Сталки. Лес (СИ) - Страница 57
— Я, честно говоря, не верю, что они примут то, что мы им рассказали, — произнёс Нурс негромко. — Велки — это велки, большинство из них — замшелые пни, для них любая новинка — опасность. За опасностью (часто — гипотетической, но сейчас — более реальной) они не видят благ, которые сулит эта новинка. Не удивлюсь, если даже наше появление в таком вот составе и с, так сказать, вещественными доказательствами, — он хлопнул рукой по боковой стенке компьютера, на котором сидел, — не является достаточно веским аргументом. Не готовы они к этому. Хотя, с другой стороны, когда, если не сейчас, когда всё — ну, почти всё — идёт как раз в нужную сторону?.. Короче, посмотрим. Я своё мнение озвучил.
Некоторое время на «пятачке» между домом Совета — своеобразной «главной площади» деревни, где вряд ли бы уместились все её несколько десятков жителей, — царило молчание. Даже зеваки, буквально пялившиеся на Зелму, поразившую их своей красотой, Нурса, «восставшего из мёртвых», каким его, вопреки мнению велка Зора, считали несколько лет, молодых людей, преступивших законы деревни ради любви и познания мира, — и те, словно попрятались, хоть и не уходили, ожидая развязки.
Наконец, дверь распахнулась, и из зала заседаний вышел велк Зор — с важным видом, как будто ему доверили какое-то дело огромного значения, что, впрочем, было правдой: все поняли, что именно он сейчас скажет то, чего большинство ждало весь день, а некоторые — намного дольше. Лас, Плющ и Ксюня затаили дыхание: в ближайшие мгновения они узнают, какая награда или кара им уготована велками.
Зор немного помолчал, нагнетая напряжение ожидания, затем заговорил:
— Совет только что вынес два решения. Одно из них касается только этих троих, — он указал головой на замерших в нетерпении юных сталкеров и сталочку, — другое — всей нашей деревни. Итак, слушайте…
То, что совершили эти молодые люди, конечно, заслуживает порицания, и даже, принимая во внимание наши законы и обычаи, довольно сурового. Но, если вдуматься, вина Ласа, Ксюни и Плюща не так уж велика на самом деле. Первые двое просто поддались любви, выйдя за установленные нами ограничения — по моему мнению, весьма условные. Лас и Ксюня не виноваты; мне кажется, у них всё по-настоящему, может, даже больше, чем у некоторых из нас. И только это здесь имеет значение. Любовь не стоит того, чтобы её ограничивать. Она стоит того, чтобы её поощрять. И судить стоит не столько по закону, в котором, если честно, нет ни капли жизни, а по справедливости, то есть — как и должно быть. Совет оправдывает Ласа и Ксюню по этому делу, но советует им всё же не сильно торопиться со своими намерениями…
Но есть и другое дело, более мелкое, но такого немыслимого снисхождения по нему добиться не удалось. То, что Плющ оскорбил велка Круза, безусловно, плохо. Но если вдуматься, то юный сталкер повёл себя как заносчивый мальчишка, не приняв поучений и осмелившись на дерзкий ответ. Защищавший его Лас тоже поступил не совсем умно, решив применить силу, когда встретил жёсткое сопротивление; и он также должен за это ответить. Совет назначает им наказание в виде двадцать ударов прутьями — завтра, на рассвете. Негоже пускать в ход оскорбления и кулаки, когда можно решить всё миром — или не решать вообще.
А теперь, что касается наших гостей и того, что они нам открыли…
Велк помолчал с десяток мгновений, показавшихся всем вечностью. В ожидании того, что Зор готовился сказать, Лас даже позабыл на время про назначенное на утро унизительное наказание — так было для него важно то, к какому выводу пришёл Совет, выслушав историю Нурса и Зелмы.
