Сталинский дом. Мемуары (СИ) - Страница 51

Сливочные тянучки — белые, розовые и коричневые — продавались в кондитерской на Пушкинской (Большая Дмитровка). Их выносили на противнях, еще теплыми, каждая в белой гофрированной бумажке, и они действительно тянулись. Там же покупались конфеты в серебряной обертке в форме большой веерной раковины с начинкой пралине и «Марешаль» — шоколадные палочки с орехами.

Шоколадные зайцы были пределом мечтаний. Они стояли на задних лапах, не в натуральную величину, конечно, но очень большие, полые внутри. Существовали зайцы как отдельно, так и на тортах. Особенно ими любили украшать шоколадно-вафельные, причем вкупе с шоколадными рогами изобилия.

В Елисеевском продавались жареные куропатки и фазаны в великолепных перьях, а в консервном отделе — варенье из грецких орехов, черешневое и дынное. В магазине «Сыр» — на углу Проезда Художественного театра (Камергерский переулок) и улицы Горького, там теперь «Ив Роше» — был большой выбор сыров, естественно, советских, в том числе головки голландского со слезой в красной шкурке и какой-то вроде рокфора в темно-лиловом керамическом горшочке. А напротив, рядом с Театром им. Ермоловой, в довольно неказистой лавке всегда были в продаже маринованные белые грибы в корытцах. В нашем рыбном предлагалось несколько сортов икры, в том числе давно забытая паюсная, балыки, копченая севрюга, семга, лососина, раки.

Что самое странное, консервированные крабы вовсе не считались деликатесом и стоили очень дешево (55 копеек). Спросом они не пользовались, и из банок сооружали на прилавках пирамиды.

В послевоенные годы в Москве открыли магазины союзных республик, где торговали превосходными продуктами. Например, в латвийский магазин на Калужской ездили за маслом и миногой. В грузинском возле площади Маяковского покупали восточные сладости, сыр сулугуни и виноградный сахар. В армянском, на углу Тверского бульвара, — острые сыры с травами и мацони.

Куда потом все пропало — одна из самых загадочных тайн нашей истории. Пропадало постепенно, с середины правления Хрущева, затем резко — во времена Брежнева, когда слово «дефицит» стало главным советским словом. В конце концов основным элементом декора витрин продовольственных магазинов — они назывались «гастрономы» — стали консервные банки, из которых составлялись воистину архитектурные шедевры: полукруглые стенки наподобие Главного штаба на Дворцовой площади в Петербурге. На переднем плане, на фоне бело-голубых банок сгущенного молока, помещалась фаянсовая курица в натуральную величину, выполненная по всем канонам соцреализма. В растопыренных крыльях, как в руках, она держала решето с гипсовыми яйцами. Чуть поодаль красовался муляж швейцарского сыра с большими дырками, в которые набивалась пыль. Над курицей висел муляж тамбовского окорока.

Особенно мне жаль, что исчезли по злой воле людей настоящие культурные ценности. Так, например, сгинули заварные бублики, которые продавались в двух местах — в маленькой будочке недалеко от Ленкома и в Зоопарке. Очень было интересно смотреть, как их делают. Сперва тесто варили, а потом выкладывали кольца на противни и сажали в печь. Готовые горячие бублики с твердой хрустящей корочкой нанизывали на бечевку и завязывали узелок. Донести бублики до дома не мог никто — на ходу отламывали бублик со связки, и это при том, что тогда есть на улице считалось неприличным. Стоил бублик пять копеек.

Последними, уже в перестройку, ушли в небытие калачи — символ московского хлебосольства. Почитайте романы русских классиков — там их едят теплыми с черной икрой. Калач был похож на большой амбарный замок. Поедать его начинали с румяной ручки, намазывая маслом, которое слегка растекалось, а потом отламывали куски его пышного белого тельца. Остается загадкой, почему теперь никто не возьмется за восстановление этого раритета русской культуры.

