Сталин и Черчилль - Страница 72
По репарациям было принято компромиссное решение. Кроме ресурсов собственной зоны оккупации СССР должен был дополнительно получить репарации из германских владений за границей и 25 % промышленного оборудования, выделенного для репараций из западных зон.
При обсуждении вопроса о западной границе Польши она с учетом мнения Польского временного правительства национального единства была установлена впредь до окончательного утверждения по линии р. Одер — Западная Нейсе. В связи с установлением тремя державами дипломатических отношений с Временным правительством Польши было решено прекратить признание ими «бывшего польского правительства в Лондоне, которое больше не существует».
Ряд вопросов ввиду несогласия по ним одной из сторон был снят с обсуждения, в том числе о положении в Греции и Югославии. СССР подтвердил, что выполнит свое обязательство о вступлении в войну против Японии.
Новость об успешном испытании атомного оружия Трумэн по согласованию с Черчиллем сообщил Сталину 24 июля.
На следующий день, 24 июля, после окончания пленарного заседания, когда мы все поднялись со своих мест и стояли вокруг стола по два и по три человека, я увидел, как президент подошел к Сталину и они начали разговаривать одни при участии только своих переводчиков. Я стоял в ярдах пяти от них и внимательно наблюдал эту важнейшую беседу. Я знал, что собирается сказать президент. Важно было, какое впечатление это произведет на Сталина. Я сейчас представляю себе всю эту сцену настолько отчетливо, как будто это было только вчера. Казалось, что он был в восторге. Новая бомба! Исключительной силы! И, может быть, будет иметь решающее значение для всей войны с Японией! Какая удача! Такое впечатление создалось у меня в тот момент, и я был уверен, что он не представляет всего значения того, о чем ему рассказывали. Совершенно очевидно, что в его тяжелых трудах и заботах атомной бомбе не было места. Если бы он имел хоть малейшее представление о той революции в международных делах, которая совершалась, то это сразу было бы заметно. Ничто не помешало бы ему сказать: «Благодарю вас за то, что вы сообщили мне о своей новой бомбе. Я, конечно, не обладаю специальными техническими знаниями. Могу ли я направить своего эксперта в области этой ядерной науки для встречи с вашим экспертом завтра утром?» Но на его лице сохранилось веселое и благодушное выражение, и беседа между двумя могущественными деятелями скоро закончилась. Когда мы ожидали свои машины, я подошел к Трумэну. «Ну, как сошло?» — спросил я. — «Он не задал мне ни одного вопроса», — ответил президент. Таким образом, я убедился, что в тот момент Сталин не был особо осведомлен о том огромном процессе научных исследований, которым в течение столь длительного времени были заняты США и Англия и на который Соединенные Штаты, идя на героический риск, израсходовали более 400 миллионов фунтов стерлингов.
(«Как Черчилль, так и многие другие англо-американские авторы, писал Г. К. Жуков, — считали впоследствии, что вероятно И. В. Сталин действительно не понял значения сделанного ему сообщения. На самом деле, вернувшись с заседания, И. В. Сталин в моем присутствии рассказал В. М. Молотову о состоявшемся разговоре с Г. Трумэном. В. М. Молотов тут же сказал: «Цену себе набивают». И. В. Сталин рассмеялся: «Пусть набивают. Надо будет переговорить с Курчатовым об ускорении нашей работы». — О. Р.)
Конференция и ее итоги широко освещались в мировой печати и радиопередачах как событие первостепенной важности.
По окончании конференции В. М. Молотов в подробном информационном письме советским послам и посланникам отмечал, что она окончилась с вполне удовлетворительными для СССР результатами. Очевидно и то, что при принятии экономических решений компромиссы достигались, как правило, за счет Советского Союза.
Каким видели поведение на конференции главных действующих лиц другие ее участники? Член советской делегации посол СССР в США A. A. Громыко, а затем долгие годы министр иностранных дел, вспоминал: «Все участники находились в состоянии предельной сосредоточенности, а вначале она проявлялась еще и в том, что никто не улыбался. Только обостренным восприятием тех исторических дней объясняется то, что до сих пор перед моими глазами стоят многие картины заседаний… Когда говорил американский президент, все присутствовавшие выслушивали его очень внимательно. Они наблюдали за ходом и поворотами его мысли, за меткими суждениями, шутками. Все сознавали, что он высказывал мысли, которые имеют огромное значение в предстоящем строительстве здания мира.