— Итак… — продолжил оратор, и напряжение достигло своего апогея (хотя это слово здесь знала только землянка-разведчица). — Как вам всем известно, мы очень долго жили сами по себе, заботясь только о том, как бы прожить следующий день. Звездопад внёс в этот порядок кое-какие изменения. Помимо стремления выжить, у нас появилась потребность к исследованию всего того, что принесло нам это явление. У нас появились вредомеры, мы стали по мере сил изучать лес… — Нурс хмыкнул, услышав эту фразу. — Но всё это ничего не значит по сравнению с теми возможностями, которые нам открываются сейчас. То, что мы улучшим свою жизнь, сможем в будущем повидать другие миры и всё такое прочее, — для нас не пустой звук, как вы могли бы подумать, велк Нурс. — «Отшельник» поперхнулся, когда до него дошёл смысл слов бывшего «коллеги». — Мы согласны на ваше предложение, уважаемая Зелма Артемьевна. — Разведчица зарделась: её, похоже, ещё никто не называл по имени-отчеству. — Решение было единогласным. Мы понимаем, как это важно для нас всех; наконец-то мы сможем выйти из той дыры отсталости, в которой сидели четыреста лет! Вперёд, в будущее!
По мере того, как велк Зор говорил, жители помаленьку выходили из-за домов, слушая его уже открыто, не таясь; их собиралось всё больше, к концу речи «площадь» была заполнена до отказа — судя по всему, собралась едва ли не вся деревня; а когда «главный сталкер» произнёс последнюю фразу, выбросив вперёд и вверх вытянутую руку со сжатым кулаком, все собравшиеся — в том числе Лас, Плющ, Ксюня, Нурс и Зелма — поддержали его бурными аплодисментами, криками и свистом.
Решение было принято.
Всеобщее ликование длилось, как определила Зелма по хронометру, чьи показания высвечивались голограммой с помощью проектора на левом запястье при нажатии еле заметной сенсорной кнопки, около двух минут. Потом шум стал постепенно сходить на нет, и землянка поняла, что «стихийный митинг» надо закруглять.
Из дома Совета один за другим стали выходить велки, выстраиваясь в ряд по сторонам от Зора, вызвав новую вспышку рукоплесканий и свиста — на этот раз длиной не более чем в полминуты. Когда шум снова пошёл на убыль, Зелма подошла к велку Зору, встала лицом к толпе и с улыбкой сказала:
— Тогда завтра у вас начнётся новая жизнь. Здесь, — она указала на компьютер под седалищем Нурса, — содержатся все необходимые сведения, которые нам могут помочь. Я говорю «нам», потому что я теперь тоже с вами; я буду направлять и корректировать ваше развитие, а позднее буду способствовать вхождению в Федерацию вашей планеты. Но уверяю вас: вы будете жить так, как захотите сами! — Это заявление тоже было встречено взрывом ликования. — Завтрашний, двенадцатый день осени тридцатого года после Звездопада или, по федеральному летосчислению… — она назвала дату, — станет переломным днём вашей истории! Грядут большие перемены, и надеюсь — на благо!
Последние её слова потонули в новой буре хлопков, свиста и улюлюканья.
А пока толпа шумела, Лас крепко обнял Ксюню, негромко сказал ей — так, чтобы услышала только она:
— Я же говорил, что всё будет хорошо, — а когда сталочка улыбнулась, поцеловал её.
Так они и стояли, застыв во времени, слившись друг с другом, пока все вокруг них радовались тому, что скоро в их жизни всё будет по-другому.
Лас тоже радовался, но — тому, что однажды, всего лишь через какой-то год, Ксюня наконец-то будет по праву принадлежать ему.
День заканчивался, и вместе с ним уходила в прошлое их прежняя жизнь, уступая место новой, о которой они уже получили общее представление, но пока не изведали. Кто знает, какой она будет, эта новая жизнь? Разве что Первосталк, да и в этом нельзя было быть уверенным до конца; хотя, если честно… какая разница?
— …Как думаешь, она меня примет? — спросил велк Нурс у Плюща, пока они вдвоём в сумерках подходили к дому.
— Надеюсь, — пожал плечами Плющ, открыл дверь и первым вошёл.
Нурс немного потоптался в нерешительности у входа, но потом подумал, что это может глупо выглядеть, — и переступил порог дома, откуда однажды (он сам уже всё меньше понимал — зачем) ушёл — и куда теперь вернулся.
Его жена сидела за пустым столом и смотрела в стену. Казалось, ей не было никакого дела до того, кто сейчас вошёл в жилище.
Плющ кашлянул и негромко проговорил:
— Мам, у нас тут…
— Ты вернулся, — бесцветным тоном сказала женщина, поднялась из-за стола и взглянула на Нурса, стоявшего, потупившись, у двери. — Где ж тебя носило-то?..