Старец Горы - Страница 16

Патриарх Рикульф распахнул окно. Не приходилось сомневаться, что возбужденная толпа вот-вот перейдет к решительным действиям. И хотя усадьбу патриарха окружала почти двухметровая ограда, вряд ли она послужит серьезным препятствием для жаждущих добычи мародеров.

– Я готов выделить тебе тридцать арбалетчиков, святой отец, но этого не хватит, чтобы защитить твоих людей от насилия. Будет лучше, если ты укроешься с нами в цитадели.

Рикульф и сам понимал, что обречен на заклание. Но покидать город, доставшийся крестоносцам такой страшной ценою, ему не хотелось. У Рикульфа теплилась слабая надежда, что сан патриарха избавит его от насилия со стороны обывателей, большинство из которых были христианами, но, похоже, этой надежде не суждено сбыться.

– Странно, – поднял вдруг голову благородный Томас. – Шум как будто стихает.

Из-за фруктовых деревьев, украшавших сад, Рикульф не видел ворот, зато он явственно уловил скрип открывающихся створок. Однако воплей обезумевших грабителей патриарх так и не услышал, зато он увидел трех облаченных в кольчуги рыцарей уверенно шагающий по усыпанной морским песком дорожке. Одного из них Рикульф без труда опознал по лазоревому сюрко, небрежно наброшенному на плечи, и вздохнул с облегчением:

– Барон де Руси.

Благородный Глеб привел в Антиохию тысячу рыцарей и сержантов и по пути к патриаршему дворцу успел вздернуть на виселицу трех вожаков так и не состоявшегося бунта. После этого волнения в городе угасли сами собой. Полторы тысячи хорошо обученных воинов, это слишком много для обывателей, большинство из которых не стремилось к кровавой сваре.

– Благородному Боэмунду следовало бы создать схолу агентов, чтобы они отлавливали смутьянов раньше, чем те начнут возбуждать толпу, – сказал Глеб, входя в покои Рикульфа.

Патриарх и сенешаль промолчали. Барон де Руси не был нурманом, его отношения с благородным Боэмундом оставляли желать много лучшего, а потому он вполне мог прибрать к рукам богатейший город, воспользовавшись поражением своего сюзерена. Эта мысль промелькнула в голове Рикульфа раньше, чем он размашистым жестом благословил вошедших. Глеба сопровождали Гвидо де Шамбли и благородный Алдар, сенешаль замка Ульбаш, люди хорошо известные в среде крестоносцев, но не числившиеся среди преданных друзей Боэмунда.

– Я заключил мирный договор с Ридваном Халебским, – сообщил патриарху Глеб. – Думаю, что с этой стороны нам нечего опасаться. Остаются византийцы, засевшие в Латтакии. У них есть галеры, и они вполне способны заблокировать порт Святого Симеона.

– И что ты предлагаешь, барон? – откашлялся Томас де Марль.

– Я предлагаю отправить гонца к благородному Танкреду. Думаю, лучшего правителя на время отсутствия графа Боэмунда нам не найти.

Патриарх Рикульф вздохнул с облегчением. Все-таки у Глеба де Руси хватило ума не затевать усобицу на костях несчастных нурманов, и он принял единственно верное в создавшейся ситуации решение. Оставалось надеяться, что и благородный Танкред проявит мудрость и поспешит на помощь Антиохии, обезглавленной в результате неудачного похода. В конце концов, почему бы племяннику не сделать то, что не удалось воплотить в жизнь его дяде – создать в Северной Сирии сильное христианское королевство.

– Я напишу письмо благородному Танкреду, – кивнул патриарх Рикульф. – Думаю, граф Галилейский откликнется на наш призыв.

Смерть Готфрида Бульонского под стенами Хайфы явилась полной неожиданностью не только для его баронов, но и для патриарха Даимберта, готовившегося оспаривать у него власть. Защитник Гроба Господня производил впечатление очень здорового человека, и никто даже не мог предположить, что легкая простуда, подхваченная во время купания в море, сведет даровитого полководца в могилу. Даимберту, который как раз в эту минуту обдумывал хитроумный ход, позволявший расстроить брак Готфрида с благородной Марьицей, осталось только руками развести:

– Человек предполагает, а Бог располагает.

