Станция Вашингтон. Моя жизнь шпиона КГБ в Америке - Страница 63

В августе 1991 года произошла попытка государственного переворота против Горбачева. Как только я узнал, что заговорщиками руководил Крючков, я сказал жене: «Повезет, продержатся неделю».

Они длились всего три дня. На одной из пресс-конференций после переворота Горбачев сказал, что назначил Крючкова главой КГБ, потому что считает, что последний был политиком, а не профессиональным шпионом. «Эксперты могут быть чрезвычайно опасны», — пояснил генсек. Он еще не догадывался, что страну затоптали не эксперты, а дилетанты с политическими амбициями.

Вскоре Советский Союз прекратил свое существование. В тот день люди все еще ходили на работу и терпеливо ждали в бесконечных очередях в продуктовых магазинах — короче говоря, вели нормальную жизнь, казалось бы, не обращая внимания на историческое событие. Гигантская фабрика лжи развалилась, но люди уже смертельно устали от ее продукции.

Я впервые ощутила безумную радость жизни, и словами невозможно описать красоту этого ни с чем не сравнимого чувства. Но это длилось недолго. Спустя очень короткое время начали проявляться симптомы еще одной гигантской глупости. В средствах массовой информации бурно обсуждались различные концепции реформы, но я видел совершенно другую реальность, поднимающую свою уродливую голову.

Все разговоры о многочисленных моделях российских реформ казались не более чем дымовой завесой, скрывающей от глаз то, что происходит на самом деле: очередной передел собственности; появление нового класса имущих; безжалостная борьба за привилегию быть богатым. Каждая группа интересов выбрала концепцию «реформы», которая узаконила предпочитаемый ею способ приобретения имущества, оставленного мертвым государством.

Напрасно кучка молодых, блестяще образованных экономистов призывала россиян к разуму и сознательно встала на путь, уже пройденный цивилизованными странами мира. Их был вопль в пустыне. Простой народ не понял их призывов, а политики и бюрократические орды были слишком заняты набиванием карманов. Страна постепенно погружалась в хаос начальной фазы накопления. Казалось, что Россия находится под проклятием, что ей суждено снова и снова показывать миру, как не надо жить.

Была ли это Россия моей мечты?

Однажды я слушал последние новости о дебатах в российском парламенте по радио в машине. На закрытом заседании депутаты приняли решение о приватизации выделенных им правительством квартир.

Я с отвращением прикусил губу. Цинизму не было предела? Разоренная и забитая страна корчится в агонии; почти две трети ее населения живут за чертой бедности; женщины отказываются рожать детей; огни гражданской войны полыхают на периферии, грозя в любой момент поглотить самое сердце страны; народ потерял всякую способность верить в возможность перемены к лучшему, — а между тем «народные представители» отложили это важное дело, чтобы тайно, по бросовым ценам и с небывалыми единодушие!

Это была соломинка, которая сломала спину верблюду. Эта сухая новость повергла меня в шок. С внезапной ужасающей ясностью я понял, что Россия не оставила позади своего ужасного прошлого и не станет нормальной страной через десять-пятнадцать лет, даже при жизни моего поколения. Не потому, что система была неадекватной или отсутствовал хороший план реформ. Моя Родина была проклята, потому что идиоты, заполнявшие бюрократическую структуру сверху донизу, остались у власти, и им суждено было править еще долго.

Конечно, в рядах политического и чиновничьего класса есть честные и талантливые личности, но распоряжения всегда делают некомпетентные. Это естественно. Достойная политическая элита неуместна в нищей стране, где власть — самый верный путь к личному обогащению. В такой стране политическая борьба вертится вокруг хорошей дачи, благоустроенной квартиры, казенной машины — и будь проклята страна!

Пока идиоты остаются у власти, будущее безнадежно.

Кто виноват? Кто как не я и миллионы таких же, как я, граждан России. Лучшие и умнейшие поднимаются на вершину только в нормальных странах. В "стране дураков", как стали открыто называть свою страну граждане России, дураки занимают все верхние ниши.

Так я потерял всякую надежду, что когда-нибудь увижу торжество здравого смысла в своей стране. Я жаждал вырваться из свинцовых объятий моего «любимого правительства» и взять свою судьбу в свои руки.