Выступал или делал замечание премьер-министр Англии. Он умело и даже ловко формулировал свои мысли, умел блеснуть и шуткой. Чувствовалось, что он на «ты» не только с политикой, но и с историей, особенно новейшей…
Тем не менее как-то само собой получилось, что все присутствующие — и главные и неглавные участники — фиксировали взгляды на Сталине… Он говорил так, как будто кроме него присутствовали еще только двое. Ни малейшей скованности, никакого желания произвести эффект, ни единой шероховатости в изложении мысли у него не было.
Каждое слово у него звучало так, как будто было специально заготовлено для того, чтобы сказать его в этой аудитории и в этот момент».
Академик В. Г. Трухановский (во время конференции — помощник генерального секретаря советской делегации) в своей книге о Черчилле писал: «Запомнилось, что члены «Большой тройки» по-разному вели себя за столом переговоров. Трумэн был в хорошем настроении, озирался по сторонам, рассматривал окружающих и, казалось, не особо вникал в суть споров. Зато его помощники были начеку и усердно отстаивали интересы США. В это время позиция американцев ужесточилась, они чувствовали прочность своего положения и старались максимально ее использовать.
Черчилль был раздражен, заметно нервничал. Очень многословный, он говорил, упершись тяжелым взглядом в стол перед собой. Причина его состояния была ясна: создатель антигитлеровской коалиции, ее лидер, Черчилль с 1943 г. утратил свою ведущую роль в «Большой тройке». Соотношение сил изменилось. Теперь лидировали США, второе место занял Советский Союз. Вопреки прогнозам союзников он пришел к финишу не обескровленным, а напротив, набравшим небывалую военную мощь… Угроза применения силы с советской стороны ни разу не прозвучала на конференции, но в поведении Сталина чувствовалось, что он рассматривает военную мощь СССР как важный козырь в переговорах. В качестве второго козыря он использовал обещание вступить в войну с Японией (на чем настаивали американцы, стремясь спасти жизни своих солдат). Сталин держался спокойно, уверенно и внимательно слушал все выступления, пристально глядя на оратора. Когда оппоненты возражали ему (чаще всего это был Черчилль, темпераментно провозглашавший: «Нет, мы никак не можем принять это русское предложение!»), Сталин индифферентно замечал: «Ну что ж, нам не к спеху, подождем, когда Вы будете готовы».
Среди опубликованных в Англии новых документов содержатся фрагменты разговора Сталина с Черчиллем после заседания конференции 17 июля. Сталин сообщил Черчиллю, что он отклонил просьбу Японии о посредничестве в переговорах между США и Японией. 18 июля Черчилль сказал Сталину, что 25 июля он на один день уедет в Англию в связи с выборами. Сталин выразил уверенность в том, что консервативная партия получит большинство в 80 депутатских мест». Но, как известно, на выборах победили лейбористы, и Черчилль в Потсдам уже не вернулся.
Личные отношения между Сталиным и Черчиллем складывались, как показывают материалы книги, весьма сложно, противоречиво, едва ли не ежедневно наталкиваясь на препятствия, столкновение характеров, человеческих страстей и темпераментов. Значение в этих условиях взаимопонимания трудно переоценить, и достигалось оно только при личных контактах. Сталин дважды принимал Черчилля в Москве и умело использовал это преимущество. В 1942 г., когда Черчилль, неудовлетворенный дискуссией, объявил об отъезде в Англию, Сталин пригласил британского премьера на свою квартиру. Кратковременная встреча с дочерью Сталина, ужин и ночная беседа изменили не только настроение Черчилля, но и весь итог встречи. По возвращении в Лондон Черчилль произнес в палате общин яркую речь о своем визите в Москву, значении англо-советского боевого союза и оценил Сталина в самых высоких выражениях. Черчиллю импонировали цепкая память Сталина, его исторические и военные знания, четкое и ясное выражение мыслей. И Сталин, и Черчилль провели немало застольных дискуссий, умели выпить, хотя и в разной степени, не теряя над собой контроля. «Женскую проблему» они никогда не обсуждали. И дело не только в возрасте. Черчилль, многодетный отец, прожил с любимой женой всю жизнь, а старших сына и дочь нередко брал с собой в зарубежные поездки. У Сталина первая жена умерла, их единственный сын погиб в гитлеровском концлагере; вторая жена, мать их дочери и сына, которую он по крайней мере в ранние годы совместной жизни искренне любил, застрелилась. Сталин ко времени первой встречи с Черчиллем уже многие годы был вдовцом.