Шевалье де Картенель, привезший в Иерусалим горестную весть, пребывал в полной растерянности. А ведь благородному Годемару уже мерещился титул барона. Именно так Готфрид Бульонский намеревался отметить усилия своего преданного вассала, уже почти склонившего благородную даму к столь выгодному замужеству. В сущности, у Марьицы не было другого выхода. Ее пребывание в доме Венцелина фон Рюстова порождало множество слухов, нелестных для обоих. И хотя слухи были откровенно лживыми, это не мешало «осведомленным» людям обвинять Марьицу и Венцелина в прелюбодеянии. Картенель предполагал, что эти слухи распространяются не без ведома, а возможно и по прямому указанию патриарха. Даимберт старался опорочить правнучку императора Константина Мономаха еще до того, как она официально будет названа невестой Готфрида Бульонского. Патриарх дошел до того, что во всеуслышанье объявил византийцев еретиками и запретил паломникам из Константинополя доступ к святым для каждого христианина местам. Конечно, все понимали, что дело здесь не в византийцах, а все в той же Марьице, чей брак с Готфридом подрывал авторитет не столько Римской церкви, сколько самого Даимберта. А рождение наследника Бульонского и вовсе поставило бы крест на планах патриарха, превратить Иерусалим в вотчину папского престола.

Из резиденции патриарха, расположенной возле церкви Гроба Господня, Картенель направил свои стопы к бывшей мечети Аль-Акса, где обосновались бароны, составлявшие свиту Защитника Гроба Господня. Готфрид Бульонский, отправляясь в свой последний поход, оставил во главе гарнизона графа Рено де Туле и шевалье Андре де Водемона. Теперь этим двоим предстояло решить очень сложный вопрос престолонаследия в еще окончательно не оформившемся королевстве. Водемон, которого Картенель застал за разбором свитков, грудой лежащих на столе, уже знал о смерти Готфрида, а потому и взглянул на вошедшего шевалье с такой злостью, словно это именно Годемар был виноват в скоропостижной кончине несчастного Бульонского.

– Ты не все знаешь, Картенель, – вздохнул Андре. – Боэмунд Антиохийский взят в плен под Милитеной, а его армия вдребезги разбита сельджукскими эмирами.

У благородного Годемара подломились ноги. Именно Боэмунда бароны и рыцари, осиротевшие под Хайфой, прочили на место скончавшегося Готфрида. Многие крестоносцы, прошедшие с сыном Роберта Гвискара путь от Константинополя до Антиохии, ценили его как искусного полководца, одержавшего во славу Христа ряд славных побед. Картенель был из их числа и теперь тяжело переживал неудачу своего кумира, столь нелепо опростоволосившегося под далекой Милитеной.

– Если мы потеряем Антиохию, то не удержим и Палестину, – сказал Водемон, тяжело опускаясь на лавку. – Я так и сказал Танкреду.

– И что тебе ответил граф Галилейский?

– Он согласился со мной, – вздохнул благородный Андре. – Правда, это было еще до того, как мы получили известие о смерти Готфрида.

– А где сейчас находится Танкред?

– В Яффе, готовит галеры к отплытию.

– Выходит, Иерусалим осиротел? – вопросительно глянул на Водемона шевалье.

– Я служу роду Бульонских с самого рождения, благородный Годемар, – глухо вымолвил Андрэ. – Я присягал Готфриду на верность.

– Я тоже, – нахмурился Картенель. – Но Готфрид мертв.

– У него есть наследник.

– Кто? – удивился Годемар.

– Его младший брат – Болдуин Эдесский.

О Болдуине Картенель не знал практически ничего. Но, судя по тому, как этот совсем молодой еще в сущности человек прибрал к рукам один из самых богатых городов Кападокии, с мозгами у него было все в порядке. В трусости и нерешительности младшего Бульонского никто вроде бы не упрекал. Словом, в любой другой ситуации Болдуин считался бы приемлемым кандидатом. К сожалению, Болдуин был далеко. А патриарх Даимберт близко. Не говоря уже о том, что у расчетливого и безжалостного пизанца под началом две тысячи наемников, способных мечами расчистить патриарху путь к светской власти. А лотарингцев в городе чуть больше сотни. Остальные застряли под стенами Хайфы, и чтобы перебросить их в город потребуется много времени.