрея Тимофеевича Болотова (1578–1762) - Страница 10

Григория Васильева, выхлопотал для братьев по 12 четей из Шестуновских дач. После смерти Панкрата Горчаковское дело вел Кирило Ерофеев, более грамотный и развитой делец. Князь Горчаков доказал-таки, что 86 четей действительно были лишними, примерными у Шестунова. Кирило не мог этого отрицать, но возражал, что по указам нельзя поднимать поместных споров по делам, которые покончены до большого Московского пожара 1626 года. В то время как противник не покидал почвы законности в земледельческом вопросе, Болотов скоро перешел на почву служебных прав. За время польских войн его семья очень уменьшилась, многие ее члены сильно пострадали в походах, и Кирило отписывался по своей тяжбе так: «С этих пустошей все наши родичи служили; четверо их убито, а двое в полон взято. Не вели, государь, отнимать за кровь и за раны выслуженное поместье». Это дело пережило правление Софьи, царствование Петра и, наконец, при Екатерине II мирно кануло в вечность.

Едва только потомки Ерофея утвердились в своих поместьях, началась кровавая тринадцатилетняя война с Польшей, временно утихавшая только ради борьбы со Швецией. Такая продолжительная борьба с самыми могущественными соседями потребовала со стороны России громадных затрат и страшного напряжения сил. В 1654 году, как известно, сам царь Алексей Михаилович двинулся с большою торжественностью к литовским границам и лично вел осаду Смоленска. Первые три года военные действия велись с блестящим успехом. Но с 1658 года война затянулась, и целый ряд неудач подверг тяжким испытаниям и наши военные порядки, и наши финансы, и, наконец, чуть было вновь не зашатался весь внутренний порядок государства. Наша дворянская конница старинного беспорядочного строя особенно сильно пострадала в литовских походах. Современник этой войны, желая, кажется, похвастаться перед иностранцами русскими порядками, весьма наивно выдает всю нестройность вооруженной дворянской толпы³⁷.

Продолжительность походов, недостаток в продовольстии измучили и разорили воинов-помещи-ков, да и регулярным полкам не успевали вовремя выдавать содержание из опустевшей казны. Никогда еще в русских войсках не падала так низко дисциплина, как в несчастный период этой польской войны (около 1661 года, после Конотопского поражения). Недостатки наших военных порядков сделались так очевидны, что реформы, и самые коренные, ожидали только смелого и решительного на опыты преобразователя.

В эту тяжелую пору постепенно подрастало молодое поколение Болотовых и в свой черед выходило на дальние походы. Опять в усадьбах появлялись вдовы-попечительницы и посылали челобитные на запустевшие участки; их сочиняли и подписывали, по их женской безграмотности, духовные отцы, священники соседнего погоста Николы Русятина. Незаметную, но прочную службу водворению внутреннего порядка в русских областях могли сослужить подобные Дарьицы, Антонидки и Афросиньи, деревенские опекунши, усердные собирательницы жалованного семейного добра; так, часто стоило только небогатому малосемейному помещику сложить свою голову на далекой украйне, как его деревни шли в разор и прах; безгосударные крестьяне, натерпевшись обид от соседей и разбойников, уходили на поиски за новым домом и новым боярином, а пашни на многие годы порастали лесом. Даже родовитость семьи, богатство, влиятельная служба вотчинника не спасали от беспорядков и даже крушения сельское хозяйство в вотчинах и поместьях при перемене владельца. Такой крупный боярин, как В. Б. Шереметев, горько жаловался царю Алексею из крымского плена³⁸: «Некто недруг мой внес в люди на Москве, что будто я, холоп твой, в неприятельских нечестивых руках в Крыме умер. И слыша то, холопы мои учинились непослушны: сынишку моему в домишку его объявилось от холопей воровство великое… И в деревнишках, которые приказаны людишкам моим, хлеб мой они покрали и мужиченков разогнали, а иных мужиченков моих роздали и распродали. Из нижегородских моих деревнишек… человек мой Бойка Корсаков многих мужиченков роздал детям боярским без записки и без очных ставок, для своей корысти поймал у них многие деньги. И на осталых мужиченков человек мой, Бойка, правил деньги, рублев по сороку и по пятидесяти, неведомо по каким варварским записям. Человек же мой, Мишка Збоев, в Арзамасской моей деревнишке в сельце Панове воровал, наругался над крестьяны, впрягал в сохи и на них пахал, и от сох крестьяне помирали. И такова поруганья над крестьяны и в нечестивой стороне бусурманского закону и злова народу не бывает…».

