Становление (СИ) - Страница 1

От автора.

Вашему вниманию предоставляется вторая книга из цикла «Сперанский» — «Сперанский. Становление». Наш современник, Михаил Надеждин, сотрудник министерства юстиции Российской Федерации, одновременно и внедренный в систему управление министерством сотрудник ФСБ, в ходе внутриполитических интриг в высших эшелонах власти, погибает.

Что-то, или кто-то переносит сознание Надеждина в тело еще только начинающего свою карьеру Михаила Михайловича Сперанского. Тот, кто в иной реальности, стал великим русским чиновником и реформатором, корпит над заданием князя Алексея Борисовича Куракина. Это экзамен и новый человек, с объединившимся сознанием, справляется с задачей, заполучая свое место подле Алексея Куракина.

После было путешествие в имение князя, Белокуракино, первые, пока скромные, но весьма успешные, попытки прогрессорства, знакомство с управляющим Тарасовым, который становится членом только-только формирующейся команды Сперанского.

Герой занимается восстановлением физической формы и навыков, которыми владел Надеждин, но которые нельзя было применять неподготовленному телу. Знакомится и берет по свою защиту ювелира-беглеца от французской революции, Каспара Милле, с непогодам развитой дочерью.

Попаданец, может и не стал бы сразу корректировать историю, но обстоятельства вынуждают его стрелять в фаворита императрицы Платона Александровича Зубова. Екатерина слегла с очередным приступом больного сердца и тут… Стреляли в Платошку. И пусть он выжил, оставшись калекой, но сердце Екатерины Алексеевны не выдержало и она, ровно так же, как и в иной реальности, умирает.

Восходит на престол деятельный Павел Петрович, полный надежд и уверенный в себе. Недалеко от самых важных господ, вершителей судеб людей в Российской империи, валяется на кровати в Зимнем дворце Михаил Михайлович Сперанский, ожидая, когда он пригодится и когда его оценят, и размышляя, как дальше реализовывать грандиозный свой стратегический план.

Глава 1

Петербург. Зимний дворец

16 декабря 1795 года. Раннее утро (интерлюдия)

Фантасмагория. Наверное, именно это слово лучше других подходило для того, чтобы кратко, но емко описать все происходящее.

Тут плачь и стенания, здесь же радость и здравницы новому государю с высокоподнятыми бокалами с вином. В саду так же пьют вино, но украдкой. Есть и парочки, которые и в морозное утро стремятся оказаться наедине. Ну а как же? Лучше всего руки греть в под шубкой симпатичной дамы!

В саду были те, кто уже отдал должное и продемонстрировал свое присутствие. Эти люди не видели особых моральных запретов, чтобы не жить дальше и не заниматься привычным делом: любить и быть любимыми, пока мужья и жены скорбят по почившей императрице.

У спальни государыни неизменно было не протолкнуться, при том, что сам император находился в своем, уже своем, кабинете и делал то, что он считал единственно правильным в ситуации, когда только несколько часов назад умерла его мать, императрица российская. И пусть она узурпаторша, пусть злой человек, несостоявшаяся мать, но нормы христианской морали кричали о том, что нужно пустить скупую слезу, или просто сделать задумчивый вид, побыть подле почившей. Этого ждал двор, толпясь в надежде на появление Павла Петровича.

Увы, но нет, Павел не хотел показывать то, что он на самом деле не чувствует. Но и свои переживания, лишь косвенно связанные со смертью матери, государь не стремился демонстрировать. Император прятал эмоции за неуклюжими движениями и поступками, которые пока воспринимаются, как растерянность Павла Петровича.

— Господа, а кому мне доверить самый важный документ в жизни любого монарха? — Павел Петрович обвел глазами двух людей, которые были с ним в кабинете почившей императрицы, это были князь Куракин и граф Безбородко. — Вам, Александр Андреевич? Или вам, Алексей Борисович?

