Сталинский неонеп - Страница 8
Хотя в 1937 году производство пищевой промышленностью мяса составило 168 % от уровня 1932 года, сахара — 292 %, животного масла — 257 %, на душу городского населения по-прежнему приходилось меньше основных продовольственных продуктов, чем до начала коллективизации. СССР превосходил капиталистические страны только по производству и потреблению на душу населения зерна, особенно ржи, и картофеля. Это обусловило непомерно высокий удельный вес ржаного хлеба и картофеля в потреблении продуктов питания, что всегда считалось классическим признаком бедности.
Упор на модернизацию прежде всего тяжёлой промышленности имел своим следствием крайне низкое качество промышленных товаров народного потребления. Троцкий формулировал «своеобразный закон советской промышленности» (по сути, действовавший и на всём протяжении дальнейшего развития советской экономики): «Изделия по общему правилу тем хуже, чем ближе они к массовому потребителю» [33].
Вопреки пятилетнему плану промышленность группы «Б» не превзошла по темпам роста группу «А». В стране продолжали накапливаться и иные хозяйственные диспропорции. Создание современных автомобильных заводов соседствовало с малочисленностью и низким качеством шоссейных дорог. Возникновение и бурный рост новых промышленных городов сопровождались упадком многих старых городов. Строительству дорогих театров и дворцов культуры в промышленных центрах сопутствовали запущенность жилищного хозяйства и обострение квартирного голода. В среднем на одного горожанина приходилось меньше жилой площади, чем до революции.
На протяжении второй пятилетки Советский Союз по-прежнему проходил стадию заимствования и усвоения технических достижений Запада. Однако новая импортированная техника не давала тех результатов, что в капиталистических странах. Вопиющая разница в выработке на одного рабочего СССР и США объяснялась не только недостаточной квалификацией рабочих, но прежде всего плохой организацией труда. Как подчёркивал Троцкий, «бюрократия изо всех сил подстёгивает рабочих, но правильно использовать рабочую силу не умеет» [34]. В результате в советской промышленности сохранялись крайне высокая себестоимость и, как следствие, высокие цены производимой продукции при низком её качестве.
Согласно данным официальной советской статистики, валовая продукция промышленности выросла в 1936 году в 6 раз по сравнению с довоенным уровнем, тогда как исчисленная в натуральных показателях добыча нефти, угля, чугуна, производство других основных видов промышленной продукции — только в 3—3,5 раза. Основная причина несовпадения этих показателей состояла в том, что в СССР были созданы новые отрасли промышленности, отсутствовавшие в царской России. Другая причина, как подчёркивал Троцкий, крылась в тенденциозных манипуляциях статистики, вызванных «органической потребностью всякой бюрократии — подкрашивать действительность». Обращая внимание на то, что в советских статистических отчётах производство и ремонт автомобилей суммируются в едином показателе, Троцкий писал: «Все суммарные оценки в рублях имеют лишь относительную ценность: неизвестно, что такое рубль, и не всегда известно, что за ним скрывается, постройка машины или её преждевременная поломка» [35].
Корректировкой официальных статистических показателей советской статистики занималась после второй мировой войны экономико-статистическая школа, созданная в США для исследования проблем измерения экономического развития СССР. По расчётам её основателя А. Бергсона, в 1937 году валовой национальный продукт СССР (в ценах 1937 года и в современном масштабе измерения номинала рубля) составил 28,1 млрд. руб. против 18,2 млрд. в 1928 году. Потребление населением материальных благ и услуг выросло значительно скромнее — с 15,8 млрд. руб. в 1928 году до 19,65 млрд. в 1937 году [36]. С учётом роста населения это означает, что к концу второй пятилетки страна в лучшем случае достигла среднего уровня потребления, существовавшего на исходе нэпа.