Многое покупалось на рынке: овощи, мясо, творог, гирлянды сушеных белых грибов. Они были нанизаны на нитку, которая называлась «снизка». Чем длиннее, тем, соответственно, дороже. Рядом находился Палашовский рынок, подальше — Тишинский. В длинных рядах закутанные женщины в ватниках торговали картошкой. Она была черная, вся в земле. Взвешивали ее на весах. На одну тарелку клали картошку, а на другую — гирьки, как матрешка: мал мала меньше, до тех пор, пока тарелки не уравновешивались.

Рынки назывались колхозными, но это было единственное легальное место частной торговли. Продавали то, что выращивали на приусадебных участках, без посредников, один на один с покупателем.

Летом в Дубултах почти все было с рынка. Из толстых, зеленых в красную крапинку стебелей ревеня делали компот и начинку для пирогов. Для меня покупалась первая клубника, очень дорогая, всего сто грамм, — крупная твердая с зеленоваты кончиком, ягода в ягоду. Хрустела на зубах веселая, яркая редиска с длинным усом на конце, сочная и совсем не терпкая. Одновременно с первыми тонкими морковинками появлялась молодая картошка, чем мельче, тем вкуснее. Продавали на рынке и совсем маленьких цыплят, величиной с кулак взрослого человека (по 50 копеек за штуку).

Телятину жарили куском в собственном соку и ели в горячем и холодном виде. Когда сок остывал, он затвердевал, как холодец. Его тонкий коричневый слой — галантин — был особым лакомством.

Рыбой тогда торговать запрещалось. Весь улов рыбаки, загнанные в колхозы, должны были сдавать государству. Продавали тайком, из-под полы, только своим знакомым клиентам. Прятали копчушек, угрей и бельдюгу под овощами. Свежую рыбу соседская девочка, дочь рыбака, приносила прямо на дачу: салаку, камбалу, сырть, лосося.

Хлеб в булочную по утрам привозили еще теплым: карош, светло-коричневый, круглый, из муки грубого помола и овальные продолговатые буханки кисло-сладкого с плотной мякотью и черной полированной корочкой.

Белый блеск творога, который нарезали специальной лопаточкой. Сливки, такие густые, что в них стояла ложка, но не ярко-белые, а оттенка слоновой кости.

Чернику, росшую в изобилии в дачных лесах, собирали сами. Можно было собирать и клубнику. В ту пору некоторые станции в Юрмале, например Мел лужи, Пумпури, Асари, еще славились клубничными огородами. Договорившись предварительно с хозяйкой, приходили собирать ягоды. Хозяйка потом взвешивала корзинку. Сколько попало прямо в рот, как-то не учитывалось.

Лисички продавались на литры — их отмеривали высокими жестяными кружкам. Я любила чистить эти ароматные желтые грибки, в которых никогда не водятся черви. Оставалось только поскоблить основание ножки и снять со шляпки ниточки мха.

Слово сатин происходит от французского satin. Как объясняет Larousse, это шелковая, шерстяная, хлопковая или синтетическая ткань с гладкой и блестящей поверхностью.

Когда теперь в гламурных журналах и светской хронике ничто-же сумняшеся упоминают вечерние платья из сатина, не удосуживаясь перевести, я всякий раз по привычке недоумеваю, почему очередную звезду нарядили в жуткую черную ткань, одновременно твердую и мнучую, с лоснящейся поверхностью. Мода, понятно, капризна, Мало ли что придет в голову дизайнерам. Может, такой винтаж. Потому что для меня сатин вовсе не атлас, который, конечно, имеется в виду, а именно эта очень дешевая бумажная ткань, одна из примет убогого нашего существования. Тоже, между прочим, символ эпохи — сталинский стиль.

Из черного сатина шили физкультурную школьную форму: либо длинные шаровары, либо, по усмотрению преподавателя, короткие, схваченные по бедру тугой резинкой и топорщащиеся буфами — по моде XVI века при королевских дворах Европы. Кроме того, сатин использовался в целях бюрократических — из него изготавливали нарукавники, чтобы не протирались локти у многопишущих служащих. Посмотрите любой фильм той эпохи, где мельком фигурирует счетовод — он непременно почтенного возраста, с намеком на старорежимность, с усами щеточкой и в рубашке с сатиновыми нарукавниками. В школе они тоже рекомендовались, и некоторые одноклассницы их носили, но обязательной частью формы не были.