Тон монарха был игривый, веселый, он забавлялся моментом, он пребывал в эйфории, или прикрывался ею. Творить! Работать! Срочно делать так, чтобы Россия воспаряла от этой пошлой спячки, в которую она погрузилась в последние годы правления Екатерины Алексеевны.

— Пожалуй… Князь, вам доверяю сочинить воззвание к народу. А вы, вице-канцлер, побудете при мне, нужно срочно, нынче же подписать ряд документов. Морской закон требовалось принять еще полвека назад, а то и раньше. Но я исправлю все глупости женского правления, — сказал Павел Петрович, резко поднялся с кресла, подошел к окну, ко второму, перешел к третьему и только там замер. — Работайте, господа!

Павел Петрович призывал к работе, но два его верноподданных, волею судьбы, или еще каким иным превратностям, оказавшиеся подле правителя, не до конца поняли свои задачи. Нет, с Куракиным все ясно — иди в иное помещение и сочиняй воззвание, которое граф Безбородко мог накидать «на коленке». Но вот что именно делать самому вице-канцлеру, который уже, если быть честным, рассчитывал стать канцлером? При подписании такого указа, о своем назначении, Александр Андреевич Безбородко, с превеликим удовольствием побыл.

Алексей Борисович Куракин чинно поклонился и поспешил из кабинета. Он хотел найти своего секретаря, который, может, и Божественной волей, находился тут, во дворце.

— Нет, не Морской указ, не он, иное нужно писать прежде всего! — вдруг, громко сказал Павел Петрович и сел за стол писать. — Мы, император…

— Прошу простить меня, Ваше Императорское Величество, но нынче же Вы не можете писаться императором, в причину правил языка юстиции и законов, — поправил государя Безбородко.

— Эх! Но, да, вы, граф, правы. Негоже мне. Вот…- лицо Павла Петровича сделалось задумчивым. — Вот будет Манифест о восшествии на престол, то да. Но, граф, составьте мне этот указ, как положено [Указ о престолонаследии — первый указ Павла Петровича, который был принят чуть позже, из-за волокиты с ратификацией в Сенате].

— Да, не извольте беспокоиться, Ваше Величество, — Безбородко обозначил поклон.

— И еще… Александр Андреевич… — Павел не решался задать вопрос. — Понимаете, вот была Софья, в девичестве Ушакова, вы, непременно о той истории с нашей любовью осведомлены. Ну так вот, мне сказали, что она почила. После узнаю, что жива моя Софьюшка. Может… с батюшкой моим так же? В крепости какой скрыт, али в Сибири в деревне живет? [по свидетельствам современников, Павел, действительно, справлялся о своем отце, продолжая верить, что он спрятан]

— Ваше Величество, боюсь не оправдать ваши чаяния, но Петр Федорович мертв, — Безбородко сделал скорбное выражение лица.

Павел ничего не ответил, но стал грустным и несколько растерял свой порыв работать.

Он все прекрасно знал, не хотел лишь верить. Пусть Никита Иванович Панин был еще тем плутом, но по секрету, хранить который клятвенно обещал тогда еще юный наследник, рассказал, как обстояли дела в злосчастное лето 1762 года. Панин поведал об убийстве Петра Федоровича. Сделал это, скорее для того, чтобы быть уверенным в Павле Петровиче, что тот поддержит людей, которые постараются его, законного правителя, посадить на трон Российский, подвинув мать. На трон Павел не сел, но именно тогда была прочерчена линия между сыном и матерью, которую уже никто не пересек, чтобы обняться, или, хотя бы пожать руки.

Но все лгут, потому искрилась надежда в Павле, пропитанная в том числе и образом Емельяна Пугачева, представлявшегося Петром Федоровичем. Если человек искренне во что-то хочет верить, он выдумает тысячу, после еще столько же, поводов и причин, чтобы не терять веры. Если мама злая, то должен же быть родитель, который добрый. Должен, у всех детей так. Но не у Павла.

— Пусть с этим… Нужно удостовериться, что отец погиб, ну и отдать все должные ему почести, — сказал Павел Петрович, вновь возвращая к себе рабочее настроение.