Низкий жизненный уровень подавляющей массы рабочих и крестьян явился одной из главных причин сохранения низкой производительности труда, отстававшей от производительности труда передовых капиталистических стран в 3—10 раз. Это обусловливало и существенное отставание Советского Союза от США и стран Западной Европы по уровню жизни, которое усугублялось тем, что капитальные вложения поглощали в СССР 25—30 % национального дохода — намного большую его долю, чем в передовых капиталистических странах.
В 1937 году Троцкий подчёркивал, что в СССР «низкая производительность труда при высоких капитальных затратах, огромных военных расходах и ужасающем хищничестве бесконтрольного аппарата означает и сейчас крайний недостаток важнейших предметов личного потребления для масс населения. Экономические успехи, слишком скромные для значительного материального и культурного подъёма всего народа, оказываются уже вполне достаточны для выделения широкого привилегированного слоя» [37]. Как будет показано далее (см. гл. XXXV), сталинское руководство сознательно проводило курс на резкое усиление социально-экономической дифференциации.
Несмотря на все противоречия «сталинского неонэпа», в 1934—1936 годах был достигнут наиболее высокий за все послевоенные годы рост эффективности производства. Эти экономические успехи связывались зарубежной и эмигрантской печатью с наступлением «советской весны», «порозовением Красной России». В 1936 году эмигрантский Институт экономических исследований характеризовал сдвиги в советской экономической системе как «попытку организовать производство и обмен между государственными предприятиями на принципах конкурентного хозяйства, на началах личной заинтересованности, рентабельности, прибыльности» [38].
«Сталинский неонэп» существенно отличался от нэпа 20-х годов. Главные отличия состояли в том, что либерализация экономической жизни в условиях нэпа сопровождалась сознательным сдерживанием роста социального неравенства и резким уменьшением политических репрессий по сравнению с годами гражданской войны. Сталинский же «неонэп» сочетал ослабление административно-командных рычагов в управлении экономикой с усилением социальной дифференциации и непрерывным нагнетанием политических репрессий ради подавления всякой оппозиционности и критики в партии и стране, ради закрепления господствующей роли бюрократии и режима личной власти.
Как подчёркивал Троцкий, с отходом в прошлое наиболее острых экономических трудностей, вызванных насильственной коллективизацией, естественно было бы ожидать расширения духовной свободы и демократизации политического режима. Но на этот путь сталинская бюрократия не могла встать, поскольку он грозил утратой её монопольной власти в партии и стране. «Чем сложнее становятся хозяйственные задачи,— писал Троцкий,— чем выше требования и интересы населения, тем острее противоречие между бюрократическим режимом и потребностями социалистического развития; тем грубее бюрократия борется за сохранение своих позиций; тем циничнее она прибегает к насилию, обману, подкупу… Отсюда также и возрастающая необходимость маскировать репрессии при помощи подлогов и амальгам» [39]. Этим объяснялась кратковременность «сталинского неонэпа», на смену которому пришли большой террор и резкое ужесточение трудового законодательства, переросшее в прямую милитаризацию труда.
Такое развитие событий не представлялось в середине 30-х годов реальным большинству советских людей и зарубежных наблюдателей советской жизни. Экономические успехи и стабилизация социально-политической обстановки в СССР порождали надежды, что экономическая либерализация будет дополнена демократизацией политической системы, которую обещала Конституция 1936 года. Доверчивому, некритическому восприятию стереотипов сталинской пропаганды об СССР как стране «победившего социализма» способствовало и зрелище очевидного кризиса, поразившего всю капиталистическую систему.
II
Судьбы мирового капитализма в 30-е годы
В течение 30-х годов капиталистический мир пережил самый масштабный и острый за всю свою историю структурный кризис. Этот кризис был открыт «великой депрессией», внезапно разразившейся в 1929 году после нескольких лет послевоенного «просперити». Правда, и само это «просперити» было весьма относительным. Так, в 1929 году в Англии объём промышленной продукции едва достиг довоенного уровня.