Когда постихла многолетняя военная тревога и начались переговоры о мире (1667), выздоровевший от ран Кирило Ерофеев³⁹ с сыновьями вернулся на родные берега Скниги. Посчитались они своими, и оказалось, что из потомства четырех братьев Горяйновых осталось всего пять человек: Таврило и Кирило Ерофеевы с племянником Ларионом да двое Еремеевых; последние вскоре тоже умерли один за другим. Потужив о судьбе родичей, практичные Ерофеевы принялись хлопотать о приобретении в свою пользу их запустевших поместий; за приказные дела взялся вполне грамотный и сообразительный жилец Кирило.

Тогда уже пресеклось потомство несчастного, рано искалеченного Безсона. Старший Безсонов, Панкрат, ходок по приказным делам, не успел насладиться поместьем Григория Васильева, не успел даже жениться; он умер в 1654 году⁴⁰, дома или в походе – неизвестно. Младший брат Емельян был уже в Литве, но недолго провоевал; в самую блестящую пору войны, когда литовские города сдавались один за другим, его убили в 1655 году под Могилевом. Их поместья оставались, кажется, пустыми до самого возвращения двоюродных братьев, Кирилы и Гаврилы, с войны. Те немедленно стали просить себе в оклад это порожнее и «родственное», как выражались тогда, поместье. Однако же счастливейшие Болотовы получили его далеко не сполна, – всего только 60 четей в поле (90 десятин), по 20 четей на брата; остальные 80 или 90 четей куда-то отчислили. Крепостей на свои земли Болотовы подолгу не получали. За последние годы войны в Кашире воеводствовал некто Писарев, вероятно, родственник того зятя Григория Васильева, с которым тягался Панкрат Безсонов из-за 40 четей. Воевода не давал ходу делам семьи и надолго запутал производство. Один из Ерофеевых прямо писал в Москву, что у них с воеводой ссора в поместьях и крестьянах, и просил высылать бумаги на имя серпуховского губного старосты.

Судьба Еремея Горяйнова и его сыновей оказалась особенно трагичной. В 1638 году он вышел, как уже сказано, в меньшую статью поместной конницы. Как хозяин, мы видели по писцовым книгам, он отстал от старшего брата и не делал попыток к улучшению хозяйства; по службе он, кажется, отстал еще больше. В то время как племянники обучались немецкому строго, легко и быстро поднимались до жилецкого и выборного списка, он невозмутимо делил судьбы доживавшего свой век поместного ополчения. В эпоху польской войны у Еремея подрастали три сына и две дочери. Сыновья один за другим выходили вместе с ним на службу. Старший, Филимон, поступил прямо в рейтары и, таким образом, в юности прошел строевую науку. Вместе с отцом он отслуживал самую тяжкую пору польских войн, когда к ним присоединились смуты в Малороссии, замешавшие в войну крымцев. Это была пора битвы при Конотопе, когда под начальством воеводы Трубецкого легла костьми почти вся поместная конница, пять лет назад блестяще начавшая войну. В этом страшном побоище до пяти тысяч вместе с воеводами попали в плен и были перерезаны татарами (28 июня 1639 года). Среди них и Ерема Горяин пропал без вести.

Гибель большого войска привела в ужас Москву. Царь надел печальное платье. Думали, что гетман Виговский с ханом пойдут прямо к столице, но они удовольствовались победой и не выходили из Малороссии. По Коломенскому, Каширскому и Другим уездам украйны разбежались «воровские люди», которые запугивали уездных, сельских людей скорым приходом крымцев и пользовались паникой. Беззащитные сельские жители начали даже толпами сбегаться из сел и деревень в города под защиту острогов. Народ вспоминал несчастную битву в своих песнях; впечатление этой эпохи через семейные пересказы отразилось и на страницах мемуаров А. Т. Болотова; он описал участь своего предка Еремея очень картинно и трогательно; горестный эпизод битвы принял у него героический оттенок, и вся история семьи Горяйнова обратилась в сентиментальную поэму. Нужно заметить, что сыновья его не были убиты тут же под Конотопом; принимать участие в этом деле мог один старший, который, может быть, и был тогда ранен; но, во всяком случае он после плена отца успел побывать дома и укрепить за собой и за братом отцовское поместье. Все были уверены, что Еремей погиб во время бесчеловечной резни пленных⁴¹. Братья разделились не по обычаю: отцово Трухино Болотово с пустошью Гвоздевской (всего 300 четей) взяли себе оба старшие, а младшего, Панкрата, оставили ожидать себе нового оклада.