Сталинградцы
(Рассказы жителей о героической обороне) - Страница 63

Первое время, пока сапёры не разминировали освобождённой территории, страшно было ходить — куда ни повернешься, всюду дощечки с надписью «мины». Однажды, возвращаясь из посёлка в свой блиндаж, задумалась о чем-то и вдруг вижу впереди надпись «мины», оглянулась назад — «мины», шагнула в сторону — «мины». Я думала: сейчас вот шагну и взорвусь, а вблизи ни одной живой души нет. Самым ужасным мне почему-то казалось то, что никто не узнает даже, куда я исчезла.

Будь кто-нибудь поблизости, я бы так не испугалась. Хорошо ещё, что не совсем стемнело, следы свои на снегу увидела — по ним и вышла назад.

Задымили заводы.

Подвал, выделенный под школу, находился за Банным оврагом. Там особенно много было мин. Пока доберёшься, не раз подумаешь, что сейчас тебя разорвёт на куски.

Несколько дней я откапывала этот подвал: окно его завалило землёй при взрыве авиабомбы. Земля оледенела: лопатой не возьмёшь, только ломом. А тут ещё разбитая телега вмёрзла в землю. Мучение с ней было, я отпиливала её по кусочку — отпилю и снова долблю. Раскопала окно, стала очищать подвал от хлама. Он завален был поломанными железными кроватями.

Тяжело приходилось так, что иной раз, измучившись за день, едва дойдёшь до своего блиндажа, свалишься на койку и плачешь. Чего плачешь, сама не знаешь; просто тяжело. Снабжение еще не налажено было, продукты на машинах возили из-за Волги, а уже распутица наступила: застрянет где-нибудь машина, и жди, пока её вытащат или другая придёт. Ляжешь голодной, кажется, что утром не хватит сил подняться с постели, плачешь, а проснёшься, подумаешь, что скоро школу откроем, снова с детьми буду заниматься, и бежишь, как молоденькая, торопишься вымыть, побелить подвал.

Когда дети начали собираться, легче стало — все помогали мне. Первой пришла пятнадцатилетняя Мария Милосердова. Она привела в школу свою младшую сестру Зину, которой заменяла мать, убитую немцами на ее глазах. Потом пришла Люба Горшкова. У неё брат и сестра погибли при бомбёжке, отца-ополченца немцы заживо сожгли в сарае, где он лежал раненый.

После всех потрясений и ужасов детям сначала не верилось, что они опять будут учиться, как учились раньше, сидеть в классах, готовить уроки.

Двенадцатилетний Юра Текутов, который убил из дробовика немца, когда тот хотел отобрать последний оставшийся в семье кусок хлеба, спрашивал меня:

— Неужели мы снова будем ходить в школу?

Подвал стал чистенький — вымытый, побеленный; но в нём ничего не было — голые стены. Дети беспокоились:

— А на чём мы будем сидеть? А где мы возьмём классную доску?

Оборудование пришлось собирать среди развалин. Мы ходили осторожно, по протоптанным дорожкам, чтобы не наступить на мину. Какая радость была, когда находили что-нибудь нужное: стол, скамейку или учебник — в груде сваленных книг. Классной доски найти не удалось, но вместо нее мы повесили на стену крышку стола, окрашенного зелёной охрой.

Хотелось как-нибудь украсить школу. Дети много находили цинковой бумаги, в которую, кажется, завертывались мины. Мы решили использовать ее для плакатов: вырезали из этой бумаги буквы и наклеивали их на красную бумагу. Плакаты получались очень красивые, буквы блестели. Лозунги были прежние: «Хорошая учёба — наш долг перед Родиной», «Будем учиться так, чтобы товарищ Сталин „отлично, ребята“ сказал», но дети воспринимали их теперь как-то по-новому, очень живо. Эти малыши уже не только знали, но и чувствовали, что такое долг, Родина.

Кто-то из детей нашёл старый журнал с портретом товарища Сталина, прибежал с ним в школу, крича:

— Сталин! Сталин!

Дети окружили его и долго молча разглядывали этот портрет. Я чувствовала что каждый из них о чём-то думает серьёзно, как взрослый.