Однажды я неожиданно получил телефонный звонок от

Сократ, и мы встретились в московском ресторане. Он приехал как журналист и как консультант по экономике России для западного правительства.

"Что привело тебя сюда?" — спросил я, не пытаясь скрыть удивления.

«Мне больше некуда идти», — ответил Сократ. «ЦРУ занято моими поисками. Россия — мое последнее убежище. Я приехал, чтобы остаться».

Я задавался вопросом, было ли это из-за информации о секретаре ЦРУ, которую он передал мне.

— А что насчет Филлис? Я спросил.

«Родители присматривают за ней».

— Ты видишь Береснева?

"Как я могу избежать его?" Он развел руками в жесте беспомощности.

По русскому обычаю, большая часть нашего разговора была политической полемикой. Сократ оказался горячим сторонником русских националистов, с особой любовью к группе, возглавляемой бывшим генералом КГБ. К демократическим вождям у него не было ничего, кроме презрения, граничащего с ненавистью.

"Почему ты так не любишь их?" — удивленно спросил я.

«Они продались американцам», — ответил он.

Разве жизнь не невероятна? Поиски смысла привели моего агента в Россию, где я не смог его найти.

Не успел я доставить рукопись издателю, как события стали происходить с головокружительной скоростью.

9 апреля 1994 года New York Times опубликовала на первой полосе статью о Вашингтонском вокзале. Российская разведка, преемница КГБ, отреагировала быстро. В российском издании «Московские новости» представитель российской разведки прокомментировал мою вербовку Сократа, о которой упоминалось в статье New York Times. «Даже если такой человек существует, — сказал представитель, — Швец не назовет его имени, потому что он рискует своей жизнью и там [в Соединенных Штатах], и здесь [в России]. Он не имеет права на такие спекуляции, и не имеет права обсуждать эту тему». Он, конечно, имел в виду, что мне лучше не называть имени Сократа, если я знаю, что для меня хорошо.

22 апреля в офис моего литературного агента Джона Брокмана проникли. Ничего не было украдено, но файлы были разграблены. Личность того, кто это сделал, неизвестна, как и личность того, кто вломился в офис Международного центра разработки политики в 1986 году.

Потом я получил письмо из Службы иммиграции и натурализации, в которую я подал заявление о политическом убежище. В письме от 21 апреля в моей просьбе отказано. Несмотря на то, что мою историю назвали «правдоподобной, последовательной и достаточно подробной» и назвали меня «заслуживающим доверия», СИН заявила: «Разглашая секретную информацию о КГБ… создается впечатление, что вы нарушили законы своей страны в отношении государственных секретов, известных вам как бывшему агенту КГБ».

Удивительно, но правительство США отказывало мне в убежище, видимо, потому, что я нарушил законы СССР, раскрыв секреты его шпионских операций. Правительство США, конечно же, потратило целое состояние, пытаясь узнать те же самые секреты в течение сорока лет, и в процессе этого погибло несколько человек. Большую иронию трудно себе представить.

Я нанял адвоката для подачи апелляции от моего имени, но еще до того, как апелляция была подана, я получил второе письмо из СИН от 16 мая, в котором мне сообщалось, что «было установлено, что у вас есть обоснованные опасения по поводу гонения, если бы ты вернулся в Россию». Ссылки на письмо от 21 апреля не было. Я получил политическое убежище и мог остаться с семьей в США.

После того, как я закончил свою рукопись, я попытался получить ответ от Сократа, который живет за границей с 1992 года. Но он отказался давать комментарии, если только не сможет прочитать всю мою рукопись, что мой издатель и я отказались разрешить, следуя стандартной практике. Мы согласились обсудить с ним утверждения, содержащиеся в книге, и отправили Сократу три страницы с конкретными вопросами, касающимися его действий со мной. Это оказалось разочаровывающей и бесплодной попыткой. Типичным был ответ Сократа на вопрос, получал ли он когда-либо компенсацию от ТАСС или КГБ: «Как вы легко поймете, здесь есть огромный пробел. Одно утверждение согласуется с благородным поведением.