Мы решили вырезать портрет из журнала и повесить его в школе. Ребята разыскали лист толстой бумаги, наклеили на него портрет и сами смастерили рамку.

Никогда я не испытывала такого удовлетворения от своей работы, как в день открытия школы. Ребята стали собираться задолго до начала занятий и сразу же усаживались за столы, чтобы занять место — боялись, что для всех не хватит.

У нас было два длинных стола, сбитых из четырёх маленьких. Каждый класс имел по одному столу. Сначала занимались первый и второй классы, потом третий и четвёртый. Но только я начала заниматься с младшими, как старшие стали подходить. Спрашиваю:

— А вы чего? Вы же во вторую смену.

— Мы подождём, — говорят.

Ни за что не хотели уходить, стояли тихонечко у двери и ждали, пока я кончу заниматься с младшими.

После занятий мы всей гурьбой ходили на расчистку места под фундамент новой школы. Ее начали строить весной. Теперь вот, когда дети снова учатся в просторных светлых классах, вспоминаешь то время и думаешь: «Да, трудно было, но как хорошо, что мы не побоялись лишений».

С учительницей Валентиной Григорьевной Скоповой, приготовив всё, что надо было к началу занятий, мы вышли за изгородь встречать учеников.

На дороге показался мальчик. Издали он выглядел совсем крохотным. Мы следили за каждым его шагом. Вот он — перед нами — бледненький, худенький; в руке у него маленькая парусиновая сумочка.

— Ты в школу? — спросила его Валентина Григорьевна.

— Да.

— А сколько тебе лет?

— Скоро уже семь с половиной.

— А как зовут тебя?

— Геннадий Алексеевич Хорьков, — серьезно ответил мальчик. — Я уже знаю буквы и умею считать до ста.

— Ты молодец, Геннадий Алексеевич, но только я буду звать тебя Геной. Я своих учеников называю по имени, хорошо, Гена?

— Ладно, — ответил мальчик. — А вы нам расскажете о Рокоссовском и о Чуйкове? — спросил он.

— Обязательно расскажу, — пообещала Валентина Григорьевна.

Когда стали подходить другие ученики, мы взяли Гену за руки и торжественно повели его по лестнице. После боёв в Сталинграде мы несколько дней очищали эту лестницу от камня и железа, пока пробрались на третий этаж, где обнаружили каким-то чудом уцелевшую комнату. Она была заставлена нарами в три яруса. Пол зиял большими провалами; не было ни потолка, ни рам, ни дверей. Теперь эта комната имела уже приличный вид. Только в рамах не было ни одного стеклышка. Но это не остановило нас; мы решили открыть школу, не дождавшись, когда удастся нам остеклить первый восстановленный класс.

…Мы ввели детей в класс и поздравили их с началом занятий.

Я также села за парту и раскрыла свой блокнот, чтобы коротко записать первый урок.

— Дорогие дети! — с волнением начала Валентина Григорьевна. — Свой первый урок я хочу посвятить нашему родному городу, городу-герою, который носит имя великого вождя.

Валентина Григорьевна остановилась, внимательно оглядела учеников, посмотрела на портрет товарища Сталина и продолжала: «Сталинград — город особенный. Сам товарищ Сталин не раз называл его городом-героем. Двадцать пять лет назад на молодую Советскую республику пошли походом четырнадцать государств. Капиталисты не хотели, чтобы свободный советский народ был хозяином своей страны. Наш город тогда назывался Царицыном. К нему подступили враги. Тогда Ленин направил сюда товарища Сталина, и Сталин отстоял Царицын. Знаете ли вы, дети, об этом?»

— Мой папа воевал за Царицын, — поднял руку один из старших учеников.

— Мой дедушка тоже воевал, у него есть за Царицын орден, — сказала одна девочка.

— Здесь, на берегу Волги, — продолжала учительница, — наши советские люди за двадцать пять лет построили большой, прекрасный город, построили Сталинградский тракторный завод, который выпускал замечательные тракторы; хорошо мы с вами жили здесь до войны. Помните, какие улицы были, какие театры! Какой чудесный Дворец пионеров у нас был… А музыкальные школы, детские технические станции, клуб имени Павлика Морозова. Все это было предоставлено ребятам.